[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Он слышит, как она поднимается со своего места, но не оборачивается. Вокруг пустыня, ей некуда бежать, к тому же, как далеко она убежит, вымотанная этим переходом на солнцепеке?
Он все равно ее догонит - догонит и загонит, как дичь, прямо к Нему, ведь ради этого Он его и послал, не так ли? Привести ее в Вегас - и получить обещанное забвение.
Да и зачем ей бежать - в Вегасе ее ждут ее таблетки, куча таблеток, любая дурь, которую она только захочет. Все, чтобы она могла больше никогда не смотреть на реальный мир, в этом Джигсо не сомневается. Все, чтобы она могла закидываться колесами прямо с утра и до следующего утра отсасывать Ему, трахаться с Ним и что там еще волнует ее под таблетками.
Джигсо не думает о том, насколько ее хватит - на самом деле, он ни о чем не думает.
Не думает даже о том, что у него теперь тоже есть свой собственный фильм с Мэйдэй - он не на пленке, а только у него в голове, и фильму не хватает концовки, как будто исполнительница главной - единственной - женской роли вдруг исчезла со съемочной площадки... Так старательно не думает об этом, вычищая даже намеки на эту мысль из головы, что ему иногда кажется, что вместо башки у него черная дыра - просто квинтессенция пустоты, вот как старательно он не думает о кукле, которую дали ему ненадолго поиграть, а теперь пришло время отдать ее обратно хозяину.
И в первый момент, когда она к нему обращается, он даже не врубается, о чем она говорит - и едва замечает, что она зовет его по имени.
В первый момент ему кажется, что она спрашивает его о том, хочет ли он в самом деле прийти к Нему.
Хочет ли продолжить путь туда, к этому волшебному сиянияю, хочет ли оказаться в городе, который был центром притяжения для него больше двух последних недель.
И у Джигсо - в первый момент - нет ответа.
Он приведет ее в Вегас, но хочет ли он этого?
А что еще важнее, имеет ли это значение - чего он хочет?

Для нее  - да, или она лжет ему.
Он смотрит на нее в ожидании, и она берет его за руку - без таблеток она избегала его прикосновений, любых прикосновений, это выходило совершенно естественно, она едва ли сама это замечала, как едва ли замечала то, как под таблетками сама лезла под руку, лезла под него.
Сейчас она не под дурью, но подставляется - запрокидывает голову, позволяя его ладони плотнее лечь на горло, смотрит из-под ресниц.
Не улыбается, но да хер с ней, ее улыбочкой, у него встает и так, стоит ей только снять майку и опуститься на колени.
Наркоманка и шлюха - но второе, в отличие от первого, ему нравится. Или должно нравится. Или он думает, что должно нравится.
Все не так - в дне пути от Вегаса она вдруг передумала?
Вдруг решила - что?
Дать ему то единственное, что он не может от нее получить. То единственное, что под Его запретом.
Это какая-то гребанная проверка, думает Джигсо.
Какое-то испытание, вроде последней мили на учениях, когда перед рассветом перед тобой, вымотанным дневным переходом со ста фунтами снаряжения на себе, эта грязная канава в милю длиной, по которой ты должен проползти на пузе, не проебав автомат и уложившись в заданное время.
Последняя миля - и если он справится, то получит в награду то, что ему было обещано.
А если не справится...

Она смотрит на него сверху вниз, смотрит очень напряженно - слова ее сладкие, как патока, но слова есть слова, а вот в глазах нет приглашения, которое он там уже видел.
Она не хочет - и он уверен, что, сунь он ей сейчас руку в трусы, она будет такой же сухой, как эта гребанная пустыня. Как будто без таблеток она больше ни на что не способна - но вот же таблетки, там, в этом сиянии, поднимающемся на горизонте, а она хочет закончить все здесь, прямо здесь, не дойдя совсем  немного.
Он не верит - не верит, потому что она говорит, а в словах нет правды. Не верит, потому что она хочет, чтобы он трогал ее - без таблеток, а без таблеток она никогда - ни разу - не хотела. Не верит, потому что она просит его о смерти, но просит без восторга, без того настоящего, неподдельного восторга, на который он купился сделай со мной все что захочешь сломай меня трахни меня так чтобы я просила больше и на который кто угодно бы купился.
Джигсо поглаживает большим пальцем ее вздрагивающее горло, обхватывает подбородок, заставляя еще дальше запрокинуть голову, смотреть на него, и тем же размеренным, лишенным любого чувства движением вытаскивает из-за пояса глок.
Плечо протестующе ноет, но это лишь отголосок настоящей боли - Он заботится о своем псе, заботится о том, чтобы пес мог выполнить свое задание.
Джигсо прижимает теплый ствол глока к ее щеке, надавливает, встречая за мягкой кожей сопротивление зубов.
- Хочешь, чтобы я вышиб тебе мозги?

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Если он хочет закончить так?
Звучит как издевка. Он смотрит ей в лицо, думая, что, если не таблетки, может придать ей столько смелости, если это в самом деле издевка - близость Вегаса? Ощущение, что вот финишная черта, ее последняя миля?
Он может сделать с ней все, что захочет - но на самом деле, нет, и она это знает: он не может ее убить. Не может в самом деле выстрелить ей в голову и оставить ее тело медленно остывать возле костра в ожидании Его кары.
То, что он хочет, то, чего хочет она - это невозможно, а Джигсо не любит слово "невозможно".
И когда она берет в рот короткий ствол глока и принимается его сосать, Джигсо думает, а почему невозможно.
Он хочет забыть - все, подвести окончательную черту, но это же не единственный способ.
Она - Мэйдэй, майская королева - сможет дать ему то, чего он хочет: она будет умирать на его члене так, будто все остальное не имеет значения.
Так, будто они последние живые люди в мире, и после них не будет никого.
И тогда, возможно, он получит...
Джигсо не знает, что именно, но знает, что это будет что-то ослепительно важное. Может быть, он даже сравнится с Ним - получит такую же силу, столько же власти.
Почему нет - он уже выжил, уже избран, и, может, это лишь последний шаг, а весь его предыдущий путь вел его сюда, к ней, к этой женщине, с которой не могла сравниться никакая другая.

Она по-прежнему смотрит на него снизу вверх, работая языком и губами, скользя по стволу, то выпуская, то забирая глубже, но смотрит на него, и неторопливо касается себя - прямо поверх джинсов, как будто ждет не то его разрешения, не то какого-то другого знака.
Может и ждет. Хрен знает, что у нее в голове.
Эта мысль приходит и уходит - с какого момента Джигсо вообще заботит, что у нее в голове?
Зато его заботит, на кой хер она Ему - и эту мысль он обгладывает с остервенением бродячего пса, нашедшего кость.
Она не единственная выжившая женщина - так может, все дело в этом? В том, что она предлагает - свою жизнь, а точнее, свою смерть.

Джигсо отпускает ее горло, кладет руку ей на голову, двигает глоком резче, глубже, задевая зубы - представляя, что сам двигается у нее во рту. Представляя и заводясь - так же медленно, неторопливо, заставляя себя терпеть, потому что эта болезненная неторопливость делает все еще лучше, не так, как у них было до сих пор.
Он хочет ее убить - она знает, что он хочет ее убить - но прежде он хочет ее трахать, и это она тоже знает, и поэтому делает то, что делает.
Они используют друг друга, приходит с холодной ясностью. Так же, как Он использует их - но теперь без Него.
Потому что оба этого хотят.

Он тянет вниз замок молнии, не отпуская ее взгляда - и тянет глок у нее изо рта, молчаливо соглашаясь.
Да, он сделает с ней все, что захочет - а потом сделает то, чего хочет она.
Плевать на Вегас, плевать на Него, на все плевать - у него в голове так же медленно, как расстегивается молния на джинсах, раскручивается кинопленка: в главной роли Мэйдэй, и теперь его фильм получит желаемую развязку.
Ствол влажно блестит от ее слюны, и Джигсо уже без разницы, почему она предлагает то, что предлагает.
Предлагает все, что он захочет.

