[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Тензин - Гортензия звучит слишком претенциозно, зато Тензин нравится им обоим - не против, что он занял почти все правое крыло под мастерскую. Прежде здесь был тренажерный зал - раздвижные двери в патио, выходящие прямо на бассейн, много света, несмотря на первый этаж, высокий потолок - но совместная жизнь потребовала внесения своих корректив и его мастерская из Нового Орлеана переместилась целиком сюда, чтобы ему не пришлось ехать за два часа в город, когда приходит вдохновение.
А оно приходит - и приходит часто.
Через два с небольшим месяца, в конце августа, у него выставка - и обычно к этому моменту он едва-едва находит в себе силы хоть на что-то, но этот год будет удачным, потому что Чед чувствует, что вот сейчас он по-настоящему творит нечто особенное.
Эта выставка будет посвящена женщине - и ее он лепит, придавая глине и гипсу законченную форму, наполняя жизнью.
Гортензии не нравится - она считает, что он мог бы не следовать досконально всем особенностям ее фигуры: несмотря на неустанные упражнения и пару хирургических вмешательств, у нее тяжеловаты бедра, усталая грудь и небольшой мягкий живот, и как бы Чед не уверял ее, что это делает ее женственнее, как бы не показывал изображения палеолитических венер, ее это не убеждает.
Они почти ссорятся из-за этого, и в конечном итоге Чед запрещает ей приходить к нему в мастерскую - он, черт возьми, художник, а не какой-то продавец автомобилей, готовый на любую ложь во имя продаж. Они почти ссорятся из-за этого - но Тензин уступает, и это придает остроту последовавшему за примирением сексу.
Они почти ссорятся из-за этого, но торопятся помириться, потому что домой должна вот-вот вернуться Оливия из своего пансионата - Чеда смешит мысль о девочке, что станет его падчерицей, и уж точно он не хочет начинать знакомство с того, что они с ее матерью в разладе, не прожив и года вместе.
Оливию он помнит смутно, хотя Тензин показала ему все ее детские фото - все эти фото, которые восхищают только матерей: голые младенцы, пускающие слюни, крошечные лица, искаженные ревом, нелепые позы и ситуации... На самой свадьбе она держалась в тени - Чед едва запомнил невысокую девочку-подростка, искусственные цветы на ободке в темных волосах, круглые коленки, едва выглядывающие из-под платья, полудетские бархатные туфельки. Она была очаровательна тем самым детским очарованием, они несколько раз сфотографировались втроем - но фото не удались, Тензин не стала их забирать.

Ну вот ты и папочка, говорит сам себе Чед, когда слышит, как Луис загоняет машину в гараж.
Они с Тензин собираются родить и своего малыша - Чед прекрасно обошелся бы и без, но Гортензия настаивает. Ему - мастерская в доме, ей - младенец. Не худший компромисс, считает Чед.
Мотор все работает и работает - и хотя двери, ведущие из мастерской в дом, плотно закрыты, чтобы не беспокоить Чеда, открыты те, раздвижные, и шум двигателя окончательно делает продолжение работы невозможным.
Чед отвлекается, оглядывает статую - в ней чего-то не хватает. Нет чего-то особенного, но чего - он пока не понимает. Ответ здесь, совсем близко, кажется, только руку протяни, но нет, он ускользает, ускользает снова и снова.
Ничего, уверен Чед, он найдет ответ.
Тензин снова собирается в ту клинику - на повторную процедуру, на сей раз присутствие Чеда там не обязательно, и он собирается использовать это время, чтобы закончить основную работу - эту статую.
Найти этот гребаный ответ.
Он отправляется поздороваться, набрасывает рубашку, не застегивая - в мастерской влажно и жарко, хотя лето только наступило - прихватывая с табурета полотенце в пятнах гипса.

Эта... девушка совсем не похожа на Оливию, какой Чед запомнил дочь своей жены - по крайней мере, пока не оборачивается на его приближение, и вот тогда он ее все же узнает.
Впрочем, сейчас она не выглядит ребенком - скорее, уже перешагнувшей из детства в юность, и на мгновение он засматривается на ее четко очерченные скулы, пухлые губы, не нуждающиеся в помаде или уколах.
Она красива - и очень похожа на мать.
- Привет, - он улыбается им обеим, вытирая руки от гипсовой пыли. Белесая пыль летит на домашние джинсы, потрепанные и изрядно запачканные в мастерской, оседает на рубашке, пока Чед сует тряпку за пояс спереди.
- Помнишь меня? Я - Чед, - он шутит - но Тензин на удивление резко реагирует на шутку.
- Ну конечно, она помнит! - она протягивает ему руку, с трудом сохраняя улыбку. - Не думала, что ты выйдешь из мастерской до ужина, милый...
Чед пожимает плечами, обнимает ее за талию, целует в напудренную щеку - очень похоже на прикосновение к щеке статуи.
- Услышал, что Луис вернулся, и вышел поздороваться. - Поворачивается к Оливии. - Чем планируешь заняться летом?
- У нее много заданий на каникулы. Не думаю, что будет время скучать, - отвечает за дочь Тензин, вцепляясь ему в плечо. - Да где же Марта, пусть отнесет чемодан наверх...
- Марта сегодня взяла выходной, на свадьбу сестры, - напоминает Чед, подхватывая чемодан Оливии и футляр с виолончелью. - Я отнесу - Луис все равно в гараже...
Гортензия хочет что-то сказать, но у нее звонит телефон, который она нянчит в руках.
Пронзительный рингтон - какая-то песня Бейонсе - разносится по всему холлу.
- Это Ортанс, - одними губами произносит Тензин, разом теряя интерес к происходящему, тянет телефон к уху. - Привет, дорогая...
Чед кивает Оливии на лестницу.
- Ну как, рада вернуться? Как считаешь, мы поладим? Я бы очень хотел - но если нет, то без проблем, Лив, я тебе в папочки не набиваюсь.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Оливия поднимается перед ним, оглядывается, улыбается - вполне приветливая, дружелюбная девчонка, и у Чеда становится легче на душе: он в самом деле хотел бы поладить с дочерью Тензин, раз уж им предстоит лето под одной крышей. Чед, как и многие творческие натуры, не может работать в нервной обстановке - и, как и многие творческие натуры, зависим от чужого мнения. Ему нравится нравиться людям - нравится нравиться женщинам, любым, начиная от маленьких девочек и заканчивая уверенными в себе женщинами, самостоятельными и тем интересными. Нравится женское внимание - может, даже чуть больше, чем это уместно, но именно в нем его источник вдохновения. Не то что он способен влюбиться в случайную улыбку незнакомки на улице - но увлечься... Да, увлечься, пожалуй, способен - женщины вдохновляют его, каждая как неразгаданная загадка, которая только и ждет того, кто в самом деле захочет узнать ее тайну.
И Чед умеет быть обаятельным - умеет дозировать флирт, болтать о чем угодно, производить впечатление, все, чтобы получить больше материала для работы, и не случайно его выставки пользуются большим успехом именно у женщин: любая может узнать себя в той или иной статуе, в том или ином небрежном жесте, и унести с собой этот привкус чужого искреннего восхищения.
Так что Чед действует по давно усвоенному алгоритму, не вкладывая ничего серьезного в эти улыбки и взгляды - и только, пожалуй, слегка удивлен: по рассказам Тензин у него сложилось впечатление, что Оливия скорее мрачноватый, замкнутый ребенок, который не любит, когда к нему обращаются или пытаются втянуть в разговор, но, быть может, девочка просто подросла и ее характер изменился?
Чед был готов к тому, что падчерица его не примет - Тензин обмолвилась, что Оливия была папочкиной дочкой, что Оливер не чаял в ней души, а потому допускал, что другого мужчину в доме ждет ледяная обида, игнорирование, детские выходки - но Оливия не выказывает ни следа подобного отношения: она приветливо ему улыбается, охотно идет на контакт, болтает, как со старым знакомым.
Тензин могла бы не волноваться, думает Чед. Наверное, Оливия в самом деле выросла - выросла и не доставит им никаких проблем.

Он смеется, когда она озвучивает свои планы на лето - ну да, какому подростку не хочется спать до обеда и развлекаться вместо скучнейших заданий на каникулы, вспоминает Чед свои собственные каникулы.
Впрочем, благодаря кое-каким деньгам, оставленным ему родителями, выгодно вкладывающими деньги в акции силиконовой долины в свое время, и некоторому таланту его каникулы длятся до сих пор, он может позволить себе жить привычный образ жизни, эти затянувшиеся каникулы, особенно сейчас, когда две его последние выставки имели небольшой, но успех, что совсем неплохо к тридцати трем годам. Он, конечно, далеко не так богат, как был богат первый муж Тензин - но она заверяет его, что это не так уж и важно. К тому же, она в него верит - верит в то, что он по-настоящему прославится, станет одним из тех, чье дерьмо покупают за баснословные деньги.
Но если и нет - плевать, Чеду вполне достаточно просторной мастерской и старого кадиллака, разве что младенец не вписывается в эту полубогемную жизнь.
Младенец, у которого вовсе не будет с рождения кругленького паевого фонда, проценты с которого ежемесячно капают на его содержание, а основной капитал ждет его совершеннолетия - и Чед предлагал подождать, подождать еще пару лет, не торопиться с детьми, пока однажды Тензин не расплакалась и, сердитая, с некрасиво проступившими на тщательно накрашенном лице пятнами, не напомнила ему, что ей вовсе не тридцать, что у нее просто нет этого времени.
Спустя три недели они отправились в ту израильскую клинику, занимающуюся искусственным оплодотворением, на назначенный прием - гормонотерапия, правильное питание, несколько действительно неприятных анализов и просто убийственный процесс забора спермы, который убил даже все впечатление от Красного моря, но Тензин хотела этого ребенка, твердила о том, что ей необходим младенец, их с Чедом младенец, чтобы они наконец-то стали настоящей семьей, а Чед слишком любил нравиться женщинам, чтобы всерьез спорить об этом.
У Тензин, в отличие от него, были строгие представления о семье - ему было не жаль поступиться своими смутными, полуоформленными.

