[nick]Шейн[/nick][status]чужая жена хорошо подмахивает мне[/status][icon]http://s8.uploads.ru/9XdhG.jpg[/icon]
Зима в разгаре. Они пробовали уехать южнее, еще южнее, во Флориду, но бесконечные заторы и сбившиеся стада ходячих не дают проехать на приусе, который все еще чудом на ходу - о том, чтобы идти пешком, и речи идти не может, Лори тяжело переносит эту беременность, даже хуже первой, насколько Шейн может помнить, быстро устает, да и Карл всего лишь ребенок, так что, уехав от группы, они лишь бестолку колесят по штату в поисках убежища, но с каждым днем, с каждой неделей Шейна все чаще посещает мысль о том, что убежища для них нет.
Нет безопасного места. Нет ничего, кроме поисков - бесконечных, изматывающих поисков в грязи и под дождем.
Время истекает - с каждой неделей Лори будет уставать еще сильнее, еще быстрее, к тому же сказывается это полуголодное существование, постоянное недоедание, холод, нервное напряжение. Увозя ее из летнего лагеря, подальше от коновала Хершела, подальше от осуждающе глядящей на него Кэрол, Шейн ни о чем не думал - только хотел забрать свое, пока не пристрелил еще кого-нибудь, но оказалось, что за время их почти беспечного житья сначала в лагере под Атлантой, а после на ферме Гринов прежний мир изменился до неузнаваемости: как будто во всех Соединенных Штатах вживых остались лишь они втроем и бесконечная дорога да изредка попадающиеся брошенные фермы.
Он намеренно выбирает брошенные - их всего трое, двое из которых беременная замученная женщина и ребенок, и если в доме торчат прежние хозяева, это может быть слишком опасно, а безопасность Лори и Карла для него по-прежнему на первом месте. Рик умер, потом вернулся, затем умер опять - и весь мир полетел прямиком в ад, но Шейн держится за то единственное, что по-настоящему имеет для него значение - за свою семью.
Очередная отдаленная от главных дорог ферма кажется многообещающей - заросшая подъездная дорога свидетельствует о нетронутости дома возможными мародерами, и кто знает, может быть, даже хозяева живы - может быть, это наконец-то именно то, что они ищут: крыша над головой, запасы пищи, кровать, на которой Лори сможет родить.
Шейн подводит заляпанный грязью по самую крышу приус к самому крыльцу, но ни одна гниющая тварь не появляется из-за дворовых построек, чтобы приветствовать гостей, на звук двигателя. Дворники работают со скрипом, сгоняя с лобовухи потоки дождя - этого бесконечного зимнего дождя, превращающего дороги в месиво, заставляющего мерзнуть, несмотря на надетые поверх нескольких маек куртки, лишающего возможности согреться в салоне тачки, где сырость, кажется, поселилась навечно.
Им всем не помешало бы выспаться в настоящих кроватях, вытянувшись на матрасе, укрывшись сухим и теплым одеялом, запершись от ходячих за крепкими дверями: он тоже устал спать вполглаза, измотан постоянной настороженностью, звериной какой-то опаской, которая не раз их выручала, когда бесцельно движущиеся стада оказывались слишком близко к их временному укрытию.
И сейчас на этот крепкий двухэтажный дом Шейн смотрит с голодной надеждой, наблюдая за зашторенными тюлем окнами - есть ли кто внутри.
Когда он считает, что они выждали достаточно, то поворачивается к Карлу, подавшемуся ближе и воткнувшемуся между передними сиденьями.
- Когда я осмотрюсь на первом этаже, я подам знак и ты войдешь в дом. Не раньше, ты понял?
Карл всего лишь ребенок, одиннадцатилетний мальчишка, но он умеет управляться с револьвером Рика, и Шейну больше не на кого положиться - им всем троим больше не на кого положиться, кроме друг друга, а Лори сейчас о себе бы смогла позаботиться.