Он так и держит ее затылок, запустив руку в волосы, когда приспускает джинсы - и дергает ее на себя, подменяя глок хером, ведет стволом ниже, насколько хватает длины руки, оставляя на ее шее влажную полоску ее же слюны.
Он так долго запрещал себе думать о том, как это может быть - убить ее - что сейчас стоит на распутье, а перед глазами мелькает то, забывать что он бы не хотел: ее лицо, когда он отгрыз ей палец. Ее крик, когда она лишилась своего гребанного пирсинга. Ее пизда, залитая кровью той сучки с таблетками, широко раздвинутые ноги.
Они сделают это вместе, сегодня, сейчас. Доведут дело до конца.
- Раздевайся.
Ее рта ему мало. Она нужна ему вся, целиком, и он хочет знать, насколько сильно она готова. Кончит ли она, когда получит то, что хочет - и сколько раз кончит до того.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Она хочет, чтоб он смотрел - и он смотрит. На ее лицо, на котором все таки появляется улыбка, на торчащие соски, на широко разведенные ноги, на ее пальцы, деловито гладящие, растягивающие, исчезающие и появляющиеся снова.
Все для него.
Он пробует эти слова, которые швыряет в него ветер вместе с песком, на вкус - и ему нравится. Нравится так, как будто он живой, и он думает, что, возможно, это и есть то, чего он ищет.

Он встает над ней, раздевается, отпихивает свою одежду к ее - ему ни жарко, ни холодно, никак, но все меняется, стоит только опуститься между ее ногами. Это как будто солнечным утром раздвинуть шторы - пустыня за пределами света от костра размывается в иллюзию, превращается в картину, неумело нарисованную ребенком, теряет даже намек на реальность.
Все сосредотачивается в женщине на земле, в ее руках, ее глазах, ее улыбке.
Джигсо повторяет движение ее пальцев, кладет вторую руку себе на хер, двигает с той же скоростью - они как будто примеряются друг к другу, впервые увидев, и это его тоже заводит: она чистая, никакому остаточному эффекту от единственной таблетки в день не продержаться четыре дня, и все это - каждый ее вздох, каждое движение под его пальцами и взглядом - настоящее.
И он хочет смотреть - хочет смотреть, пока вставляет в нее пальцы, наклоняясь над ней ниже, слизывая песок с груди, прикусывая торчащий сосок - и задерживаясь на этом, балансируя между желанием сжать зубы и желанием посмотреть, как далеко ее заведет предвкушение боли, но не сама боль.

Она течет - слабо, не так, как под таблетками, и ему даже нравится это легкое сопротивление, когда он двигает в ней пальцами, заставляя ее раскрываться шире - но все же течет, а значит, не врала, значит, хочет - может, иначе, но хочет, его хочет и того, что он с ней сделает, зная, прекрасно зная, что он с ней сделает, что он может с ней сделать еще до того, как она умрет.
И он двигает пальцами грубее, резче - и когда все же засаживает ей, двигается также, все еще глядя ей в лицо: вот так она хочет? Хочет видеть?

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Она касается его - плеч, груди, а не только хера, как будто и он - не только хер, который в ней двигается, как будто есть что-то еще. Кто-то еще.
И Джерри ей это позволяет, как позволяет и выдохнуть это короткое "подожди", не сразу, но врубаясь, чего она хочет.
Кукла ожила.
У нее могут быть какие-то свои желания - не только куклино стремление засунуть в себя любой попавшийся хер и кончить, пока ее ебут в любой позе, но другие. И он так удивлен этим, что в самом деле не возражает, даже когда она соскальзывает с него.
Потому что потом она садится на него снова, сперва осторожно, медленно опускаясь сверху, и подставляется, открывается, откидываясь под его взглядом, показывая всю себя - на нем, а потом уже намного быстрее, съезжая до самых яиц, опираясь на его бедро, прикусывая уже опухшие губы, и вот теперь течет по настоящему, и он обхватывает ее задницу, дергая вниз и поднимая, дергая вниз и поднимая, сжимает выпяченную грудь - для него выпяченную, потому что здесь больше никого, ни Алексы, ни Коди, ни оператора, и даже Его присутствие Джерри не слышит, не чувствует, так что все, как она и сказала - для него.
Чтобы они оба получили то, что хотят - он уже толком и не помнит, что это, но знает, что это будет охуенно. Самым лучшим. Тем, ради чего не жалко сдохнуть.

За их сбитым, тяжелым дыханием, за ее короткими, тихими стонами он не сразу различает шум работающих двигателей - несколько автомобилей катят по пустому шоссе, выхватывая дальним светом серую пустыню, раскинувшуюся вокруг слабого костра в нескольких шагах от обочины.
Притихшие койоты вздергивают облезлые морды к луне, окрашенной красным, нюхают воздух, отдающий теперь мертвечиной, глухо тявкают.
Скорпионы поднимают ядовитые жала, приветствуя появление господина этих мест.

Когда блеклый свет фар мажет по скинутому рюкзаку, по ее спине, ослепляя Джерри, он все же соображает, что в пустыне они не одни - скидывает ее с себя без особой заботы, хватается за глок поблизости, вскакивает на ноги, проверяя обойму - а тачки, штук шесть, не меньше, все ближе.
Долгая минута ему нужна, чтобы понять: они движутся со стороны Вегаса.
Именно то, о чем он думал - что-нибудь, чтобы не идти пешком.
У него все еще стояк, но времени одеться им не дают - и он не опускает ствол, даже когда разномастные автомобили останавливаются на шоссе, хлопают дверцы, раздаются нестройные смешки, впрочем, совсем немногочисленные.

Темная фигура направляется прямо к костру, остальные жмутся на обочине. Джерри не может как следует разглядеть приближающегося человека - дальний свет бьет по глазам - но в этом нет необходимости: он узнает Его. Его ковбойские сапоги, линялые голубые джинсы, кожаную куртку, почти такую же, какую все это время носил Джерри.
Лица он не видит - темное пятно вместо лица, - но знает, что Он улыбается.
И опускает глок - не хочет, но опускает, как будто кто-то нажимает ему на руки, заставляя опустить ствол.
Темный Человек останавливается за костром и резко двигается.
Что-то бьет его в грудь, и Джерри инстинктивно ловит это что-то в кулак, и не сразу понимает, что это - тупо разглядывает металлическую цепочку и жетоны на ней.
Его армейские жетоны.
- Джерри Ли Кейтель, Соединенные Штаты благодарят тебя за службу, - у Него высокий, пронзительный голос, как Джерри и помнит, и Он коротко хохочет, как будто сказал что-то очень смешное. - Можешь одеться, сержант. Я хочу поприветствовать свою королеву мая.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Какая служба, он даже не может въехать, что происходит - и с большим опозданием, когда Он ведет ее мимо, до Джерри доходит: Он пришел за своей королевой мая.
Слишком долго ждал, и больше не может ждать - и вот Он здесь.
А Джерри уже получил свое, так Он говорит, и Джерри, наверное, должен согласиться, и он соглашается, и когда она к нему тянется, наверняка тоже мало что соображая - как-то все слишком быстро, они оба не поспевают - ничего не делает.
Эй, напоминает он себе. Она не последняя женщина в мире.
Может, даже не последняя, кто хотел того же, чего и он.
У него было задание - и ему было можно иногда ее выебать, но дорога подошла к концу.
Давай, Джерри, помаши ей и займись своими делами.
Только никаких своих дел у него нет - и он выключен из общей вечеринки, и в кругу мужиков, высоких и низких, старых и молодых, одетых как попало, но всех с одинаковым выражением на лицах и одинаковым предвкушением в глазах, ему места нет - хорошая псина может быть свободен.
Может одеться.
Он это и делает - одевается, сливаясь с остальной компанией - здесь хватает и джинсов, и кожаных курток - шнурует ботинки, чувствуя, как медленно опадает хер, чувствуя, что был близок к чему-то другому, новому и важному, что теперь достанется всем, кроме него, и это его бесит. В самом деле бесит - и на фоне уже привычной пустоты это тоже новое, тоже другое.
Он качается к ее шмоткам, лежащим тут же, но потом останавливает себя - эй, чувак, ей, наверное, больше и трусы-то не понадобятся, не то что куртка.