Он ставит чемодан в ногах кровати, а вот виолончель кладет на софу у окна - комнатка у Оливии совсем ребяческая, светлые цвета, игрушка на подоконнике.
Отряхивает с рубашки самое крупное пятно, застегивая пару пуговиц, взлохмачивает волосы.
- Это не краска, это гипс. Я делаю... Кое-что делаю. Захочешь посмотреть - приходи в мастерскую, это бывший тренажерный зал.
Тензин предпочитает ездить на фитнес в город, где у нее был абонемент в модном спортзале и личный тренер, Чед обходится пробежкой и плаванием в бассейне - он не большой фанат спорта, использует физическую нагрузку для того, чтобы разгрузить голову и для поддержания себя в форме - так что спортивный зал им в самом деле не был нужен.
- Надеюсь, ты не против.
Он сует руки в задние карманы, опирается на письменный стол, тщательно протертый Мартой от пыли к приезду Оливии.
Вроде как можно и уйти - но Чед хочет убедиться, что все в порядке.
Что они с Лив нашли общий язык, что она не станет портить им всем троим жизнь.
Даже не реагирует на то, что она вроде как включает их обоих в небольшой заговор против отгрызающей головы Гортензии.
- Тензин... Гортензия рассказывала, что тебя хвалит учитель музыки, - Чед кивает на виолончель.
На самом деле Тензин рассказывала иначе - что из всех учителей Оливию хвалит только учитель по музыке и тренер по верховой езде, в то время, как дети ее подруг получают интересные предложения из университетов Лиги Плюща и вполне могут рассчитывать поступить в какое-нибудь заведение Оксбриджа.
- А Оливия умеет только скакать верхом и мучить свою виолончель, - как-то поделилась Тензин, когда они лежали в кровати, еще до свадьбы, задолго до свадьбы, на верхнем этаже его городской студии. Она ходила к нему на занятия - ее фигурки получались безжизненными, вазы кривобокими, она не чувствовала материал, зато прекрасно чувствовала Чеда и разбиралась в теории искусства.
Он тогда пошутил, что умение скакать верхом в Оливии наверняка от матери - и Тензин польщенно захихикала, что ей совершенно не шло, но Чед тут же забыл об этом манерном хихиканьи, когда она забралась сверху и подтвердила его комплимент делом.
Сейчас он вспоминает об этом, разглядывая сильные подтянутые икры Оливии, бедра, обтянутые школьной юбкой - он мог бы вылепить эти формы, думает отвлеченно, уже представляя, как бы изгиб этих мышц смотрелся в гипсе.
- Вечером в твою честь она устраивает ужин, небольшой, кажется, только семейство Берри - должно быть, Ортанс звонит по этому поводу... Так что по крайней мере сегодня тебе придется играть - зато после наслаждайся летом сколько придется.
Тензин приписывает заслуги дочери себе - хочет похвастаться ее игрой на виолончели: Чеда это забавляет, но он не видит в этом большого греха. Кто знает, что он будет испытывать, когда родится их с Тензин младенец - может, станет одним из тех полусумасшедших папаш, которые готовы задушить любую беседу перечислением достоинств своего отпрыска.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Не иначе как в честь новой груди, Ортанс нарядилась в узкое белое платье, под которым явно не подразумевается лифчик, и Гордон, ее муж, с удовольствием пялится в щедрое декольте супруги. Чед из любви к искусству тоже бросает пару одобрительных взглядов - но Тензин тут же начинет нервничать, вцепляется в него как в ручную болонку, и вот сейчас, пожалуй, впервые Чед себя так и чувствует - чертовым трофеем.
Лисьей лапкой на серебряной подставке.
Это из-за слов Лив - слов о том, что Тензин постоянно соревнуется с Ортанс, и пока ведет Тензин.
Или уже нет, спрашивает себя Чед, когда ловит взгляд, которым Гортензия проходится по груди своей подруги.
Впрочем, появление Оливии к слишком коротком, слишком узком платье, из которого она выросла, отвлекает Гортензию от Ортанс Берри.
- Дети растут так быстро, - вздыхает Гордон, ощупывая ноги Оливии взглядом - Чеда немного смешит это, а еще то, что сама Лив держится с нарочитой скромностью.
Нервная улыбка никак не уйдет с лица Гортензии.
- Завтра нам придется отправиться по магазинам, - сообщает она не то дочери, не то друзьям. - Это платье совсем вышло из моды.
Платье в самом деле ничего особенного из-себя не представляет: темно-синее, без рукавов, с квадратным вырезом, открывающим ключицы и верх налившейся груди. Дело не в нем - дело в том, как оно сидит на Оливии.
Чед задумчиво рассматривает ее бедра под слишком коротким подолом - мускулистые бедра проводящей в седле немало времени девочки, округлые и светлые, чуть сияющие, когда свет отражается от кожи, покрытой пушком юности.
- Тебе обязательно нужно позагорать, - Ортанс тоже рассматривает ноги Оливии, ее плечи, оттененные широкими синими лямками платья.
- Уверена, именно этим она и займется, - фыркает Тензин. - Наверняка все лето проведет у бассейна, делая исключения только для встреч со своими подругами по школе... Келли, кажется? Так зовут твою подругу?
- Хлоя, мама, - сладко отвечает Оливия, опуская ресницы.
Тензин встряхивает головой.
- Прости, Гортензия, - тут же исправляется Оливия.
Ортанс не скрывает широкой ухмылки.
- Признаться, я с удовольствием промочил бы горло, - встревает Гордон.
Гортензия смотрит на Чеда, взглядом напоминая о том, что входит в его обязанности.
Чед дружески улыбается Гордону Берри, которого считает полным кретином - у него, конечно, полно денег на счете, но стоит только раз послушать, как он рассуждает о покупке Поллака, чтобы отказать ему от дома раз и навсегда.
- Так давайте выпьем, Гордон. Виски или начнем с чего-то послабее в такую-то жару?

Стол накрыт в патио, бассейн кажется нефтяным пятном в темноте, обработанный репеллентом сад не привлекает ни единого насекомого.
Ортанс по-хозяйски оглядывает стол, подцепляет персик.
- О, милая, ради нас... Не стоило.
У Тензин жуткая аллергия на персики - стоит съесть хотя бы кусок, как она начинает жутко чесаться, покрывается сыпью, страдает от мигрени. Впервые столкнувшись с этим, Чед был потрясен - так что персики на столе появляются лишь по особенным случаям.
А вот каджунская кухня скорее привычна - Гортензия и сама отлично готовит, так что гумбо из морепродуктов целиком ее заслуга, но над бабановым фостером постаралась кухарка.
Гордон уже плотно занялся виски, Чед разливает по бокалам охлажденное белое вино. Ортанс облизывается с видом голодной кошки, улыбается Оливии.
- Гортензия, ты уже позволяешь Лив немного вина? Ей уже пятнадцать - немного белого вина за ужином не повредит, ей же не за руль, - и она смеется, зарокинув голову и выставив вперед сделанную шикарную грудь. Светлые тщательно выкрашенные волосы падают ей на спину, блестят на свету.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Это немного утомительно - друзья Тензин немного утомительны, но Чеду нравится нравиться людям, поэтому он не подает и вида, даже когда Гордон пускается в занудное рассуждение о виски, который пьет, не отрывая взгляда от грудок Оливии под натянутым платьем. Кажется, у новодела Ортанс появилась серьезная конкуренция, и Чед даже в чем-то понимает дурака Берри: Ортанс со своим роскошным бюстом, за который выложила не меньше пяти десятков тысяч, конечно, великолепна, но в Оливии есть нетронутая, естественная прелесть, которая привлекает взгляд.
Занятый этими размышлениями, он с удивлением обнаруживает, что оказался втянут в чисто семейную разборку насчет того, можно ли Лив выпить за ужином бокал вина.
Широко улыбается, наполняя вином бокал Оливии.
- Всего один, Тензин. Это всего лишь вино. Пусть выпьет здесь, с нами, чем где-то еще, не так ли?
Ему не особенно хочется становиться частью семьи Харрисон, и еще меньше хочется иметь отношение к ссорам Тензин с ее дочерью - но он не видит ничего плохого в бокале вина за ужином. Девочке пятнадцать, а вино замечательно сочетается с морепродуктами.
Тензин не выглядит довольной - ссориться с ней Чед не любит: она становится плаксивой, занудной, надоедливой, всем своим видом демонстрирует, что ему следует как можно скорее перед ней повиниться и загладить вину, а после - когда они все же мирятся - начинается пора интенсивного наслаждения этим миром, и его рабочий график летит к черту, как и настроение творить, и потому Чед, налив падчерице вина, отставляет бутылку и тянется к Тензин, обнимая ее за талию, целуя в открытое плечо в шелковом платье.
- Она же только сегодня вернулась, дорогая. Наконец-то снова дома - это стоит отметить.
Тензин бросает на Ортанс короткий торжествующий взгляд, который Чед предпочитает не заметить, гладит его по колену, притворно хмурится, но тут же смеется, скрывая нелюбовь к проигрышам.
- Тебе ничего не стоит уговорить меня на что угодно.
Ее ногти проходятся по легкой брючной ткани - никаких джинсов за ужином с Берри, таково правило.
Она поворачивает голову, подставляя губы - Чед целует ее в край, чтобы не размазать помаду.
Мир восстановлен - Гордон провозглашает тост за возвращение Оливии, но та делает ответный ход.
Чед приподнимает свой бокал с виски, в котором тает лед.
Когда их необременительный роман с Гортензией вдруг перетек в подготовку к свадьбе, она пообещала ему, что ее дочь от первого брака не будет мешать - ну, пожалуй, Чед должен согласиться: Лив не мешает. Ничего подобного - хотя его смущала мысль стать отчимом сложного подростка, сейчас, глядя на приветливо улыбающуюся Оливию, Чед перестает опасаться этого неудобства. Девочка очень мила - Тензин зря сгущала краски; впрочем, должно быть, матери лишены объективности, когда речь о детях.