Впрочем, у нее есть свой пистолет - легкий глок, почти без отдачи, на самый крайний случай, и Шейн то лаской, то руганью заставил ее освоить нехитрую науку спускать курок, как будто этот факт может помочь ему меньше о ней беспокоиться.
- Лори, ты остаешься в машине, пока мы не убедимся, что в доме безопасно.
Она кивает - бледная, сосредоточенная, наскоро обнимает Карла, почти так же судорожно обнимает и его - на нее иной раз находит, она перестает прятать страх, перестает что либо соображать от страха, и с этим тоже приходится справляться ему, но Шейн не жалуется.
Иногда ему кажется, что во всей вселенной просто не найти такого недостатка, который мог бы отвратить его от Лори - он знает ее как облупленную, знает о ней все, что можно и что нельзя, знает ее с ее худших сторон, и все это не имеет ни малейшего значения, как будто ее неидеальность делает ее самой совершенной женщиной в этом мире, хоть до эпидемии, хоть после - и она тоже принимает его без лишних иллюзий, а это, знает Шейн, дорогого стоит.
Стоит целого мира и стоит убийства лучшего друга.
- Только осторожно, - сквозь зубы просит Лори, боясь расплакаться.
Шейн вылезает из машины, не глуша двигателя, проверяет магазин беретты, проходит к крыльцу и прислушивается - за мерным шумом дождя ничего не разобрать.
Входит в дом, легонько стучит по стене рядом с дверью, идет дальше.
Первый ходячий встречает его в небольшой уютной столовой. Разворачивается на звук, ковыляет к Шейну - когда ходячий один, это ерунда, и Шейн вытаскивает нож, зацепляет ногой этажерку, покрытую вязаной салфеткой, подтаскивает ближе, оставляя между собой и тварью, и когда ходячий натыкается на это препятствие, неожиданно возникшее на его пути, то вгоняет нож на целое лезвие в глазницу, проворачивает. Ходячий послушно оседает, больше не дергается.
Кроме него, внизу никого - Шейн встает в проеме входной двери, машет, Карл выскакивает из приуса, торопливо заскакивает на крыльцо:
- Сколько?
- Один, в столовой. Страхуешь меня здесь.
- Шейн, можно с тобой? Можно мне тоже наверх?
Шейн смотрит на пацана, качает головой.
- Я же объяснял. Ты должен быть здесь, между мной и мамой, чтобы успеть прийти нам обоим на помощь, если одному из нас она понадобится. Если мы с тобой оба пойдем на второй этаж, то не сможем контролировать, что происходит у машины. Поэтому ты остаешься внизу и держишь ушки на макушке, старик, понял?
- Не говори со мной как с ребенком, - говорит Карл, и Шейн не сразу находится с ответом - пацану всего одиннадцать. Всего одиннадцать, но в этом новом мире дети взрослеют намного быстрее.
- Окей, партнер. Больше никаких тупых шуток.
Что происходит в голове Карла, не знает даже Лори - наверное, им давно пора сесть и поговорить втроем обо всем, потому что за месяцы скитаний скрывать характер отношений между Шейном и Лори едва ли получилось, особенно с тех пор, как ей начали сниться эти кошмары о возвращении Рика. Она просыпается в такие ночи с криком, будит всех остальных и засыпает только после того, как убедится, что Шейн рядом, что он по-прежнему ее обнимает. Карл, спящий по другую сторону от нее, тоже просыпается, прижимается ближе, делится с матерью крохами тепла - не настолько он маленький, чтобы ничего не понимать, однако пока проще делать вид, будто этой проблемы не существует, да и не хочется Шейну в это влезать: он любит пацана, любит как родного, знает точно, но все же именно перед Карлом чувствует себя особенно виноватым - Рик был хорошим отцом, может, даже лучшим, чем когда-нибудь будет Шейн, и его потерю не восполнить.