Она так и выглядит - в свете ярко-горящих софитов это даже красиво, и многие из прибывших уже подрачивают, так уж она выглядит.
Как наряженная кукла. Как кукла, которая ждет, чтобы ее выебали.
Но ведь она такая и есть.
Мэйдэй, наркоманка и порноактриса, и теперь-то ей не придется скакать на одном хере за раз - здесь все будет для нее, так, как она любит, так, как она привыкла.

Он сует руку в карман, собираясь отойти подальше, но резкий голос в голове его останавливает.
- Джерри, ты мне еще нужен. После я познакомлю тебя со всеми этими ребятами, они все отличные парни, как ты. Не уходи далеко.
После, выхватывает он из короткого послания - после того, как Мэйдэй снимется в своем лучшем фильмом.
Почему нет, думает он.
Почему, блядь, нет.
Пожимает плечами, разворачивается - и чувствует Его пронзительный взгляд, будто укол ножом над ее плечом.

И он стоит неподалеку - в одиночестве, передергивая между пальцев цепочку с навешенными на нее жетонами. Теперь к ним присоединилось кольцо ее пирсинга - еще одна отметина его службы, так, кажется, Он сказал? Соединенные штаты благодарят его за службу?
На него иногда поглядывают, но коротко - куда больший интерес вызывает то, что происходит на застеленном красным матрасе возле прогорающего костра, который не может сравниться с ярким светом софитов.
От них не спрячешься - ничто не спрячется, и женщина на матрасе выставлена будто напоказ: каждый изгиб, каждая складка, каждое движение.
Она опять превратилась в куклу: бесстыдно раздвигает ноги, сует в себя пальцы, облизывает, и когда на ее губах появляется так хорошо знакомая многим улыбка, улыбка, принесшая ей славу, Джигсо надевает на шею свою цепочку.
Бывали дни и похуже. Много, слишком много дней похуже - а теперь можно просто расслабиться.
И он смотрит - они все смотрят, но у него пока фора: он трахал ее. Пока только он среди всех этих людей - но это ненадолго, и когда она тянется за первым хером в этой череде, улыбаясь своей бессмысленной и по-настоящему счастливой улыбкой, у него уже не стоит.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
- Твою же мать, эта сучка просто огонь, - выдыхает кто-то, когда она вопит - вопит от восторга, и Джигсо будто хлыстом бьет этот крик: она кончает, прямо сейчас кончает, и толпа полуголых мужиков переглядывается, понимающе усмехается. Мэй Кейн, Мэйдэй из Кроникс Пикчерз кончила в первый раз за эту ночь - вот это да, но ничего, ее на всех хватит, ребята уже настроились, еще бы, такое зрелище, оно и мертвого поднимет...
- Она и мертвого поднимет, - так и говорит другой, не отрывая взгляда от матраса - невысокий лысеющий веснушчатый крепыш с намечающимся брюшком, больше похожий на бухгалтера или инвестиционного менеджера. - Вы видели ее лицо?.. Парни, я был женат трижды и один раз на стриптизерше, но, черт меня побери, я и не думал, что женщина может так кричать и так улыбаться, когда ее дерут по всякому...
Джигсо находит его взглядом: в отличие от всех них ему легко не смотреть на Мэйдэй - он видел все, и то, как она кончает, тоже.
Бухгалтер-инвестиционный менеждер чувствует его тяжелый взгляд, как, наверное, чувствуют взгляд снайпера, берущего тебя на прицел - перестает вытягивать голову, чтобы получше разглядеть происходящее на матрасе, оборачивается в поисках глядящего... Его задор тут же улетучивается - голым, с членом наперевес он чувствует себя уязвимым перед взглядом Джигсо, и он быстро отворачивается обратно, как раз вовремя, потому что знак подан.

Джигсо тоже переводит взгляд на куклу - она больше не кричит, даже не стонет, и больше не улыбается. То самое из нее ушло - теперь она просто кукла, которую в самом деле можно вертеть, как хочется, гнуть как угодно, растягивать, засаживая два, три хера зараз, и она подставляет задницу, пока кто-то ебет ее рот, и кто-то уже спускает ей на лобок, на белый корсет, промокший и захватанный, на вываленные из выреза сиськи.
Все, как в ее фильмах, думает Джигсо.
Как мог бы называться этот? Королева пустыни?
Только на королеву она не похожа - похожа на сломанную игрушку, но кроме него это уже никого не ебет.
Да и его не должно - его служба кончилась.

Оказывается, еще нет.
Джигсо смотрит в отве - не в лицо, конечно, не в лицо, никто не может смотреть Ему в лицо, но на подбородок, так тщательно выбритый, будто Он в самом деле собирался на свадьбу.
В бледном рассвете Его кожа кажется слишком румяной, слишком гладкой, как у младенца, как будто не было этой бессонной ночи, как будто он побрился только что.
- Что, Джерри? - мягко спрашивает Он, продолжая улыбаться. - Тебя что-то беспокоит? Почему ты не хочешь меня поздравить?
Джигсо упрямо машет головой.
- Ей бы пару таблеток. Просто чтобы собраться. Мои... те, что Ты оставил для нее, кончились несколько дней назад.
- Я знаю.
Ну конечно, думает Джигсо.
Конечно, Он знает. Он все знает.
- Я все знаю, Джерри. И знаю, что она справится. Вон та машина. Отнеси ее туда и садись за руль. Через четыре часа у нас собрание в Эм-Джи-Эм-Гранд, Джерри, и ты тоже приходи. Надо решить, что делать с крысами в моем амбаре.
Он опять смеется своим лающим смехом, похожим одновременно на вой и на тявканье, и издалека заунывным хриплым воем откликается койот.
А затем Он уходит - у него, как обычно, много дел. Очень много.

Джигсо идет к матрасу мимо расходящихся мужиков - те бодрятся, но не оглядываются на брошенную сломанной куклой женщину. Хлопают друг друга по плечам, по выставленным ладоням, шутят насчет того, что фильм заслуживает настоящей премьеры, а его звезда - Оскара, насчет того, что с таким умением трахаться ей вообще пальцы не нужны, но упорно не оглядываются, как будто не хотят видеть, на кого она сейчас похожа - залитая спермой, бледная, свернувшаяся на алом мокром шелке, не мигая смотрящая перед собой.
Белые чулки порваны, корсет спущен до самого живота, на груди, шее, бедрах хватает засосов и следов от пальцев, и она больше не улыбается.
В золе давно догоревшего костра он замечает серебряное кольцо - тонкий обруч, который она носила на пальце - и подбирает и его, чтобы не оставлять, потому что думает, что, может, ей захочется получить что-то свое обратно.
Пока он заворачивает ее в свою куртку, она по-прежнему безвольна - даже когда он поднимает ее на руки, она едва ли понимает, что с ней происходит, ее голова мотается, как у трупа, и ему приходится остановиться и перехватить ее поудобнее, уложив голову себе на плечо.