Виолончель кажется слишком большой, когда Лив ставит ее между колен, раздвигая ноги. Темное лакированное дерево оттеняет светлую кожу на бедрах, подол короткого платья, не кажущегося таким коротким, пока Оливия стояла, натянулся, и стоит ей сесть поудобнее, как над грифом мелькает ярко-белый край трусов. Это, пожалуй, эротично - вот так, неумышленно, а потому еще сильнее. Эротично не в том смысле, в котором понимает этот термин Ортанс, презревшая лифчик, и не в том, в котором понимает его Гортензия - совсем иначе, и Чед чутко воспринимает эту эротичность в отрыве от самой Оливии, как воспринимает красоту окружающего мира.
Гордон Берри шумно вздыхает - вот уж кто, без признака симпатии думает Чед, любезно подливая ему виски, наверняка не способен к переживанию прекрасного. Все, что он видит перед собой - это молодое созревающее тело, и на это и реагирует, лишенный даже зачатка эстетического сознания.
Впрочем, зрелище и правда в достаточной степени сексуальное - колени Лив раздвинуты, она наклонилась к грифу, темные блестящие волосы скользят по голым рукам, на лице полнейшая сосредоточенность, рот полуоткрыт, веки опущены...
Она как будто и сама растворяется в мелодии, касаясь смычком натянутых струн - локоть плавно двигается, предплечье живет своей, отдельной жизнью, на лице печать вдохновения.
Чед ставит бокал на стол, едва ли не завороженный - не музыкой, к Дебюсси он равнодушен - но картиной. Запоминает это выражение лица, гадая, сможет ли повторить его в статуе, сможет ли передать эту сосредоточенность, граничащую с наслаждением - да это же экстаз святой Терезы, приходит ему в голову крамольная мысль.
Судя по тому, как пыхтит Гордон напротив, ему приходят в голову похожие мысли.
Тензин впивается в колено Чеда ногтями.
- Милая, - скрипуче роняет она, - может быть, что-то повеселее?..
Ортанс кидает на нее насмешливый взгляд, но резко перестает веселиться, когда замечает, как ее муж не отрывает глаз от дочери подруги.
- Это очень, очень талантливо! - прерывает она игру Оливии, хлопает в ладоши.
В патио аплодисменты звучат совсем растерянно, но Чед присоединяется - искренне. Он восхищен не игрой, но тем вдохновением, которое в нем пробудило зрелище.
- Это очень талантливо, - соглашается он.
Даже Гордон хлопает, пожирая Оливию масляным взглядом, и облизывается, едва ли понимая это.
Гортензии не остается ничего иного, кроме как выдавить довольную улыбку.
- Учитель музыки считает, что Оливия может многого добиться, - сообщает она так, будто у Оливии есть в этом необходимость - будто ей в самом деле нужно чего-то добиваться, с ее-то трастовым фондом.
Затем поворачивается к Чеду.
- Милый, помоги мне принести с кухни джамбалайю.
- Гумбо был просто восхитительным, - тут же встревает Ортанс, торопясь как можно скорее оставить тему Оливии. - Ты ничуть не растеряла умения готовить.
Тензин мечет в подругу взгляд, которым можно убить - Чед, поднимаясь, смеется про себя: они и правда как соперницы.

На кухне Тензин сбрасывает посуду возле раковины - все это дождется Марты - и оборачивается к Чеду.
- Ты заметил ее грудь? Это просто смешно, просто нелепо - она что, собирается сниматься в порно?
Чед ставит свою долю посуды, искренне качает головой:
- Грудь? Она что-то сделала с грудью? Не заметил.
Тензин изучает его подозрительным взглядом, но Чед умеет выглядеть невиновным в любых обвинениях, и он сгребает ее в охапку и целует уже глубже, проходясь ладонями по бедрам: это единственный способ отвлечь Тензин от ревности и не дать ей испортить им всем вечер. Действенный, но иногда довольно хлопотный.
- Ты же знаешь, что я смотрю только на твою грудь, а там есть, на что посмотреть, - немного правды, немного лжи - именно то, что Тензин хочет услышать. Она обхватывает его за плечи, откидываясь на холодильник, запускает руку в его волосы, тянет - ей нравятся такие штучки, нравится делать вид, что она плохая девочка. Чед полагает, это и привело ее в его постель.
- Нужно возвращаться к гостям, пока они не решили, что мы удрали, чтобы заняться чем-нибудь непристойным, - мурлычет она, подставляя под рот Чеда горло, прижимаясь грудью и расставляя ноги, чтобы он встал ближе.
Чед уверен, именно этого она и хочет - чтобы так Берри и подумали. В любом случае, его мало заботит, что о них думают Берри, что Гордон, что Ортанс.
К тому же он слегка возбужден - ничего пошлого, это реакция художника на нечто вдохновляющее - а Тензин всегда очень чутко реагирует на его настроение.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Даже когда из патио доносится голос Ортанс, Гортензия не торопится его отпускать, и они проводят еще несколько минут, обжимаясь возле холодильника, как подростки, которым удалось улизнуть от бдительного ока строгих родителей и как будто Гортензии не принадлежит весь этот дом и как будто она не может дать своему новому мужу хоть на посудомоечной машине, приди им такое в голову.
Но видимо, для нее в самом деле что-то есть в том, чтобы играть в украденные поцелуи, потому что распаляется она всерьез, и Чед, в общем, тоже увлекается - с сексом у них все ровно, Гортензия темпераментна и это искупает некоторые несовершенства фигуры и характера.
- Мой первый брак был хорошей сделкой и я не жалуюсь, - как-то поделилась она с Чедом. - Однако мы с Оливером не слишком хорошо подходили друг другу, если ты понимаешь о чем я. Сейчас я выхожу замуж, чтобы быть счастливой. Иди сюда, милый, и сделай меня счастливой.
Сделать Тензин счастливой поначалу было не сложно - она любила долгие разговоры об искусстве и долгий секс, который не прерывался деловыми звонками или приступом язвы от выпитого за обедом. После свадьбы появилось несколько других условий - переезд в ее дом, прекращение преподавательской деятельности, младенец... Чед, в целом, не против всего этого, кроме, пожалуй, одного - Гортензия требует практически постоянного внимания, а ему нужно работать. Она уговорила его бросить работу с учениками, чтобы посвятить себя приближающейся выставке, и под этим же предлогом заманила в эту глушь, откуда до ближайшего города добираться без малого два часа, но в итоге стоит ему провести в мастерской полдня, как она начинает кукситься и ему потом приходится приложить еще больше усилий, чтобы исправить это. Чед еще далек от мысли, что прогадал, но думает, что вскоре им с Тензин придется об этом всерьез поговорить - он художник, ему нужно время, нужно пространство, чтобы воплотить свои замыслы, и когда на него находит настрой, ему нужно работать, а не сидеть с Гортензией перед телевизором или торчать у Берри - а пока ждет ее отъезда в израильскую клинику, чтобы закончить основное.

Они возвращаются с десертом, Гортензия небрежно поправляет несколько сбитое платье, убеждаясь, что от взгляда Ортанс это не ускользнуло, стирает размазанную помаду льняной салфеткой - на радость Марте, не иначе.
Даже дружелюбно улыбается спускающейся Оливии.
- Перед отъездом Марта приготовила банановый фостер, моя милая. Мы все помним, как ты его любишь.
Десерт из бананов со сливочным мороженым, залитый соусом из сливочного масла, коричневого сахара, корицы, тёмного рома и бананового ликёра, и Ортанс смотрит на него в священном ужасе, наверняка представляя, сколько времени ей придется провести в тренажерном зале или на столе у массажиста, чтобы согнать эти калории. Нервно улыбается Гортензии.
- Это смерть для моей фигуры, иногда мне кажется, что достаточно даже понюхать десерт...
Она проводит обеими ладонями по тощим бокам, по обтянутым тканью худым ребрам - с точки зрения Чеда ей как раз не помешало бы набрать десять фунтов. Хотя бы чтобы уравновесить задницей эту новую грудь.
Гортензия, которая тоже следит за своим весом и достаточно успешно, улыбается в ответ:
- В этом прелесть детства. Детям идет полнота, только посмотри на Лив, на ее щечки.
Гордон по-прежнему с кем-то переговаривается по телефону, Ортанс с симпатией смотрит на Чеда, наклоняясь над столом так, чтобы у него был лучший обзор на ее щедрый вырез.
- Это Флорида - флоридский филиал... Они просто не дают ему покоя - ни вечерами, ни выходными, иногда, вы не поверите, я просыпаюсь, потому что слышу, как Гордон выходит из спальни, чтобы ответить на звонок... Это бич любого бизнесмена, и я так завидую тебе, Гортензия, дорогая... Чед всегда дома, всегда с тобой...
Гортензия тоже улыбается, пока Чед поджигает фостер под восхищенный выдох Ортанс - она реагирует так, как будто видит этот фокус впервые.
Ром вспыхивает, над столом повисает аромат карамели.
- Лив, значит, это все тебе? - он пододвигает порцию Оливии, скромненько сидящей за столом - кажется, в ее бокале прибавилось вина, но если и так, Чед не собирается играть в строгого родителя. Это не его дело - к тому же, с этой ролью прекрасно справляется Тензин.
- Только помни, милая, от сладкого у тебя прыщи, - воркует любящая мать.
Ортанс смотрит в свою тарелку с видом кающейся грешницы.
- Как дела с выставкой, Чед? - она поднимает голову. - Гортензия обещает нам сенсацию.
Чед ухмыляется, садится на свое место, треплет жену по колену.
- Надеюсь, вам понравится.
- Ну, мне-то наверняка понравится, - говорит Ортанс, гладя Чеда взглядом - не лучшая игра на глазах Гортензии. Чед прячет улыбку за стаканом виски - у него нет в планах флирта с Ортанс Берри.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Как это часто бывает, после того, как они засидятся с Берри, Тензин еще спит - Чед, который просыпается рано, обычно пользуется этими несколькими часами, чтобы поработать, но сегодня работа не клеится: он никак не может понять, чего не хватает всей композиции, пытается перенести образ в голове на бумагу, надеясь, что, возможно, это поможет, но напрасно - на листах бумаги жизни еще меньше, чем в припыленном гипсе.
Дом постепенно просыпается - кухарка гремит на кухне, Марта убирает последствия ужина в патио.
Чед думает, не выкурить ли для вдохновения заботливо припрятанный косячок, но решает отложить - ничего, когда Тензин уедет в клинику, у него будет куда больше времени, он успеет ухватить это нечто, успеет все закончить.
Думает пока выбросить это из головы - оно придет само, а пока ему нужно просто сменить вид активности: побегать или поплавать.
Не помешал бы бодрый активный секс - но с утра Тензин редко бывает в нужном настроении, так что Чед выбирает бассейн - по примеру Оливии.