На втором этаже еще одна тварь - то, что раньше было ребенком, девочкой, может, ровесницей Карла. Оно ползает по типичной девчачьей спальне справа от лестницы, волоча за собой ногу в гипсе - неповоротливое, тупое, и Шейн, не колеблясь, дробит ей череп тяжелым ботинком, а затем оттаскивает в кладовку в противоположной стороне, запирает там и осматривает остальные комнаты - чисто.
Спускается.
- Зови маму, остаемся здесь.
Карл помогает Лори добраться, доводит до гостиной, пока Шейн вытаскивает под дождь труп из столовой и осматривает сараи - к сожалению, куры и несколько коз, если он, городской мальчик, верно определил останки этих животных, давно сдохли от голода или жажды, но зато в крепкой пристройке у дома дизельный генератор на случай отключения электричества и хороший запас топлива. Он ищет электрощиток и тот оказывается даже проще, чем на ферме Гринов - котел отопления, свет в доме, дворовое освещение. После включения всех тумблеров генератор принимается негромко гудеть - конечно, хорошо бы сидеть тихо, но дом выстужен после полугода без живых, а они достаточно намерзлись.
- Повезло, - вяло говорит Лори, когда вернувшийся Шейн рассказывает о находках.
Она полулежит на диване, закинув ноги на подставленный Карлом стул, бледная до синевы.
- Карл, осмотри кухню. Может, здесь найдется еда, - командует Шейн, и Карл делает, что ему сказано - и даже не забывает револьвер. Никто никуда не ходит без оружия - таково первое правило, установленное Шейном для своей маленькой семьи в первые дни их одиссеи, и оно прижилось.
- Детка, ты как?
Лори все так же вяло машет рукой.
- В порядке. Просто устала. Хорошо, что мы нашли эту ферму.
- Да, хорошо, - эхом отзывается Шейн.
Она тянется к ботинкам, чтобы расшнуровать - у нее отекают ноги, она иногда жалуется на это - но живот и две куртки мешают, делают ее такой же неповоротливой, как та мертвая тварь наверху.
Шейн фыркает - в первую беременность она бесилась из-за каждого набранного фунта, сейчас это ей не грозит, и эта мысль уничтожает его веселье в зародыше: ей нужно есть намного больше, и нужно есть больше витаминов, всякой свежей херни для беременных, а не почти просроченые консервы, когда им удается отыскать что-то подобное, или твердый как кирпич крекер, завалявшийся под прилавком пустой и разграбленной заправки.
- Давай помогу, - это не вопрос и она не спорит - с облегчением откидывается обратно на спинку дивана, пока он расшнуровывает ей ботинки, стаскивает их с ног - сначала с левой, потом с правой. Две пары носков - холодных, сырых - Шейн тоже снимает, трет ей узкие ступни, опухшие лодыжки.
- Тут есть котел. Скоро станет совсем тепло. Может, хватит на горячий душ.
Полгода с апокалипсиса - а горячая вода уже воспринимается счастьем.
Лори шевелит пальцами ног - раньше она красила ногти на ногах, вспоминает Шейн. Сейчас, конечно, не красит.
- Ужасно устала. Может быть, мы останемся тут? Насовсем?
Шейн медлит с ответом, зная, что ей ответ не понравится.
- Нам нужно место получше. Врачи. Стены покрепче. Много еды. Эта ферма не подходит.
- Почему ты так уверен, что такое место существует? - она открывает глаза, смотрит раздраженно. - Почему, черт возьми, ты вообще думаешь, что мы его найдем? Что мы успеем его найти?
Они часто ссорятся по этому поводу в последнее время - и Шейн не может не понимать, чего она боится.
- Я не хочу рожать в машине посреди поля! Господи, или в канаве, потому что этот чертов приус вот-вот отдаст богу душу!.. Шейн! Это, по крайней мере, дом - настоящий дом! Дом, где я смогу родить этого ребенка!
- Тут полно консерв и еще смотрите, что я нашел - оно испортилось? - Карл появляется из кухни, держа будто святой грааль на вытянутых руках банку с арахисовым маслом - целый галлон, не меньше.
Лори слабо улыбается.