Он сажает ее на переднее сиденье, и она тут же, будто в полусне, сует руку себе между мокрых от спермы бедер - вот теперь в самом деле как сломанная кукла для секса.
Джигсо отводит ее руку, кладет ей на колено, но, стоит ему отпустить ее пальцы, рука оказывается там же, приминая мокрые волосы на лобке, и она крепко сжимает бедра, но смотрит по-прежнему перед собой.
И больше не улыбается.
Черта с два она придет в себя, думает Джигсо, обходя тачку, чтобы сесть за руль.
Это все равно, что смерть, только сейчас ее все еще можно трахать.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Они готовятся к войне.
Ну разумеется, и Джигсо это ничуть не удивляет: пока жив хоть один человек, будет жить и стремление уничтожать, а здесь куда больше одного человека.
Намнго больше - он и не думал, что столько выжило и сумело добраться до Невады: такое впечатление, что никакой пандемии не было, просто в Вегасе низкий сезон или важные шишки сидят по своим пентхаусам, потому что на улицах полно народа: полно рабочих, восстанавливающих инфраструктуру города, полно спецов и на собраниях ежедневно отчитываются о подключении еще одного района к общей электросети, о новоприбывших, о ремонте водопровода...
Это цивилизация - почти такая же, как была и раньше, а для некоторых и совершенно такая же.
Джигсо тоже не видит проблем в появляющихся на фонарных столбах повешенных, в распятых на солнечных батареях - легкий флер цивилизации всегда скрывал под собой куда более мрачные вещи, так что не удивляется, ничему не удивляется.
Для него находится дело - Он не соврал, когда сказал, что Джигсо еще пригодится. Теперь речь идет не о Мэй, и это хорошо - он думает, что с ней кончено, почти две недели ее не видно, и Он больше не говорил о ней, только раз, на том, самом первом, собрании, принял скомканные поздравления от тех, кто несколько часов назад ебал его только что провозглашенную супругу во все щели, и посоветовал обращаться с ней почтительно и с уважением.
Как по Джигсо, предупреждение запоздало - но Его воля не обсуждается и, судя по всему, остальным приходится с этим смириться.
Он выбрасывает ее из головы - или думает, что выбрасывает, а потом и вовсе думает, что с ней покончено - ее никто не видел почти две недели, а тут забот хватает: они поймали шпиона, мать его, настоящего шпиона от этой старухи из Небраски, молодую женщину, втеревшуюся в доверие Ллойду Хендриксу, и та успела убить себя, но перед смертью Он успел уловить ее мысль о бомбе.
Бомба - и вот уже неделю они не покладая рук ищут эту чертову бомбу, но пока безуспешно, и Он требует невозможного от Джигсо и Харви Солано, отслужившего свое в Афгане ветерана, но как обучить кучу взбудораженных юнцов за два дня тому, чему в армии учат два месяца?
Однако никто не спорит - с Ним никто не спорит, и Джигсо и Харви пытаются поспеть везде, быть в нескольких местах одновременно, едва успевая спать по четыре, изрека пять часов, и Он по-прежнему недоволен, а когда Он недоволен - это чувствуется, несмотря на весь этот флер цивилизации.

И в этом зале казино-отеля Эм-Джи-Эм все пропитано его недовольством, и первая жертва находится быстро, только Джигсо не смотрит на неудачника, того самого мужика, который, по его собственным словам, был трижды женат.
Четвертому разу не бывать, да и похер - Джигсо смотрит на Мэй.
Он давно взял за правило ничему не удивляться, но сейчас удивляется: она беременна, светлое облегающее платье подчеркивает этот факт, вытсавляет напоказ даже сильнее, чем глубокий вырез выставляет ее сиськи.
На ее сиськи почти все здесь присутствующие спустили, а вот беременность - это удивляет не только Джигсо.
Она не могла быть беременной, думает он. За две недели это не могло вдруг стать настолько заметно, даже если она уже была беременна, а она не была - и он понимает, почему она хотела умереть там, в пустыне, в дневном переходе от Вегаса.
Она знала.
Знала - и потому просила его, а он слишком тормозил, и теперь она носит этого...
Ему не удается закончить мысль, и это кстати, наверное, потому что Он поворачивается, смотрит пронзительно, испытующе - он последнее время все чаще на него так смотрит, но Джигсо пуст - пуст и смотреть в него все равно что смотреть в зеркало.

- ... На границе штата пойманы трое - те самые, о ком Ты говорил, - докладывает Ллойд, глядя в сверкающий полиролью огромный стол.
Он поглаживает руку своей беременной женщины, но тут прекращает, и по залу проносится ледяная волна Его гнева.
- Почему не доложили сразу же?! - рявкает Он, и Ллойд втягивает голову в плечи.
- Ты говорил о четверых... Мои ребята просто не сразу поняли, что это те самые, чьи имена Ты называл, - пытается оправдаться Хендрикс, а Онуже вскакивает на ноги, оставляя на руке своей куклы в нарядном платье царапины от ногтей.
- ГДЕ ОНИ?!
Кое у кого идет носом кровь. У Джигсо закладывает уши, как будто он готовится к прыжку.
- В... В Литтлфилде, босс. В полицейском участке Литтфилда.
Он оглядывается, снова возвращая на лицо выражение спокойствия - но это спокойствие дрожит и размывается над мордой зверя.
- Немедленно выезжаем. Мне нужно увидеть их как можно быстрее, а не ждать, пока твои парни высунут головы из задниц!
Ллойд покорно сносит оскорбление.
Джигсо чувствует Его взгляд, но Он все же кивает Харви:
- Харви, со мной. Я хочу, чтобы ты узнал у них обо всем оружии, которое у них есть. Джерри, ты остаешься и продолжаешь поиски. Эта бомба где-то здесь и ее нужно найти до того, как она устроит нам всем большой-пребольшой бабах!
Джигсо кивает.
- Пошли, любовь моя, я отведу тебя обратно наверх. Наша вечеринка откладывается, - обращается Он к своей кукле, пока понявшие намек мужчины расходятся.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Нянька - так его зовут за глаза, в глаза никогда, и он знает, почему.
Приволок сюда эту куклу, и будет возиться с ней до скончания века - с ней, а потом и с ребенком, чем бы там этот ребенок не был.
Вот теперь Джигсо очень хорошо понимает это, как будто ему кто-то на ухо шепнул.
А вместе с тем понимает, что Ему нужна хорошая псина, и забвения не будет - сделка не отменяется, но откладывается.
И Джигсо думает, что его наебали.
И ему это не нравится - потому что он не нянька. Потому что он хочет... уйти. Все равно как, все равно, куда - он не хочет больше быть Джерри, давно не хочет, и Джигсо тоже быть не хочет, и даже нянькой не хочет.
И он пусто смотрит на ее отражение в зеркале, пока створки лифта смыкаются, и слышит ее - тоже будто из отражения.
После волны его гнева у него до сих пор идет кровь из носа - херня, конечно, кое-кто там внизу сейчас едва ноги волочет, и он вытирает рот, когда она начинает говорить, и поднимает голову.
Она не дотрагивается до него - и он все рассматривает ее в зеркале, как будто не слышал ни слова из того, что она сказала, ни единого из этих гребанных "пожалуйста".
Почему ей так важно уйти - вот что его интересует, по-настоящему интересует, без дураков.
Джигсо смотрит на ее отражение, на бледное лицо, на худые плечи - она действительно похудела еще сильнее - на торчащий живот, отчетливо выделяющийся под светло-серебристым шелком платья с высоким поясом.
А затем протягивает руку и нажимает на нижнюю кнопку панели управления лифтом - подсвеченную красным "стоп".
Лифт замирает в шахте, кабина повисает между небом и пропастью.
- По ходу, Он тут всех наебывает, так? - без предисловий спрашивает Джигсо, сразу переходя к тому, что его интересует - за две недели слишком многое бросилось в глаза, и, несмотря на то, что теперь, когда Он так близко, сомнений в его силе уже не остается, эта же сила кажется весьма посредственной, будто ярмарочные яркие фокусы: эффектные, производящие впечатление, обманывающие деревенских дураков, но ничего общего не имеющие с настоящей магией.
Иначе почему Он не знает обо всех шпионах и обо всех бомбах?
Шарлатан, приходит Джигсо в голову, и он поворачивается к Мэй.
- Ты знаешь больше. Расскажи.
Она просит его о том же, о чем просила в пустыне - но теперь ему мало того, что она может ему дать.
Теперь он хочет знать, почему она этого просит.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Она говорит о той, другой - о женщине, чей голос Джигсо слышал давно, в самом начале, еще в Трентоне. Она говорила, что у него есть шанс, что у всех есть шанс, и он не исключение, что бы он ни сделал, чего бы ни хотел - но это, конечно, было хуйней, полной хуйней, и Джигсо не хотел ее прощения и ее голоса, он хотел избавиться от всего, что его мучило, а потом стать по-настоящему свободным, по-настоящему.
И когда пришел Он и пообещал ему эту свободу, Джигсо не колебался - а на деле просто дал посадить себя на цепь, в другую клетку, невидимую, но от того не менее реальную.
Так что когда кукла говорит о ней, о той женщине, Джигсо кивает - коротко, едва заметно, но кивает.
И взамен получает то, о чем уже начал смутно подозревать.
Кукла говорит, что Он смертен - и Джигсо согласен с ней: ярмарочный шарлатан не может обладать подлинным бессмертием, однако то, что она говорит дальше, все же оказывается для него неожиданностью.
Он смотрит на ее высокий живот, неестественно, ненормально большой для ее срока, и против воли задерживается взглядом на том, как она гладит себя по бедрам, по выпирающему под платьем животу - вспоминает, как вез ее из пустыни в город, как она надрачивала себе, едва ли даже понимая, что делает, с пустым лицом, с отсутствующим взглядом.
Сейчас у нее взгляд не отсутствующий, и она снова может улыбаться - и в этой улыбке нет ничего от той улыбки, с которой она позволяла себя ебать.
Она всегда хотела умереть, и это желание отражается в этой ее новой улыбке без маскировки - и он отзывается на это желание, что-то в нем отзывается на это желание собственным рывком, и он знает, почему: там, в пустыне, он попробовал на вкус эту мысль - мысль о том, что он убьет ее, что она умрет, кончая, на нем - что теперь никак от нее не избавиться.
Он не хотел об этом думать, не хотел вспоминать - каждую минуту ждал неминуемой расплаты, потому что помнил, с какой легкостью Он прикасался к его мыслям, даже таким, самым глубоким, самым грязным, самым сокровенным, но Он молчал, и рука не заносилась для наказания, и Джигсо, как побитая, но не забитая собака, осмелел - а потом понял и другое: Он просто не знает.
Не знает, что он думает. Не знает, что он усомнился. Не знает, что его хорошая псина уже плохая псина.
Не знает о много - об этом, о бомбах, о шпионах, о том, что подружка Ллойда была предательницей.
Не знает даже, что кукла говорила с той женщиной.
Он не всеведущ, а значит, и не всесилен - и если есть возможность Его убить...
Да, Джигсо сделает это.