Когда он, переодевшись в шорты и с полотенцем на плече выходит в патио, солнце уже пробивается сквозь плетеную крышу, и плитка вокруг шезлонгов кажется рябой от солнечных лучей, пробивающихся вниз.
Пока не жарко - вода, наверное, еще прохладная, и это отлично освежит и прочистит голову, и Чед предвкушает это.
Лив еще не ушла - сидит на краю бассейна, подставив лицо солнцу.
- Доброе утро, - приветствует ее Чед, бросая полотенце на соседний шезлонг - она была мила и помахала ему, заметив в мастерской, и он тоже ведет себя дружелюбно.
На самом деле ему нравятся такие утра - Марта занимается своими делами, стараясь не попасться ему на глаза, Тензин спит и он предоставлен сам себе: может работать, может бездельничать у бассейна, может съездить в город и пройтись по тем магазинам, что открываются пораньше.
Кто-то вроде Гордона Берри сказал бы, что это пустая трата времени, но Чед усттроен иначе - ему нужна эта свобода, нужен простор, а не четкое расписание.

Оливия поворачивается к нему и Чед рад, что на нем солнцезащитные очки - потому что ее белый купальник намок и теперь туго натянутая тонкая ткань не скрывает хорошо развитую для ее лет грудь и темные отчетливо выделяющиеся соски. Не слишком-то прилично рассматривать грудь своей несовершеннолетней падчерицы - тем более, практически ничем не прикрытую, думает Чед, не собираясь смущать девчонку, так что когда подходит к бортику, очки не снимает - стекла зеркальные, куда он смотрит, не разобрать.
- Как вода? Не замерзнешь?
Уже замерзла - соски торчат под лифчиком, белая мокрая ткань кажется розовой.
Ей и правда нужны новые вещи - платья, купальники, потому что этот явно маловат: трусы глубоко врезались в бедра, оставляя полосы на коже, плотно обтянули лобок. Она брюнетка - а чертов купальник, намокнув, стал почти прозрачным.
Окей, смеется про себя Чед - когда она это заметит, ей будет чертовски неловко.

Он задирает голову, находит солнце - к обеду снова жди жару, лето душное, влажное, хорошо бы поставить в мастерскую кондиционер, иначе он просто сойдет с ума.
Снимает очки, потягивается, поднимая руки, разминая плечи. В бассейн ведет лесенка сбоку, металлическая, блестящая даже под слоем воды - но Чед любит нырять, а не медленно спускаться в остывшую за ночь воду: постепенная заморозка не его тема.
- Я бы советовал тебе отойти, - предупреждает он Лив, глядя ей в лицо, - я собираюсь нырять.
И ныряет, намеренно поднимая целый фонтан брызг.
Вода не такая уж холодная - скорее, освежающая, Чед касается руками выложенного плиткой дна бассейна, отталкивается и, задерживая дыхание, поднимается на поверхность. Здесь, у этого края, глубина десять футов - Тензин больше любит бултыхаться у лесенки, терпеть не может, когда он ныряет, и бережет волосы. Не особенно весело.
Чед выныривает, вытирая лицо и отфыркиваясь, убирает волосы со лба.
Марта в окаченном водой темном платье неодобрительно смотрит на него, держа в руках оставленный на кухне телефон.
- Ваш телефон, мистер Айзекс.
Телефон снова принимается звонить.
- Простите, Марта, - извиняется Чед, - я не хотел вас облить.
Та, все так же сурово поджав губы, ждет - на нее не действует его обаяние, и это Чеда уже немного напрягает.
Чед подтягивается, вылезает из бассейна, не тратя время на то, чтобы добраться до лестницы, кидает взгляд на экран - его агент.
Тычет мокрым пальцем по экрану, чтобы ответить на вызов, Марта терпеливо ждет, потом все же подает ему ворох вынутых из кармана салфеток.
Чед вытирает руки, улыбается ей, и берет телефон.
- Да, Марисоль, привет, - еще раз улыбается Марте, прикрывая динамик рукой. - Можно мне кофе сюда, Марта, если вам не трудно?
- Конечно, мистер Айзекс.
Он просил ее звать его Чандлером - даже Чедом, но так и остался мистером Айзексом. Упорная старая грымза, думает Чед, продолжая улыбаться.
- Спасибо, Марта, вы лучше всех... Да, Марисоль, я здесь. Что случилось?
В стеклах очков отражается водная гладь бассейна, зеленые насаждения, окружающие патио, край синего неба.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
- Чед, я все еще твой агент? - с места в карьер начинает Марисоль. - Нет, скажи - я твой агент, или я уволена, а ты мне позабыл об этом рассказать?
Даже по голосу слышно, что она в ярости - и Чед хмурится, отворачиваясь от бассейна: ну что там еще случилось.
Впрочем, он уже примерно знает ответ - Тензин. Там случилась Гортензия.
- Ну конечно, ты мой агент, Марисоль, - говорит он в трубку, и голос Марисоль взлетает еще на октаву.
- Тогда какого черта твоя жена делает за меня мою работу?
Так и есть - дело в Гортензии. К керамике она уже практически охладела, зато теперь занялась приближающейся выставкой: вникает во все, куда даже сам Чед не лез, критикует работу Марисоль, раскритиковала первую выбранную ей галерею для проведения выставки, раскритиковала выбранную тематику... Дело дошло до того, что в последний свой приезд Марисоль заявила, что не собирается тратить четыре часа на дорогу из города до "Бонни Блу" и обратно, чтобы выслушивать миссис Айзекс, которая с чего-то решила, что обладает опытом и квалификацией, позволяющими ей вмешиваться в чужую работу. Девчонки тогда едва не подрались - Чед предпочел самоустраниться, Гортензия на время приутихла, но, видимо, начала снова.
У Марисоль куча претензий - Чед обещает, что приедет к ней на следующей неделе в офис, обещает, что поговорит с женой, обещает золотые горы, лишь бы она перестала мотать ему нервы: теперь ему потребуется полдня, чтобы прийти в подходящее настроение, и Марисоль это прекрасно знает и все равно позвонила.
Напоследок еще и пускает отравленную стрелу - говорит, что если бы знала, чем в итоге обернется этот роман, трахнула бы Чеда прямо на глазах Гортензии.
И отключается.
Ну да, ну да, философски думает Чед - ему всегда плохо давалось чувство времени, поэтому его роман с Гортензией начался, когда роман с Марисоль еще не достиг своего логического финала. Марисоль, будучи деловым человеком, легко перевела все в разряд чисто деловых отношений - но Гортензия не знала, и Чед предполагал, что, узнай она об этом, то период ее дурного настроения затянулся бы надолго, сжирая его время для работы.
Марисоль знала, куда бить - однако Чед уверен: она заинтересована в этой выставке не меньше него самого, и если он объяснит ей, как обстоят дела, то она не станет рисковать его работоспособностью.
Так что он возвращается к шезлонгам, раздумывая, как бы получше переговорить с Тензин о том, чтобы она поумерила пыл, и замечает, что у Лив какая-то проблема.

Чед, понятно, не по маленьким девочкам, но вот не знал бы, сколько Лив лет - дал бы ей все семнадцать, особенно сейчас, пока она расхаживает вокруг в мокром купальнике. У некоторых девушек эта невнятная пора между детством и юностью затягивается - несуразные руки, слишком тощие ноги, фигура никак не обретет женственные очертания, но здесь, на Юге, девчонки перепрыгивают из тринадцати будто прямиком в семнадцать, и Чеда впервые посещает странное предположение, что невинная и юная дочь Тензин далеко не так невинна, как они с ее матерью считают, и что все эти слишком короткие платьица и купальники, из которых она выросла, не случайны.
Чед далек от мысли, что является объектом охоты - его любовницы совсем из другой лиги - однако она крутится перед ним в своем слишком ей тесном просвечивающем бикини, глубоко врезавшемся в тело, поправляет натянутую лямку. С мокрого хвоста ей на грудь стекает вода, капли скользят по бледному животу - она как молодое растенье, впервые вынесенное к солнцу из пыльных келий своего пансионата, набитого монашками и прочим хламом.
Немудрено, что она пробует силы, едва ли осознавая, насколько эта игра неприлична - в этом особое очарование юности: в отсутствии вульгарности. Ортанс Берри прошлым вечером была вульгарна в своем платье без лифчика под ним - Лив вульгарной не выглядит, защищенная этой особенной магией своих пятнадцати.