- Проверь срок годности на банке... Господи, убила бы за сэндвич с арахисовым маслом и сардинами...
Карл изображает приступ тошноты - причуды беременной матери его неизменно шокируют, несмотря на то, что разгуляться Лори по нынешним временам негде.
На ночь они, сытые и согревшиеся, устраиваются в хозяйской спальне, по привычке втроем на широкой фермерской кровати - Карл только раз заглянул в детскую и притащил одеяло под бок к матери. Шейн не возражает - едва ли хоть один из них смог бы сомкнуть глаза, не зная точно, что двое других в безопасности. Он уж точно не смог бы.
Посреди ночи - сквозь занавески все равно видна луна, серебрянным долларом повисшая над тучами - Лори опять просыпается от своего кошмара.
- Рик! - это не похоже на зов, это, скорее, просьба остановиться, и Шейн, тоже проснувшийся, слышит, как с другой стороны от Лори меняется дыхание Карла.
- Шшш, - говорит он, прижимая ее ближе - она вцепляется ему в плечи, пытаясь сдержать дрожь и рвущиеся из горла сухие рыдания. - Лори, все хорошо. Все хорошо, сладкая, спи.
- Он больше не вернется, - говорит Карл, и его голос звучит совсем по-взрослому.
Тело Лори тут же снова напрягается под ладонью Шейна, она замирает, как будто слова сына лишили ее последних сил.
- Старик, ей просто приснился кошмар, - пробует Шейн, потому что нельзя игнорировать это - уже нельзя.
- Да. Я знаю, - тем же тоном - этим своим новым тоном - отвечает Карл. - Мне тоже иногда снится папа. Там, на поле. Когда он встал и шел к тебе.
Шейн молчит - убито молчит.
Ему единственному не снится Рик - ему вообще ничего не снится. В этом есть какая-то жуткая ирония - именно он убил Рика, но он же, судя по всему, меньше всего мучается от чувства вины.
- А тебе, Шейн?
- Карл, пожалуйста, - сипло просит Лори. - Мы не будем сейчас...
- Нет, Карл, - отвечает Шейн - эта правда звучит неожиданно фальшиво в темноте фермерского дома. - Ни разу.
- Хорошо, - почему-то говорит Карл. - Мне тоже все реже. Думаю, однажды совсем перестанет.
- Что... Что тебе снится? - спрашивая, Лори задерживает дыхание.
- Разное, - чуть помедлив, все-таки отвечает Карл. - Иногда мне снится, что он убивает Шейна. Иногда - что он не встает ходячим. Иногда - что добирается до меня. Разное. Но это нормально, ведь так? Я убил его.
Лори вцепляется Шейну в руку с неожиданной силой, он перегибается через ее живот, дергает Карла за плечо, приподнимая.
- Эй, старик. Ты не виноват. То, во что ты выстрелил, уже не было твоим отцом, ты понимаешь? Помнишь Софию? А миссис Кроули? Помнишь ее? То, чем они становятся, уже не они. И ты не виноват. Ты не убивал Рика.
Секунда отделяет его от других слов - это я его убил - но Шейн их так и не проговаривает.
Он сжился с этой мыслью, больше не чувствует себя убийцей - но ни Лори, ни Карл, о чем бы они не догадывались, не должны услышать это. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
- Да, - повторяет Карл. - Я знаю. Это просто кошмары. Спи, мам.
Он натягивает одеяло до самого носа, сворачиваясь клубком возле матери.
Шейн треплет его по волосам - боже, дай ему сил заменить пацану отца - ложится обратно, обнимает Лори. Кто знает, о чем она думает. Кто знает, о чем думает Карл.
И в эту ночь ему впервые снится то поле.
Не Рик - только поле.
Шейн стоит посреди, потеряв дорогу, не зная, в какой стороне ферма, как ему вернуться к Лори, и поле кажется бескрайним, безграничным, совершенно пустым: просто бесконечная земля, уходящая куда-то за горизонт.