Он вытягивает из-под простой черной майки металлическую цепочку. Жетоны негромко звенят, задевая друг друга, но ему нужны не они. На цепочке висят еще и оба ее кольца - пирсинг и то, что Джигсо подобрал в золе.
Смотрит на них на ладони.
- Эта штука в тебе. Это правда ребенок? Его ребенок?
Или одного из тех парней из пустыни. Или, что уж там, его.
Но вопрос не в этом, и это сейчас даже Джигсо понимает: этот ребенок почему-то важен для Него, и вот за этим здесь она.
Не просто раздвигать ноги, а раздвинуть и родить вот это.
- Почему ты не избавишься от него?

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Джигсо опять кивает и вешает цепочку обратно на шею: это объясняет, почему Он ничего не знает. Почему все еще не наказал свою плохую псину.
Это кстати, ему пригодится это кольцо.
Убирая цепочку под майку, он слушает, искоса смотрит на то, как ее ладонь застывает над животом, как будто она так и не решается дотронуться до себя.
И когда она спрашивает, он снова удивляется - о чем она говорит?
Он бы сделал это и в пустыне, если бы им не помешали - значит, нужно устроить так, чтобы ему не помешали.
Джигсо разворачивается к ней, отводит руки от живота, кладет свою ладонь - и то существо, что у нее внутри, отстраняется, как будто почувствовав его намерение.
Значит, она не может ничего сделать с собой - и он опускается на корточки перед ней, задирает ее платье до самой груди, смотрит на этот бледный, но уже оформляющийся живот, и прислушивается к себе: может ли ему что-то помешать прямо сейчас вырвать из нее это?
Трогает снова, надавливает, чувствуя слабую головную боль - это, ребенок, существо, что угодно пытается сопротивляться.
Услышит ли Он, что ребенок в опасности?
Что Он вообще услышит?
Джигсо обхватывает ее за задницу, качает к себе, на себя - трется о ее лобок под клочком трусов.
Рация на поясе оживает голосом Гленна, сквозь помехи и шуму от статического электричества его едва слышно:
- Джигсо? Эй, старик, прием! Мы нашли эту суку! Серьезно, как ты и говорил - мы нашли ее! Если ты меня слышишь, двигай в квадрат Кью-8, мы все тут и ждем тебя... Прием!
Высотка и металлическая шахта лифта скрадывают немало, но и того, что Джигсо слышит, ему хватает.
Вторая бомба. Они нашли вторую бомбу - там, где он и говорил.
Он резко поднимается на ноги, бьет по кнопке на панели, и лифт снова идет вверх.
Обхватывает ее горло, гладит большим пальцем под ухом, думая, что мог бы сделать все прямо сейчас, прямо здесь - свернуть ей шею или разорвать артерию. Но его зацепило то, о чем она не сказала - то, что она не осталась у тех людей, даже зная, что ее ждет, потому что верила, что сможет убить Его ублюдка и покончить с Ним.
Ради этого вернулась и позволила ему привести себя сюда - прошла через пустыню, через то, что случилось в последнюю ночь пути.
- Я вернусь до Его возвращения. На этот раз я успею.
Это звучит так по обыденному, и так много для него значит - и, наверное, многое значит для них обоих.
И когда двери лифта раскрываются в пентхаусе, он подталкивает ее в спину.
- Иди и жди.

Работы по восстановлению города в разгаре, но до старого кинотеатра, нааверное, восстановители добрались бы не скоро: почти в каждом отеле, где расселились люди, пришедшие к Нему в Неваду, есть кинозалы, так что бомба в кинотеатре вполне могла бы пролежать там достаточно долго, чтобы быть активированной Его врагами. Три полутонные бомбы пропали с военной базы возле Индианы-Спрингс - две они нашли, теперь нашли и третью, нашла команда Джигсо, и ребята в предвкушении: быть может, Он отметит их успех, наградит, когда вернется из Литтфилда.
Гленн едва не приплясывает от восторга, когда они вместе с Джигсо спускаются в подвал кинотеатра.
Кто и как сумел затащить эту махину сюда - ему без разницы.
Он оглядывает ее оболочку, пока команда устанавливает скат, чтобы выволочь ее наружу и погрузить в грузовую фуру - они проделывали такое с двумя другими, так что это уже не проблема.
- Где взрыватель?
Гленн показывает.
- Что, будешь вытаскивать?
Джигсо кивает. С этим типом устройства он справился бы и с закрытыми глазами - это бомба производства США, он имел с такими дело тысячу раз - на учениях, а потом в Ираке.
Гленн пыхтит за его плечом - ему нет и тридцати и ему очень нравится то, чем они тут занимаются. Ему очень хочется повоевать - поиграть с этими игрушками, брошенными большими мальчиками, когда мир пошел по пизде с этим супрегриппом, так что он ходит за Джигсо как прикленный, игнорируя явно недружелюбие последнего.
- Он охренеет, правда? Команда Хави не смогла, а мы нашли эту здоровенную суку, - его голос полон ликования.
Сука вовсе не здоровенная - двести пятьдесят кило тротила в свинцовой оболочке, а потому она весит куда больше, чем ожидаешь при виде ее, но Гленн, до сих пор имевший дело только с хлопушками на Четвертое июля, в восторге, и Джигсо равнодушно позволяет ему испытывать этот восторг.
Когда он снимает все коннекторы, запускающие отсчет и срабатывание бомбы, остальные возвращаются наверх через раскуроченную стену, установиви бомбу на реле, а Гленн вытаскивает блокнот, который таскает в заднем кармане джинсов.
- Слушай, расскажи, как ты это сделал - в прошлый раз, вроде, было по другому, - он листает до какой-то из своей предыдущих записей, а когда поднимает глаза от листков, то смотрит в черное дуло глока. - Эй, Джигсо, друг, что ты...
Выстрелом ему разносит голову, от лица остается кровавое месиво, а за его спиной на раскрашенной стене кинотеатра прибавляет еще немного ярких мазков. За скрипом и натужным жужжанием работающего мотора лебедки, вытягивающе бомбу на платформу, выстрел почти теряется, так что еще троих наверху Джигсо приканчивает, поднявшись, и они едва успевают понять, что псина взбесилась и обратилась против своих же.
Трупы он не прячет - это в самом деле один из дальних районов, до которого очередь дойдет нескоро, а ему и нужно только несколько часов, до Его возвращения.
Пока лебедка работает, он сидит в ее тени, вертя в руках вытащенные из ворота майки жетоны и кольца - жетоны кажутся почти ледяными, несмотря на то, что он носит их на себе, а вот кольца, наоборот, отдают тепло.