- Конечно, - легко соглашается он.
Не будь она его падчерицей, думает Чед, это выглядело бы двусмысленно - их посиделки у бассейна, а Гортензия пришла бы в ярость. Не будь она его падчерицей... А впрочем, напоминает сам себе Чед, у него удачный брак, да и законы штата никто не отменял. Игры играми - но то, что для нее всего лишь игра, для какого-нибудь глупца может обернуться серьезными неприятностями.
- Диктуй номер.
Он набирает, опускаясь на шезлонг, скрещивая ноги, ждет, когда пройдет вызов. Ох, ах - телефон где-то здесь, Оливия наклоняется, шарит в траве возле шезлонга, подставляя солнцу круглую аккуратную задницу, обтянутую белым мокрым бикини, выпрямляется, победно вскидывая руку с найденным телефоном, грудки задорно подпрыгивают, она вся похожа на красивого породистого щенка, которого хочется трепать и тискать... Чед, разумеется, не настолько глуп, чтобы давать волю таким желаниям. В крайнем случае, в самом деле заведет щенка.
Марта приносит кофе.
Чед смотрит на нее с искренним восхищением - а еще чем-то вроде настоящей благодарности: при взгляде на ее постную физиономию магия юной неумышленной сексуальности несколько блекнет.
- Вы лучше всех... Я уже говорил, да?
Дракониха смотрит на него без следа дружелюбия - неужели была так привязана к старику Харрисону?
Тензин жалуется ему на это - на то, что, как ей кажется, слуги ее недолюбливают. Чед предложил дать им рассчет и нанять других, но от этого она пришла в совершенный ужас - возможно, ей просто нравится иногда чувствовать себя жертвой.
Чеду, в общем, безрасзлично - и он придумал, как отвлекать Тензин от нелюбви Марты иначе: принимается рассказывать ей выдуманные истории о том, как начался и протекал роман между горничной и Оливером Харрисоном, не стесняясь деталей. Тензин сперва изображает негодование - она старается на людях продолжать играть роль скорбящей вдовы, насколько позволяет новое замужество - но затем принимается хихикать, подключает фантазию и все заканчивается довольно бодро.
Чед за бодрость и позитив - в нервной обстановке ему плохо работается.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Оливия уходит. Круглая упругая попка качается из стороны в сторону, привлекая взгляды - да эта девчонка просто прирожденная вертихвостка. Чеду огромного труда стоит не разглядывать четкие линии ее узкой спины, перерезанные плавками ягодицы, длинные уже округлые ноги, покрытые каплями воды...
Он продолжает улыбаться Марте, уделив уходящей падчерице лишь мимолтеный взгляд.
- Ужасно милая девочка, правда?
Марта смотрит на него из-под тонких бровей, поджимает губы еще сильнее - кажется, вот-вот и она их вовсе прикусит. Иногда Чеду любопытно, что будет, если зажать ее где-нибудь в коридоре, облапать и поцеловать - что она сделает? Упадет в обморок? Ударит его? Вывернется из рук и пойдет дальше, как ни в чем не бывало? Или, может, за этой чопорной внешностью, будто подсмотренной у прислуги в каком-нибудь фильме прошлого века, скрывается африканская богиня секса?
Понятно, что это всего лишь фантазии, веселящие Чеда, фантазии, которые помогают ему выжить в этой дыре как будто прямиком со страниц "Унесенных ветром", но Марта будто читает его мысли, и по поводу Оливии тоже.
- Боялся, что мы с ней не сможем найти общего языка - все же дети плохо переносят вторые браки родителей, но, видимо, напрасно... Как вы считаете, Оливия обрадуется младшему брату? Ну или сестричке? Вы бы сами кого предпочли?
Марта отмирает.
Поднимает стакан, где еще плещется немного сока, забираает брошенное Оливией мокрое полотенце.
- Не думаю, что это мое дело, мистер Айзекс.
Не хочет, старая грымза, с ним дружить - сердце Чеда практически разбито.
Он продолжает ей улыбаться.
- Ну что вы, Марта, вы столько лет проработали в этом доме, знали с пеленок Оливию, это и ваше дело тоже.
- Как скажете, мистер Айзекс, - сухо говорит Марта. - Могу я идти? У меня есть и другие дела.
Чем болтать тут с вами, заканчивает про себя Чед.
- Ну конечно, Марта. Спасибо вам.
У всех в этм доме полно дел. Чеду бы тоже не мешало вернуться в мастерскую, но после звонка Марисоль у него нет настроения - и не будет по меньшей мере до обеда, однако он все равно собирается попозже уйти к своему гипсу: его собственный угол в этом чертовом доме.

Но и там в покое его не оставляют.
Чед выходит в столовую - там пахнет кофе, Оливия, уже одетая, сидит за столом, и вот сейчас, наверное, из-за этого контраста, Гортензия выглядит куда старше, чем хотела бы.
Старше и как-то тусклее - и это, думает Чед, едва ли выйдет поправить в какой-нибудь клинике.
Ей еще далеко до старости - ей всего сорок, она красива, умна, интересна и ухожена, но ее собственная дочь делает как минимум половину ее усилий бесполезными, и Чед думает, а понимает ли это сама Гортензия - понимает ли четко, ясно, или, может, смутно ощущает, как животное чувствует приближение беды.
- Итак, что в планах у моих девочек?
Он останавливается за женой, обнимая ее за плечи, целует в плечо возле широкой лямки летнего платья. Гортензия разворачивается к нему, подставляя губы, коротко смеется - от нее пахнет кофе и жасмином.
- Лив нужно сменить гардероб, я говорила тебе вчера об этом, милый. Как ты, справишься тут без меня? Что будешь делать?
- Буду ужасно скучать, - отвечает Чед, которому хорошо знакомы правила. - Может, поработаю. Приятно провести время, Тензин, Лив. Повеселитесь, поешьте мороженого, выпейте по коктейлю - или что вы там, девчонки, делаете, когда ходите за покупками.
Гортензия трется затылком о его плечо.
- Я обещала позвонить Катрин, когда выберусь в город. Она почти не бывает у меня из-за малышки...
Одна из подруг Гортензии, Катрин Танненбаум, недавно родила, побывав в той самой клинике, куда снова собиралась миссис Айзекс - и теперь наслаждалась новообретенным счастьем материнства, но Гортензия и тут собиралась ее обскакать. Иногда Чед думал, что если бы Гортензия тратила хотя бы половину того азарта, который тратит на конкуренцию с подругами, на любое из своих увлечений - хотя бы ту же керамику - то давно бы уже получила немалую известность.

Сообщение от Оливии застает его всрасплох - незнакомый номер, сигнал о входящем файле. Чед нажимает на файл, открывая картинку - и с интересом разглядывает селфи.
Оливия в узком платье такого цвета, лишь немного отличающегося от ее кожи - подзагореть немного у бассейна и будет точно такого же. Грудь не требующая лифчика, натягивает ткань, глубокий вырез слишком глубокий, Лив дует губы, широко распахнув глаза - такие фото публикуют на аватарках в соцсетях, этих можных иконостасах современной молодежи, только вот она прислала это ему, и Чед читает вопрос под фото.
Ошиблась номером?
Хочет его смутить?
Или, самый невероятный вариант, в самом деле советуется с ним относительно своего гардероба?
Чед выходит из мастерской на яркое солнце в патио, прочесывая взъерошенные волосы. Из раскрытых дверей мастерской доносится громкая музыка - рок, классический рок, который Чеда вдохновляет.
Сердцеедка, поют Роллинг Стоунз. Ты такая сладкая сердцеедка.
Чед набирает текст в поле для ответа, потом снова касается экрана, возвращая фото.
Ухмыляется сам себе, удаляя фотографию, а потом набирает: "Спроси Гортензию".

Он выпивает пару бутылок пива, холодного, с лаймом, и постепенно возвращается в равновесие - возвращается в мастерскую, долго стоит перед статуей женщины, разглядывая ее безжизненное пустое лицо, в котором не хватает чего-то самого главного.
Кладет ладонь на холодный гипс, гладит округлое плечо, устремленное вперед - вся эта фигура должна выражать порыв, тот самый порыв, которым была наполнена Гортензия, когда он ее впервые встретил, полтора года назад, когда завязались их отношения, но не выражает, и Чед спрашивает себя: почему.
Чего не хватает.
Он так и сидит с бутылкой холодного пива напротив незаконченной работы, надеясь, что все же сможет понять, что не так - но уже зная, что это безрезультатно.
Не то настроение, ничего дельного не идет в голову, нет вдохновения - ему знакомо это состояние, и ему известно, что это может продлиться несколько дней.

Луис заносит в холл несколько бумажных пакетов с броскими названиями крупных брендов.
- Отнести наверх, мисс Оливия? - спрашивает Луис, одаряя Чеда ничего не выражающим взглядом.
- Где ты оставила мать? - Гортензии не видно, Чед разглядывает девчонку, гадая, чем была та фотография -

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Луис спускается с лестницы, отнеся пакеты с покупками в комнату Оливии, по-отечески улыбается ей. Чед, стоящий на лестнице, улыбки не удостоен, хотя любезно подвинулся, освобождая шоферу проход.
- Понятно, - говорит он - на сколько он знает Тензин, второй Маргаритой дело тоже не ограничится. Меньше чем через неделю ей улетать - дня за два она полностью исключит из своего меню алкоголь и все острое, так что наверняка собирается оторваться по полной за оставшееся время, к тому же, если процедура окажется успешной, ни о какой маргарите речь не будет идти очень долго, максимум, бокал красного вина раз в неделю, если врач сочтет это допустимым.
Беременность плохо сочетается с алкоголем - и Чед думал, что это остановит Тензин, но, видимо, недооценил желание своей жены снова стать матерью.
Он даже думает, что отчасти ее понимает - младенец на руках по мнению Гортензии наверняка будет ее молодить, как и молодой муж, а об Оливии можно будет забыть, после этого пансионата сослав в какой-нибудь колледж подальше, принадлежащий Лиге Плюща, денег Харрисонов хватит на любой вступительный взнос - но это ему все равно не слишком нравится: в отличие от Тензин, он не видит себя отцом. Впрочем, кто знает - может быть, это придет со временем.
- Надеюсь, она не заставит нас волноваться.