К ЭмДжиЭм он подъезжает без проблем, даже на груженой фуре - во-первых, с ним мало кто связывается, потому что не знает толком, насколько он близок Ему и насколько в самом деле опасен, а в-вторых, он тут главный специалист по всей этой хераборе, оставшейся от военных, так что ему никто не препятствует, когда он загоняет фуру на подземную парковку отеля, оставляя ее точно рядом с несущей стеной тридцатиэтажки, между оставленными здесь давно мертвыми хозяевами кадиллаками и лимузинами. Эти дорогие тачки едва ли теперь на ходу и мало кому нужны - те, кто пришли сюда, предпочитают высокие внедорожники или спорткары, так что парковка теперь больше напоминает музей дорогих тачек.
Четверть тонны тротила - этот взрыв услышат даже за Скалистыми горами, удовлетворенно думает Джигсо. Он не строит никаких иллюзий - старуха использовала куклу, использует его, все так, но ему без разницы. В конце концов, он получит то, чего хотел - сможет уйти, а перед тем заберет куклу.
Почти то, что обещал, но не выполнил Он.
Он вытаскивает с пассажирского сиденья фуры ящик с инструментами и возвращается к бомбе. У нее не было удаленного взрывателя, но спустя час работы есть. Джигсо прячет передатчик сигнала в карман и в последний раз оглядывает бомбу. Когда-то он в самом деле любил такие штуки - Джерри любил такие штуки, приходит ему в голову.

Джигсо поднимается на первый этаж, проверяет посты охраны - на одном из них ожидаемо находит Ллойда Хендрикса.
- А, Джигсо, ты что, приволок сюда третью бомбу?
Джигсо смотрит в ответ без выражения.
Ллойд хлопает его по плечу, вытирает пот со лба - опять какие-то проблемы с кондиционерами.
- Ну ладно, твоя игрушка. Хочешь похвастаться - без проблем. Ты знаешь, что Он уже возвращается?
Джигсо не знал, но кивает: придется поторопиться.
- И Он зол, - тихо договаривает Ллойд так, чтобы его ребята не слышали. - Что-то там пошло не так с теми тремя.
Джигсо снова кивает: еще одно свидетельство того, что Он не всесилен и не всеведущ. Слишком многое идет не так - мир рассыпается по краям, но рано или поздно хаос достигнет и сердцевины.
Рано или поздно - сегодня ночью.
- Поднимусь в пентхаус. Он велел проверить.
Ллойд поспешно кивает - обязанности няньки мало кому понятны, но споров не предполагают.
Ллойд был среди тех, кто той ночью участвовал в съемке последнего фильма - но повторить судьбу Тома Вестбрука отнюдь не жаждет, так что следом не увязывается, занимается своими делами.

Джигсо поднимается на лифте в пентхаус.
- Он возвращается, - предупреждает он, выходя из лифта - она в самом деле ждет. - Если ты можешь болтать со старухой, то скажи ей, пусть сегодня ночью смотрит на запад. Ей понравится.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Кукла вскакивает на ноги, едва его видит, торопливо подбирается поближе, заглядывает в лицо.
Она не переоделась - по-прежнему в своем белом платье, будто невеста.
На память Джерри приходит тот, другой ее свадебный наряд - для свадьбы в пустыне. Белый атлас, белое кружево верха чулков, мягкая смуглость кожи, темные мокрые волосы внизу живота и алый шелк простыни, к рассвету больше напоминающей мокрую половую тряпку.
Здесь, в пентхаусе, нет надувного матраса, нет ярких софитов и камеры.
Зато есть она - ожившая кукла.
Джерри знает, чувствует эти перемены - в ней, в себе.
Наверное, то, что сидит сейчас в ее животе, тоже это чувствует: под жестким кружевом живот идет волной, кукла морщится...
Кукла ли, вот вопрос, ответ на который Джерри хочет получить, разглядывая ее.

- Да. Сейчас.
Он сделает это - то, чего так давно хотел. Сделает для них обоих - для нее и для себя.
Прикончит ее, трахнет и выпотрошит, поймает ее последний оргазм вместе с последним вздохом - Джерри предвкушает это, как иные предвкушают свидание. Предвкушает до тяжести в яйцах - помнит, как течет кукла, если засадить ей погрубее, помнит, как податливо просит больше всем телом.
Джерри мотает головой: Он возвращается.
Вытаскивает из кармана передатчик, с осторожностью кладет на низкий стеклянный стол, покрытый следами пальцев - те, кто должен здесь убираться, сегодня пропустили смену.
Большой бум. Очень большой - такой, что сотрет с лица земли не только ЭмДжиЭм, но и пару кварталов.
Джерри жмурится, облизывается, представляя себе это - самый большой бум, и он приложит к этому руку.
Самый большой финиш - лучший оргазм.
О том, что он может стать и последним, Джерри предпочитает не думать - это его мало беспокоит, у него очень давно отрубило ощущение завтрашнего дня, вся жизнь сосредоточена в текущем моменте, и он думал, что таким будет Его дар: избавить его от памяти, не только от будущего, но и от прошлого, но в итоге Он наебал свою паству, и бешеный пес вцепится в руку, которая его кормила.

Сначала - распоряжается Джерри этим возвращенным ему против воли чувством времени, возможностью свободно планировать - он сделает это с куклой. Закончит их незаконченное дельце - с ней и с тем, что устроилось в ее животе. А после - после, повторяет про себя Джерри, удивленный, что всерьез может думать о каком-то "после", а не только лишь о "сейчас" - он дождется здесь Его возвращения.
И нажмет кнопку передатчика.
Эта мысль - обе эти мысли - отдаются в нем, стекают по позвоночнику горячим предвкушением, жадным и требовательным, отзываются в животе, в  яйцах.
Джерри выпрямляется от стола, дотрагивается до куклы - до ее плеча под бело-серебрянной тканью, похожей на лед. Тянет ткань вниз, прихватывая покрепче, второй рукой дергает платье с другого плеча. Под треск ткани низкий вырез ползет еще ниже, шов на плече расходится. Джерри накрывает вывалившуюся из выреза сиську, сжимает покрепче этот упругий кусок мяса, рассматривая, как по животу снова идет волна: должно быть, Его сыну все это не по нраву.
  - Сегодня все будет кончено. Со всеми. С этим местом. С Ним.
Никто не может пережить взрыв четверти тонны тротила, находясь прямо над эпицентром - разве что где-то в космосе.
Эта мысль Джерри нравится не меньше, чем мысль о том, что он кончит куклу.
Что, может, она поэтому и не переоделась, по прежнему в этом нарядном платье.
Ждала его. Свою хорошую псину.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Снова и снова, говорит ему кукла.
Мэй, поправляет он себя.
Не кукла - Мэй.
Не Джигсо - Джерри, его имя возвращено ему вместе с металлическими жетонами, такими холодными, как будто их в холодильнике держали, и Джерри уже знает, что оно останется с ним до самого конца.
Осталось недолго - и их имена останутся с ними.
Прикосновение ее руки кажется ему ласкающим - он не любит, когда к нему прикасаются, особенно вот так, но терпит, а потом это первое чувство неприятия проходит, исчезает, как будто что-то в нем отвечает на ее прикосновение, как прежде отвечало на просьбу во взгляде.
Джерри наклоняет голову, потираясь щекой о ее ладонь - теплую, живую.
Кусок мяса, напоминает он себе - его добыча, и она будто угадывает, о чем он думает, устраивается на столе, широко разведя ноги, приподнимая, сминая в руках тяжелые сиськи.
Живот торчит вверх как долбаная мачта, Джерри смотрит ей в лицо, между ног, на красные следы на груди, оставленные его пальцами и ее пальцами.
Его добыча, его еда.
Она на столе, как десерт - и ему на память приходит тот проповедник в Нью-Йорке. Мужик, которого он загрыз - порвал горло зубами. Как он там говорил? Зверь будет рвать ее тело, но не насытится, не утолит свой голод?
Может и не утолит, думает Джерри - может и так.
Но это не имеет значения: через полчаса, час или чуть больше, когда Он вернется, все будет кончено, и этот голод, слюной выделяющийся у Джерри на языке, останется в прошлом.
И это будет... хорошо.

Он отступает от стола, держа ее взглядом - глаза в глаза, как будто они любовники, как будто они новобрачные, у нее и наряд подходящий, этот белый шелк, покрытый колючей вышивкой, на бедрах, еще хранящих смуглость солярия, и серебристые туфли на высокой шпильке, отражающиеся в стекле столешницы.
Но для десерта нужны особые столовые приборы - это Джерри помнит.
Он выкладывает из-за пояса пушку - ему разрешено держать пушку при себе, он не последний здесь человек, несмотря на угрюмость, неразговорчивость и - что уж скрывать, здесь многие так о нем думают - ебанутость. Он - Нянька, один из доверенных лиц, и эта мысль сейчас Джерри почти-почти смешит.
Кажется, так было в той книге, с которой все носятся?
Христа предал один из его учеников?

Тяжелый глок ложится на широкий кожаный диван, скользит к спинке, пропадает в подушках. Джерри тянет майку. захватывая сзади воротник, бросает ее на пол, потом наклоняется, чтобы расшнуровать ботинки - он хочет быть голым, полностью голым, чтобы каждым дюймом почувствовать ее тело, ее кровь на себе, а потом снова вспоминает о столовых приборах.
Жетоны обжигают холодом, но вот кольцо из ее пизды и то, другое, наоборот - теплеют.
Джерри обходит стол, осматривается в небольшой кухне, скрытой за широкой стойкой - кухонный уголок, как, наверное, это место называли в рекламных буклетах с описанием пентхауса.
Ни плиты, ничего, но кофемашина, громадный холодильник, подставка для ножей из песчаника - Джерри расстегивает молнию, спускает джинсы на бедра, обхватывает вялый хер, второй рукой перебирая содержимое подставки.
Взвешивает и осматривает, большим пальцем проверяет лезвие на остроту - надавливает, прорезая кожу, смотрит на выступающую кровь.
У него встает, Джерри неторопливо поддрачивает, пока даже без энтузиазма - энтузиазм у него вызывает другое.
Захватывает всю подставку, возвращается, ставит ее на на пол рядом со столом, придирчиво изучает, дотянется ли - на светлом песчанике остается кровавый отпечаток пальца.
Джерри встает над столом, в ногах Мэй, снова рассматривает ее - ее бесстыдную позу, выставленную пизду.
Его хер реагирует на зрелище с энтузиазмом - на то, что она показывает, на то, что крутится у него в голове, это кино с Мэйдэй, которое сегодня получит свой финал.

Джерри стряхивает джинсы вместе с трусами, перешагивает через них, оказываясь у самого стола - его движения становятся быстрее, резче, стоит у него уже как надо, и Джерри опускается на колени возле низкого стеклянного столика, на котором Мэй разложена как будто для него, обхватывает ее за щиколотки, дергает к себе по гладкой столешнице, и ее живот оказывается прямо перед ним.
На ее коже появляется еще несколько кровавых отпечатков, Джерри ведет рукой выше, наклоняется, задевая ее бедра жетонами, сует ей в рот порезанный палец, пачкая губы в крови, водит по мокрому языку, заставляя открыть рот.
Это пока еще его кровь - разминка для них обоих, и Джерри вытаскивает из ее рта палец, мокрый, блестящий, мнет набухшую грудь, с силой сжимая и выкручивая сосок, оставляя на коже следы крови и ее слюны.
Наклоняется, кусает голое бедро, сжимает зубы, сжимает пальцы больше себя не останавливая - ему больше не нужно себя сдерживать, и она не хочет, чтобы он сдерживался.
Джерри больше не слышит Его голоса - не слышит приказа остановиться и не собирается останавливаться, и вкус ее кожи на его языке кажется ему сладким, по-настоящему сладким, и это дает ему что-то, что-то такое же настоящее.
Кроме голода и пустоты появляется вот это - сладость, и Джерри сжимает зубы крепче, закрывая глаза.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Вкус ее кожи наполняет Джерри без остатка, он отвечает коротким хриплым рычанием на ее просьбы - еще, еще, повторяет она, как настоящая блядь, очень хорошая кукла: нажми на живот и она скажет "ма-ма".
Схвати за сосок, сминая, выкручивая - и она скажет "е-ще".
Укуси ее за бедро, сжимая зубы - и она заорет, выкрикнет это "Еще!".
Она хочет больше, и Джерри хочет больше - вывернуть ее наизнанку и выебать так, вымазаться в ней, ее крови, ее запахе, сожрать ее, стать с ней единым целым, и ее крики бьются в пентхаусе, звукоизоляция которого не выпускает ни звука.
Он на куски ее здесь порежет - а никто не услышит нихера, даже если прямо за дверью торчать будет.
Эта мысль Джерри нравится, очень нравится - он разжимает зубы, облизывает наливающиеся багровым следы от зубов, трется щекой о внутреннюю сторону ее бедра, наблюдая, как по коже спускаются мурашки.
Лезвие блестит в темноте - свет выключен, но это Вегас, пусть даже полумертвый, и внизу достаточно света, этого электрического света из вестибюля самого большого казино, подсветки от вновь запущенного фонтана, прожекторов перед ЭмДжиЭм, и весь этот свет отражается в ледяном небе, подсвечивает лезвие.
А потом лезвие становится темным - и Джерри тянется к ней, стаскивает с нее платье окончательно, идет в ответ на эти протянутые к нему руки, в ответ на ее слова, на ее взгляд, забирает у нее нож, его рукоять уже теплая, скользкая.
Под кожей ее живота снова движение. Джерри лениво переводит взгляд на это свидетельство Его присутствия, очень беззащитное сейчас, уязвимое, думает - как бы это было. Как бы это было, если бы он засунул в нее руку, смог бы раскрыть матку, достать младенца?
У нее огромный живот - как будто она на последнем месяце, хотя не прошло и двух недель, и Джерри смотрит на то, как младенец толкается у нее под грудью, как кровь стекает на живот, покрывая его темными разводами, стекает на поверхность стола, ей на лобок...
Он смог бы достать младенца?
Наверное, да, но этот ребенок нисколько Джерри не интересует, просто часть ее тела, еще один элемент, который он отложит в сторону, когда будет ее разбирать.
Ребенок не интересует, а вот она сама - да, очень, из-за того, как она просит, из-за того, что она говорит.
Ей нужно это - она чистая, давно уже чистая, здесь Он тоже наебал, когда обещал ей любые колеса на самый взыскательный вкус. Она чистая - но все равно течет, Джерри видит ее мокрую щель прямо перед собой, прижимая лезвие к ее бедру, пока кожа не расходится, демонстрируя еще один порез, тут же наполняющийся кровью.
Он слизывает эту кровь, далеко высовывая язык, лижет и лижет, трется лицом, подбородком, прижимается ртом к ее раскрытой мокрой пизде, становящейся еще мокрее - кровь, смазка, все вместе. Она там горячая, ждет - Джерри снова лижет, придвигаясь еще ближе, приставляя острие ножа к ее бедру, чертит еще одну полосу, на этот раз нажимая на лезвие сильнее, не царапает, а режет, оставляя это запутанное послание тому, кто увидит ее.
И одновременно кусает ее - за внешние мокрые складки, коротко и обещающе, кусает, чтобы дать ей это, дать ей боль, которую она хочет. Разжимает зубы, проходится языком по рубцам на месте вырванного пирсинга, снова кусает, сжимает зубы, чтобы снова услышать ее вскрик, полный восторга и боли пополам.
Все сильнее пахнет кровью - сладко и терпко, и Джерри заводится все сильнее, от этого запаха, вкуса ее тела, тяжести ножа в его руке.
Поднимает голову от ее щели, смотрит в лицо - нет, он не хочет просто резать ее. Не так.
Даже такую, с этим огромным животом, в кровавых потеках, конченую, практически конченую - особенно такую.
Стол поскрипывает, когда он надвигается сверху, упираясь коленями по обоим сторонам от нее, но выдерживает - пока выдерживает, стекло, должно быть, укрепленное, как в этих стенах с панорамным видом на мертвый город.
Только скрипит - немузыкально, негромко, и Джерри перебирается еще выше, пропуская ее огромный движущийся живот под собой, устраивается над ним, прижимая ее за горло к столу, не давая и дернуться. Опускается ниже, чувствуя это движение в ней, наклоняется, мажет хером ей по губам.
- Открой рот, - говорит одним цельным, слитным приказом, двигаясь снова, проталкивая член ей между губами, задевая зубы, мокрый язык.
Касается лезвием ножа щеки, высокой скулы, оставляя еще одну царапину - когда Он вернется, зрелище будет что надо.
Уж Джерри постарается. Очень постарается для них всех - всех троих.
Флэгг - ему все проще называть Его так, как будто вместе со своим именем и именем куклы к нему вернулось что-то большее - поставил не на тех ребят. Недооценил, приходит Джерри на ум. Недооценил то, насколько Мэйдэй хочет того, что может дать ей Джерри.
Не просто ебли, не полсотни членов, выстроившихся в очередь перед надувным матрасом под алым шелком - и не младенца во чреве.
И эта ошибка дорого выйдет всему Вегасу - но Джерри, пожалуй, посрать, и он крепче сжимает пальцы на ее горле, пока она ему сосет, и глубже пропихивает хер ей в рот, рисуя на ее щеке полосы и звезды.
Соединенные Штаты - то, что от них осталось - будут благодарить его за службу.