Оливия стоит у лестницы, задрав голову - свеженькая, несмотря на поездку из города, в новом платье, совсем не том, сэлфи в котором она прислала ему на оценку. Это платье на ней кажется детским - юбка колоколом, розовые пуговицы на белом лифе, круглый воротник.
- Симпатичное платье, - Чед не может удержаться от того, чтобы немного поддразнить Лив - несомненно, она хотела то, фотографию в котором ему прислала, но разве могли быть сомнения, что Гортензия скорее наденет на дочь мешок из-под покупок, чем позволит в самом деле красоваться в том наряде. - Тебе очень к лицу, и пуговицы просто класс. Ты похожа на массовку в Дороти из страны Оз. Или на саму Дороти.
Впрочем, у него нет в планах обидеть девчонку - а в этом возрасте они чертовски капризны, это до Чеда донесла Гортензия, весь вечер жалующаяся на поведение вернувшейся на каникулы дочери.
Чед открыто ей улыбается - он и в самом деле любит фильмы ужасов, причем отнюдь не признанные шедеврами жанра, не какой-нибудь насыщенный саспенс, взявший пару призов на определенных фестивалях.
И пиццу он тоже любит - а Тензин приходит в ужас от одного только вида куска с двойным сыром.
И если она пока развлекается с подругой, а у него все равно нерабочее настроение, то почему бы им с Лив не посмотреть какой-нибудь фильм и не заесть его горячей пиццей?
- Звучит неплохо - подберем что-нибудь, чтобы твоя честь не особенно пострадала. "Рассвет мертвецов", как насчет него? Имеешь что-то против кровавой пародии на общество потребления? Может, у тебя в монастыре об этом говорить и не принято, но современные тренды в воспитании детей сходятся на том, что попытка оградить детей от массовой культуры превращает ребенка в инфантильного невротика...
Марта, появившись из дверей столовой, меряет Чеда полным осуждения взглядом. Ну да, в одном предложении он развеял идеалы воспитания, на которых взращивали еще самого мистера Харрисона, к тому же, критикует пансион Святой Цецилии, самое лучшее, наверное, по мнению черной прислуги, место на свете для наследницы Харрисона.
- Тензин говорила что-нибудь насчет обеда? - спрашивает Чед, так и стоя на лестнице. - К обеду она вернется?
Здесь обедают поздно, но если Гортензия пообедает в городе, то они с Лив вполне обойдутся пиццей, думает Чед - и Марта сможет расслабиться.

- Тебе нужно переодеться или вроде того? - спрашивает он у Оливии. - Я бы заскочил в душ, смыть гипс - с утра удалось немного поработать... Через полчаса в кинозале, устроит? Пиццу выбирай сама, мне все равно, если там будет бекон и халапеньо.
Ему и правда удалось поработать до возвращения Лив - немного, но к концу Чеду показалось, что он кое-что нащупал. Кое-что, что, возможно, вернет ему самому интерес к своей главной работе - и придаст ей новое звучание.
Он как раз был в спальне, искал кое-какие старые фотографии Гортензии - правда, безрезультатно. Все, что ему попадалось, было уже изображением этой новой, модифицированной Тензин, угрохавшей на себя немало средств покойного супруга, но Чед искал другое - хотел добавить скульптуре что-то от той женщины, которой жена когда-то была. Ни единой фотографии - а единственная свадебная выглядит скорее парадным портретом и совершенно не отвечает желаниям Чеда.
Ладно, думает он, решив закончить на сегодня с работой за просмотром фильма и поеданием пиццы с Лив - он поговорит с Тензин об этом, попросит показать пару старых фотографий, когда она вернется. Пока же можно перезагрузить голову - это ему и правда помогает.

В доме Оливера Харрисона и правда есть кинозал - небольшой, на десять мест. Только для небольшой компании, как, сказала ему Тензин, когда впервые показывала дом. Несколько удобных полукруглых диванов, но, в качестве шутки, каждый снабжен номером, будто в настоящем кинотеатре - и, конечно, темно-красный плющ, напоминающий о кинозалах времен золотой эпохи Голливуда.
Чед приходит первым - в кинозале не жарко, после душа, с мокрыми волосами ему кажется, что прохладно - это приятно, потому что даже несмотря на кондиционер и опущенные шторы полуденная жара проникает в комнаты.
Иногда они с Тензин проводят вечер в этой комнате - кинозале, как требует она называть это место - пьют коктейли, смотрят что-то, как правило на подбор компромисса убивая весь день, занимаются сексом. Чед не то чтобы видит необходимость в домашнем кинотеатре, но для Гортензии это место, очевидно, показатель статусности - такого нет даже у Берри, и она редко упускает возможность упомянуть в разговоре о кинозале, даже если это упоминание кажется нарочитым.
Впрочем, это всего лишь мелкий недостаток, больше веселящий, чем раздражающий.
Чед наливает себе порцию джина, щедро разбавляя тоником и льдом из спрятанного за дубовой панелью холодильника в мини-баре, а затем ищет диск - режиссерская версия "Рассвета мертвецов", длиннее на одиннадцать минут, с условно-открытым финалом.
Вставляет диск в приемник под проектором, включает колонки, сам проектор. На стене перед диванчиками появляется огромное белое пятно, в колонках слышится легкий треск.
Как-то они с Гортензией сняли хоум-видео - он не помнит, чья это была идея, помнит только, что это должно было быть чертовски весело, и было, пока не пришел черед смотреть. Тензин хватило нескольких минут - она устроила форменную истерику, обвиняя Чеда в плохом подборе ракурса и света: ни его полусерьезные попытки оправдаться тем, что он не оператор и не осветитель, разбивались о нежелание Тензин признавать, что в домашнем порно люди редко выглядят так, как профессиональные порно-актеры. Она обнаружила у себя столько недостатков, что Чеду ничего не оставалось делать, как забыть об этом фильме - хотя он сохранил копию где-то на ноутбуке, собираясь как-нибудь пересмотреть.
Смешное воспоминание - и Чед хмыкает про себя: Тензин и с сэлфи настолько же переборчива - делает не меньше двадцати, чтобы выбрать одну-единственную, причем выдает ее за случайный кадр. Интересно, Лив также привередлива к собственной внешности?

Он возвращается от проектора с пультом, падает на диван, взбалтывая стаканом - лед уже подтаял, охладив джин, тоник смягчает резкость.
- Выключи свет, я уже поставил фильм, - просит он, когда слышит ее шаги, и оборачивается.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Она не выглядит ребенком. Молоденькой, да, может, даже слишком молоденькой - а еще чертовски горячей, этакой нимфеткой, и Чед даже сначала забывает отвернуться, так и разглядывает ее всю, принаряженную, как будто она собралась в кантри-бар, от каблуков ковбойских сапожков, которые наверняка стоят как подержанная тачка где-нибудь в России, до завязанной под грудью рубашки.
И, кажется, для нее не секрет, что он на нее смотрит - что любой бы смотрел. По крайней мере, выглядит это так, что она красуется - и пока стоит там, возле выключателя, пока он ее взглядом ощупывает, и пока проходит к дивану, позволяя проектору осветить себя на экране - узкую талию, широкие бедра, обтянутые шортами, длинные ноги...
В горле у него пересыхает - такая глупая реакция, смешная, как будто ему двадцать лет, и все из-за кого, и это Чеда даже смешит, позволяет избавиться от минутного помутнения.
Ладно, она очень хороша, нужно признать. Хороша в этой своей полувзрослой сексуальности, которой пользуется так, как только можно в пятнадцать лет, и Чед думает, что она похожа на смертельное оружие, и каким-то парням очень не повезет, когда через год она покинет свой пансион и отправится в колледж. А еще думает о том, а что она знает о предохранении - потому что эти знания ей, вполне возможно, понадобятся быстрее, чем этого хотелось бы Гортензии, а едва ли монашки из Святой Цецилии такой уж хороший источник информации.

- А, - смеется Чед, - так это все для того, чтобы убедить мать, что ты уже выросла?
Ну что же, это может и сработать, но едва ли Тензин это приведет в восторг.
- Джин, хочешь попробовать? - Чед ставит свой стакан перед диваном, встает, отправляется к мини-бару, придирчиво изучает его содержимое.
Полно крепких напитков, едва ли уместно поить пятнадцатилетнюю падчерицу виски или текилой, так что Чед плещет джина на самое дно, добавляет льда и до краев имбирного тоника, который скрасит хининный привкус джина.
Возвращается к дивану, переступая вытянутые ноги Лив, в полумраке похожие на кегли, гладкие, блестящие, крепкие.
- Это тебе. Не вино для причастия, это точно. Если не понравится, то подождем твоей колы.
Его веселит мысль, что в этом пансионе девчонки, должно быть, втридорога покупают у садовника дрянное пиво или самое дешевое бренди, а то и травку. Накуриваются, напиваются в своих спаленках, пока монашки не знают, и, наверное, чувствуют себя такими крутыми, какими только можно себя чувствовать в пятнадцать лет, напившись контрабандного алкоголя или выкурив косячок.
Смешно же - смешно, до чего она торопится вырасти, до чего торопится отделаться от всего этого полудетского с помощью агрессивно-сексуальной одежды, хвастовства... С возрастом это пройдет, но пока же она играет со всем этим будто на виолончели.
На экране запущен фильм - главная героиня, светловолосая медсестра, уже отработавшая свою смену и направляющаяся к выходу из больницы, наблюдает,к ак в приемный покой доставляют первых пострадавших, Снайдер не скупится на крупные планы укусов, что вполне оправдано для фильма, которыя является римейком, а, значит, можно не бояться сюжетных спойлеров.
Чед отпивает из своего стакана.
- Наверное, мне нужно рассказать Тензин о садовнике в вашем пансионате, детка. Уверен, никто из родителей не хотел бы, чтобы их ребенку продавали какое-то дерьмо в частной школе, где его должны учить... Ну чему вас там учат? Музыке, верховой езде, молитвам?