[nick]Джигсо[/nick][status]зверь на воле[/status][icon]http://s8.uploads.ru/HPi5k.jpg[/icon]
Он ее, кажется, может затрахать до смерти - даже нож не понадобится. Просто не дать ей вздохнуть, зажать нос ладонью, проталкивая хер поглубже, и сколько ей потребуется времени до тех пор, пока ее не накроет темная тяжелая пелена? Три минуты? Две с учетом того, как она возбуждена?
Кто умрет первым, думает Джерри, она или младенец? Если он перекроет ей возможность дышать - кто умрет первым?
Джерри интересно. Серьезно, интересно - он и не помнит, когда ему в последний раз было что-то по-настоящему интересно и не касалось бы ее. Ее смерти не касалось бы - того, кончит ли она, если он выебет ее стволом глока, а потом выжмет спуск, раздирая ей в клочья нутро. Кончит ли, если он пропихнет дуло ей в горло и выстрелит.
Кончит ли, если он отнимет у нее шанс вдохнуть?
Наверное, да.
Джерри смотрит на ее широкую улыбку, на растянутые губы на своем члене, на потеки крови из тонких царапин на щеке. Кровь стекает по скуле, по подбородку, смешивается с ее слюной - Джерри тоже сглатывает, почти может почувствовать вкус ее крови на языке, - собирается у его ладони, плотно обхватывающей ее горло.
Он вытаскивает у нее изо рта хер, возит по губам, жадно следя за тем, как она высовывает язык, собирая слюну, тянущуюся между ними. В темноте кровь кажется чернилами, раскрашивает ее кожу смазанными узорами.
Джерри прикладывает лезвие к ее нижней губе, оставляя темную полосу, сминает грудь, кажущуюся больше - наверное, из-за беременности - снова выкручивает торчащий сосок, добиваясь от нее реакции.
Стонов, всхлипов - ему нравятся звуки, которые она издает, нравится, когда она просит или просто хрипит под ним. Нравится упругая податливость ее плоти, вкус ее крови, запах ее тела - Джерри думает, что она то, что в самом деле может утолить его голод.
Думает, что она может это сделать - когда они дойдут до конца, по-настоящему дойдут, и там, на том конце радуги, она будет с ним, будет отдавать, отдавать и отдавать, пока не отдаст всю себя.
И это будет хорошо, думает Джерри. Очень хорошо, потому что она знает. Знает, как и он, что их ждет на том краю - и хочет этого.

Джерри заводит руку на спину, касается ее громадного беспокойного живота - то, что прячется там, реагирует на прикосновение, уходит в сторону, как будто не хочет, чтобы он к нему прикасался - ведет пальцы ниже, гладит по мокрому лобку, между мокрых складок в крови и смазке. Трется о ее грудь, размазывая слюну с хера, опускается тяжелее, прижимая ее к столу собой, выдавливая воздух из легких, и сует в нее пальцы - один, затем второй, потом еще один. Ее пизда принимает все, мокрая и горячая - Джерри растягивает ее, ебет пальцами, засаживая поглубже, проталкивая через эту влагу и плоть, еще сильнее прижимая ее к столешнице, сжимая коленями ребра, практически усевшись верхом на ее громадный живот.
Проталкивает в пародии на себя же лезвие между ее зубов, слыша это постукивание - вынимает и снова проталкивает, гладит ее язык, следя за тем, как лезвие исчезает и снова появляется, исчезает и снова появляется.
Она течет - совсем мокрая там внизу, не разобрать, в крови или в смазке дело, честно говоря, Джерри похер, потому что его заводит это. Заводит то, что она хочет, чтобы он ее сожрал - залезла на этот стол, раздвинула ноги и предложила ему себя.
Свою кровь, свою плоть - свою пизду и свою жизнь, и на это у Джерри хорошо стоит, так хорошо, что ему приходится себя притормозить, потому что он уже готов кончить. Готов протолкнуть лезвие еще дальше, сквозь мягкие ткани неба и носоглотки, достать до мозга и смотреть, как стекленеют ее глаза, как она выдыхает в последний раз.
Но это будет слишком быстро - совсем не так, как они оба этого хотят. Совсем не так, как он представлял себе это, когда она билась под ним в оргазме, так похожем на агонию.
Он, наверное, хочет поделиться - поделиться с ней этим так же, как она щедро делится с ним.
Это не эмпатия - социопаты эмпатии лишены - но что-то похожее, потому что невозможно не ответить на то, как она сгибает ноги сильнее, выгибается на столе, подставляя ему свою дырку, чтобы он просунул пальцы еще глубже, на то, как вздрагивает под ним.

Джерри слезает с нее, вытаскивает пальцы, бездумно засовывая их в рот, слизывая кровь, смешанную с ее смазкой, терпкую, сладкую, горячую,  падает на широкие подушки дивана рядом со столом и тянет ее на себя - голую, всю в потеках крови, горящую тем же голодом, который сидит в нем.
- Давай, - командует, дергает ее к себе, сжимает искусанное бедро, уже наливающееся синяком. - Так будет удобнее.
Не из-за живота - Джерри даже не думает об этом.
Джерри думает о том, как перережет ей горло, когда она будет кончать - и когда его зальет ее кровь, кончит сам.
И эта мысль крутится у него в мозгу, как сломанная пластинка, повторяется и повторяется почти настоящей картинкой, заставляя его глотать горячую пряную слюну, сжимать ее, мять, дергать, оставляя на ее теле все новые и новые порезы, кровоточащие дыры, в каждую из которых он сможет засунуть хер, пока она будет остывать, отходить после последнего в жизни оргазма.
Еще никто из тех, с кем Джерри это проделывал, не хотели этого - но она хочет, хочет по-настоящему, и идет на это, как шла за своими таблетками, и это наполняет Джерри темным, мрачным восторгом, которому нужен выход, необходима разрядка.