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
- Наверняка в Библии написано побольше, - отмечает Чед, которого искренне развлекает эта болтовня и то, как держится Оливия - в самом деле, похоже на мать: такая же смесь самоуверенности и наивности, только здесь есть что-то еще, что он не может распознать. - Вас не очень-то хорошо там учат.
Она рассказывает об уроках французского, литературы и рисования - смешит этим Чеда настолько, что он даже отвлекается от фильма, хотя сейчас на экране его любимый момент: маленькая соседка героини выходит из полумрака коридора на рассвете, и героиня далеко не сразу замечает, что именно с девочкой не так, что за грязь на ее лице и одежде.
- Глубокий техасский? - переспрашивает Чед, поворачиваясь против воли. Лив смотрит прямо на него, повернув голову - распахнутые глаза, волосы лежат на плечах, полуоткрытые губы блестят, как будто она их только что облизала. - И что же это такое?
Глубокий техасский - у Чеда только одна ассоциация, и она касается орального секса, и это точно не то, чему могут учить монахини в пансионе своих несовершеннолетних учениц. Хотя бы по той простой причине, что сами не должны уметь.
- Глубокому техасскому вас тоже учит садовник? - интересуется Чед все еще в рамках шуточной болтовни, но вот уж об этом, понимает, ему точно придется рассказать Гортензии. И, черт возьми, не только Гортензии - если в этом их пансионе девчонок развращают, если там все заходит дальше, чем пронесенная контрабандой бутылка виски или косячок, то молчать об этом нельзя, даже если сама Оливия не понимает, что именно с ней там делают.

Вопли на экране никак не могут вернуть внимания Чеда. Оливия возится рядом, уже забыв про свой стакан, устраивается на сиденье с ноги, приваливается к нему плечом и голым бедром, поблескивающим гладкостью в полумраке кинозала.
- Гений? - Чед самодовольно улыбается - ну да, Тензин говорит это и ему, но ему, пожалуй, нравится знать, что она говорит так и своим подругам.
Впрочем, почему бы и нет - его последняя выставка была очень успешной, о нем написали сразу в нескольких изданиях, посвященных искусству, работы разошлись за год и за суммы, которые его порадовали, и новая выставка обсуждается заранее, и Чед в курсе, что несколько перекупщиков заинтересованы в том, чтобы получить приглашение.
Может, в Европе о нем пока и не говорят, но в Штатах те, кто считает себя знатоком современного искусства, не пройдут мимо его следующих работ... Если он, конечно, удосужится закончить главную - ту, что будет задавать тон всей композиции.
И что скрывать, ему нравится, что Тензин считает его гением - не то чтобы это его сильно раздражало, но призрак Оливера Харрисона пропитал этот дом до последнего кирпича, а соревнование с покойным мужем твоей жены кого угодно лишит не то что вдохновения, но и потенции.
А вот что потенции точно не лишит, так это горячее гибкое тело пятнадцатилетней едва одетой девчонки, которая выглядит более молодой - и более сексапильной  - версией этой самой жены.
- Ну вообще-то, я закончил колледж штата по специальности искусствоведа, - этим не хвастаются, заштатный колледж, ничего интересного, да и насчет того, что он тот колледж именно закончил, Чед немного преувеличил - но не рассказывать же падчерице, что с последнего курса его отчислили за непосящение и слишком затянувшуюся вечеринку в общежитии кампуса. - Как видишь, я дипломированный специалист в теории, и кое-чего добиваюсь на практике. А ты уже выбрала университет? Тензин... Гортензия говорит о том, что ты хочешь отправиться в Нью-Йорк. Далековато от дома, не так ли?
Оливия придвигается еще ближе, обдавая его сладковатым запахом тела и имбирного тоника. Чед едва успевает подавить естественный порыв обнять ее за плечи - он поступил бы так с любой девчонкой при соблюдении двух условий: ей должно быть больше восемнадцати и она не должна быть его падчерицей. К тому же, когда они коснулись с Тензин еще до свадьбы обсуждения возможности открытых отношений, та высказалась категорически против.
- Это магия кино, - фыркает Чед, отводя взгляд от лица Лив, повернутого к нему в полумраке. - А насчет того, о чем ты... Да. Сначала образ должен родиться и сформироваться в голове. Ты должна представить то, что хочешь, как следует. Увидеть в голове каждую деталь, каждую черточку - то же самое с рисованием. Пока ты просто смотришь глазами и пытаешься нарисовать то, что видишь, у тебя так и будет выходить в лучшем случае открытка. Увидеть нужно в голове, причем уже готовое, нужно увидеть рисунок, как будто ты его уже нарисовала. Скульптуру, как будто она уже стоит перед тобой. Пока ты не можешь увидеть результат, у тебя не будет получаться - так что да, ты верно говоришь: многое зависит от того, можешь ли ты представить то, что хочешь. Можешь ли представить это так, как будто это уже есть, уже случилось. Понимаешь? Считай, это мой вклад в твои уроки рисования, - заканчивает Чед, сбавляя прозвучавший пафос: ей-богу, заговорил как какой-то фанатик.
На экране несколько мертвецов окружили машину, рвутся внутрь, прижимаясь к стеклам окровавленными лицами и руками.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
- Это всегда работает. И с людьми тоже, - рассеянно отвечает Чед. - Просто держи в голове результат. То, чего хочешь, то, что должно получиться.
Ему ли не знать, что это работает и с живыми людьми - скольких женщин он уложил в постель просто потому что держался так, как будто они уже переспали?
Даже Гортензию - а миссис Харрисон штучка не из простых.
Но вдаваться в подробности Чед не собирается - если честно, он вообще с трудом может сосредоточиться на теме разговора: из головы все не выходит показанный Оливией трюк, этот глубокий техасский поклон.
Чед не принадлежит к старейшим семьям Юга - но и никогда не выдавал себя за одного из их потомков, а потому то, что он не знает про этот поклон, его нисколько не задевает. Все эти балы, дебютантки, обязательные белые платья в пол, девчонки в которых похожи на кукол, ради смеха воткнутых в кремовые пирожные... Слишком пресно, как по нему - а Чед не любит, презирает эту мещанскую пресность, и в его работах нет ничего от нее. В его работах вызов и движение - порыв, как говорит Марисоль, которая составляет текстовую часть для сопровождения выставки.
Порыв, пусть так - и именно этот порыв он разглядел в поклоне, который изобразила Оливия.
Порыв - из детства в юность, из стайки девочек в коротких платьях в совсем другой мир, где доступны совсем другие вещи: первая осознанная сексуальность, первые чувства, просыпающаяся чувственность... Все это было в движении Оливии - и все это до сих пор стоит у него перед глазами.
Наклон, поворот, вытягивание рук, наклон еще, еще - прямая спина, поднятая голова, развернутые плечи...
Будто в раскадровке, он прокручивает в памяти увиденное. Смог бы он повторить это в гипсе? Смог бы передать то, что увидел, передать это чувство, возникшее у него?
На экране герои входят в не открытый еще торговый центр - но фильм Чеда уже не способен занять.
Он ставит свой стакан и тянется за плечо Оливии за пультом, ставит фильм на паузу и смотрит ей в лицо.
- Может быть. Может быть, я мог бы вылепить это. Покажи еще раз, хорошо? Только медленно, не торопись. Не торопись.

Она и правда делает это медленнее - наверное, это смотрелось бы иначе, будь на ней платье, но Чед считает, что на его скульптуре будет что-то вроде хитона. Максимально свободно сверху, тонкая прямая ткань внизу, чтобы проступала четкая линия бедра, напрягшийся живот, чтобы читалось само движение.

- Стой, - командует Чед, когда Оливия наклоняется еще ниже - на ней, кажется, нет лифчика: аккуратная грудь натягивает рубашку, в расстегнутом воротнике мельком проглядывает розовый сосок, но это тоже часть всего образа, намек на взросление, на шаг, отделяющий детство от молодости. Она наклоняется в поклоне ребенком - а поднимается уже юной девушкой, дебютанткой, как называют это здесь, в Луизиане.
Свет из-за его спины бьет ей прямо в лицо, но ей не страшно яркое освещение и еще долгие годы будет не страшно; напротив, сейчас, в свете экрана, ее кожа кажется совсем белой, почти как гипс, и Чед видит статую, которая должна быть на этой выставке.
Не ту, что стоит неоконченной в его мастерской - а новую.
- Стой, - повторяет он, наклоняясь, двигаясь к самому краю дивана - Оливия замерла над полом, распахнутые руки, распахнутые глаза, полуоткрытые губы.
Чед держит в голове увиденное, тянется ближе, берется за ее плечо, поправляя руку. Потом заставляет слегка повернуть голову, нарушая четкую, безжизненную симметрию - и вот сейчас все просто идеально.
Он бы смог, думает он.
И это было бы великолепно - скрытая сексуальность, тяга к тому, что еще неизвестно, грация и жизнь, вот чем это будет.
Он наклоняется еще ближе, приподнимая ее лицо, касаясь ладонью подбородка - да, вот так.
И да, он думает о том, как это будет.
Видит в голове результат - уже готовую статую. Вместе живого тела - гладкий гипс. Вместо шорт и рубашки, завязанной узлом на плоском животе, свободно струящаяся ткань. Вместо ковбойских сапогов босые ноги, узкие ступни, длинные изящные пальцы.
Но лицо должно быть таким - именно таким. А Чед смотрит в это лицо, запоминая каждый штрих, каждый кусочек паззла, чтобы позже нарисовать, а затем повторить в гипсе.
Это будет сильно, думает он. Сильно, талантливо. Гениально, черт возьми.
Это будет гениально.

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Оливия замирает, как сказано, не опустившись до самого пола, но уже скрестив ноги, поставив колено на пол, раскинув руки - Чед поддерживает ее подбородок, заставляя держать голову прямо, напрягая шею, выпятив грудь и плечи.
Смотреть на него.
Вот сейчас она выглядит взрослее - а скорее, вообще без возраста. Ей может быть как шестнадцать, так и двадцать - но ауру молодости не скрыть.
Чед запоминает ее лицо, всю позу, все то, что невозможно описать словами, но можно передать - в карандашном наброске, в гипсе...
Может, и в глине - да, придется потом поработать с горелкой, но может получиться даже лучше... Или керамическая масса...
Мысли бегут, опережая друг друга, Чед заставляет себя остановиться - ему нужно как следует подумать над материалом, но время выбрать основу есть.
Пока же он просто представляет себе результат.
Если у него получится - если в самом деле получится передать то, что он разглядел в этом движении, в этом ребенке - его имя навсегда войдет в любой обзор современного искусства, в этом Чед уверен. Если получится - а если нет?
Что, если нет? Как давно в последний раз у него в самом деле выходило именно то, что он стреился воссоздать? Как давно он сам оставался доволен результатом работы - по-настоящему доволен? Как давно у него получалось сотворить что-то настоящее, а не просто зафиксировать безжизненный образ, на что способен любой ремесленник?
Но он художник - он способен на большее. Способен создавать, а не просто повторять.

Оливия морщится, айкает, разрушая чары.
Чед кривовато улыбается, выныривая из своих фантазий, помогает ей подняться на ноги, и она встает, выпрямляясь, потирая шею, как будто разворачивается стянутая пружина. Или, приходит ему следующая мысль, распускается бутон.
Она и пахнет чем-то цветочным - и еще немного тоником, и держит его за руку, как ему кажется - требовательно.
Она не очень высокая - вытянется еще, а может, пошла в невысокую Гортензию, а не в отца, и когда она выпрямляется, у них лица практически на одном уровне.
Впервые, наверное, Чед замечает, что у нее глаза другого цвета - тоже светлые, но совсем не похожи на голубые глаза Гортензии. У Оливии цвет радужки колеблется между голубым и зеленым, Чед пытается вспомнить, как он называется - бирюза? Циан? Аквамарин?
- Сильно заболела? - хрипловато спрашивает он - за спиной потрескивает проектор, экран застыл, поймав в фокусе падение человечества, одно из многих, до которых так жаден двадцать первый век. - Шея. Я про шею.
Он все еще в представлении о том, какой будет законченная скульптура - а свои скульптуры Чед, по выражению Гортензии, обожает. Мог бы - спал бы с ними, это уже по выражению Марисоль, не считающей необходимым прикрываться эвфемизмами.
Он все еще в этом представлении - а свои скульптуры он трогает, много, часто. Иногда закрывает глаза, чтобы ладонями прочувствовать совершенство гладких линий гипса - и сейчас он заводит свободную руку Оливии на шею, такую тонкую, что он, кажется, может обхватить ее двумя пальцами, под волосы.
- Здесь? Больно?

[nick]Чандлер Айзекс[/nick][status]творческая личность[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/001a/ad/66/15-1581523323.jpg[/icon]
Чед разминает ей шею, она подставляется как кошка под ласку, наклоняет голову. Темные волосы мягкой волной щекотят ему запястье, попадают между пальцев, больше похожие на шелковые нити.
- Да, долго. Мне сначала придется нарисовать - много раз, с нескольких ракурсов, - объясняет Чед внутренние нюансы своей работы. - Нарисовать целиком и отдельные элементы, и да, это занимает время. Тебе придется стоять так долго - от получаса как минимум, чтобы я смог хотя бы набросать основные линии...
Он обрывает себя - сначала ему придется поговорить об этом с Гортензией, и здесь, Чед заранее уверен, будут проблемы.
Ему придется как-то убедить Тензин, что это не помешает его работе над другой скульптурой - той, что он лепит с жены. Ему придется ей лгать, говорит Чед, который с собой предпочитает быть честным.
И не просто лгать, а лгать изощренно и изобретательно - так, чтобы она поверила. Поверила, что ее скульптура останется на первом месте - и для него, и на выставке, хотя, если у него получится передать то, что он увидел в движениях Лив, у той задумки просто нет шансов.
Никаких.
Но своим вопросом Оливия напоминает ему, что обида Гортензии - сущая ерунда. Он должен думать о другом - об искусстве, в конце концов.
О том, для чего он живет.
будет ли это красиво?
Оливия спрашивает, поднимая голову, спрашивает требовательно, вся в отца, как Чед представляет себе мистера Харрисона. Как будто в самом деле имеет право требовать - даже сейчас.
- Очень красиво, - обещает Чед - он уверен в этом.  - Если я сделаю все так, как хочу сделать, если все получится, это будет очень красиво. Это будет идеально.
Так идеально, как идеальна была она в тот момент, где он велел ей замереть - идеальна и непостижима. Загадочна и полна ответов одновременно.
Вот эта внутренняя наполненность - вот то, что передать что будет сложнее, не свести все к гипсовой плоскости, мертвой неподвижности, лишенной даже намека на глубину.
Вот то, догадывается Чед, что случилось с той, первой скульптурой - женщиной в его мастерской.
Он перестал видеть в ней загадку - это Гортензия, гипсовый слепок Гортензии, женщины, на которой он женат, с которой вместе живет, которая, возможно, вернется из Израиля уже беременной и через полгода не будет помещаться ни в одно свое платье, но это не та загадка и не та наполненность, которые могут его вдохновить.
Другое дело - Оливия.
Полу-ребенок, полу-женщина, таинственная незнакомка, эльфийская фея из своего зачарованного королевства Святой Цецилии.
Чед разминает ей плечо, потом снова возвращает ладонь на шею, вглядывается в черты лица  - распахнутые глаза, аккуратный нос, красиво очеерченные губы, чуть припухшие от джина и содовой. У нее кожа кажется чуть бархатистой - Чед не может сдержаться, все еще в представлении, что стоит перед своей работой, уже готовой, и касается пальцами ее скулы, потом щеки.
Накрывает ладонью щеку, дотрагиваясь до шеи, кладет большой палец на губы - и вдруг ее губы вздрагивают.
Это возвращает Чеда в реальность - в реальность, где он гладит по лицу свою несовершеннолетнюю падчерицу и думает о ее теле, пусть и не в том аспекте.
А впрочем - отчасти в том самом: он думал о сексуальности, он, черт возьми, имя себе сделал на том, как передать сексуальность в гипсе или глине.
И вот этой работой окончательно утвердится на этом Олимпе - это Чед хорошо понимает.
Но все это имеет мало касательства к девчонке, стоящей перед ним и будто чего-то ждущей.

Он не ее трогал, убеждает себя Чед - он трогал свое будущее творение.
- Мисс Харрисон, мистер Айзекс, - в кинозал входит Марта, неся большой поднос - приготовленная ею пицца накрыта серебряной крышкой, в стакане плещется кола. Она бы, наверное, даже бургер подавала как шедевр французской кухни, думает Чед, поспешно убирая руку от Оливии.
- А, Марта, - деланно небрежно замечает он, откидываясь обратно на спинку диванчика. - Как кстати, мы совсем проголодались.
- Звонила миссис Айзекс, - сухо сообщает Марта - ладно, ей точно не понравилось то, что она увидела. - Она не смогла вам дозвониться на мобильный, но просла передать, что уже направляется домой.
Он оставил телефон на зарядке в мастерской, вспоминает Чед - и вспоминает, что Гортензия терпеть не может, если он не отвечает на звонки. Они ссорились из-за этого миллион раз - и наверняка поссорятся еще миллион, а сегодня это некстати: он уже запланировал поговорить с ней о том, чтобы Оливия ему позировала.
- Спасибо, Марта, тогда мы постараемся не испортить аппетит - ваша стряпня лучшее, что я ел в жизни.
Но ни лесть, ни его широкие улыбки не действуют на эту драконицу, и Чед складывает оружие.
Забирает свой пустой стакан - когда он успел его допить? - идет к бару, пока Марта оставляет поднос на столе перед диваном.
Наливая себе джина, замечает, что не может перестать думать об этом - об ощущении кожи Оливии под его прикосновением.
Интересно, удастся ли ему передать эту фактуру? Может, попробовать не шлифовать работу?
Нет, сам себе возражает Чед, выйдет слишком грубо.
Может, поменять основу? Взять другой материал?
Но что?
О чем бы он не подумал, все кажется неподходящим - смола, гипс, глина, даже мрамор. Все не то.
Это задачка, которая может лишить его сна, понимает Чед, снова и снова возвращаясь к тому, как вздрогнули ее губы под его пальцем.
Очень... волнующе, стоит признать - и он хочет, чтобы его работа вызывала именно такую реакцию.
Волнение. Да, определенно, это волнение.