[nick]Марья Моревна[/nick][status]Морана, дщерь чернобогова[/status][icon]http://a.radikal.ru/a03/2001/84/8595a94a2c0c.gif[/icon][sign]Уходя, гасит свет[/sign]
Цепи, цепи, целая паутина из цепей, зачарованных, почти разумных – у них нет сознания, но у них есть чувство голода. Они питаются силой того, кто висит в их переплетении, как в центре паутины. Марья поднимает факел повыше, пламя танцует, бросает алые отсветы на худое лицо, на тело – тоже исхудавшее до того, что кости, кажется, вот-вот прорвут кожу. Отмечает все изменения, жадно отмечает, чувствуя странную смесь удовлетворения и недовольства.
- Ну, здравствуй…
Веки вздрагивают, поднимаются, взгляд у этого истощенного скелета неожиданно тяжелый, неожиданно живой, и это злит. Столько веков на цепях, и до сих пор не сломлен. Да и можно ли сломить того, кто поднимал мертвых, кто знал Смерть так хорошо, что сам стал Смертью?
- Здравствуй, волхв. Тосковал?
Цепи вздрагивают. Едва заметно, едва слышно вибрируют, напрягаются, отзываясь на что-то… что-то что происходит с тем, кто распят между каменным полом и каменным потолком. Его запястья, щиколотки, шея, грудь – в железных тисках, надежных тисках, но Марья осторожна. Касается зачарованного железа кончиками пальцев, проверяет целостность чар, потом касается выступающих ребер того, кто был ее мужем. Три дня и три ночи он был ее мужем.
- Я так давно не убивала тебя, волхв. Но я думала об этом. Признаюсь, я часто думаю об этом, даже удивительно, да? Столько времени прошло, а мне еще не надоело.
Марья коротко смеется. Коротко, тихо, и цепи коротко, тихо звенят. Ей не надоело, да. Его нельзя убить, ее мужа нельзя убить – он сам был Смертью, и смерть его не берет. Не хочет? Боится? Марья гладит сухую, пергаментную кожу волхва, отмечая все признаки истощения – может, его дух по-прежнему тверд, но цепи тянут из него жизнь и силу, тянут и тянут, и так должно быть, так нужно – если его не убить, то нужно обессилить.
Она часто спрашивала себя - почему бы не дать цепям закончить дело? Запереть дверь в подвал, зачаровать, больше никогда сюда не спускаться… Но она же спускается. Думает об этом, запрещает себе думать, оттягивает это, отправляет себя на другой конец света, заводит любовников, бросает их, и все равно сдается, спускается в подвал, к этому живому скелету.
Потом уходит и обещает себе, что это было в последний раз.
В самый последний раз.
- Ты давно не говорил со мной, волхв… почему? Ты мне не рад? Или сил нет? Ну, я думаю, мы можем это исправить.
Один короткий взмах по запястью – короткая вспышка боли.
- Бери. Бери, я хочу, чтобы ты умирал для меня сегодня как в первый раз.
Когда сухие, потрескавшиеся губы сжимаются вокруг раны, Марья закрывает глаза, тяжело дышит. Ее кровь – особенная кровь, она дочь Чернобога, в ее крови сила изначальная. Не заемная, не наколдованная, как у волхва. И как же ее это печалило, выйти замуж за того, кто когда-то был человеком. Но она все исправила. Он в цепях. На веки вечные.
Двух глотков хватит, чтобы у него прибавилось сил. Двух – хватит, но она все равно медлит, чувствуя, как подрагивает воздух за спиной, как шелестят черные перья.
- Хватит…
Хватит – и ей хватит, Марья лижет рану, она теперь будет долго заживать, а когда заживет, все равно останется тонкий шрам, тонкая белая ниточка шрама. У нее их много – не в первый раз она делится кровью. И после его рта, после его языка раны не затягиваются вмиг, он яд для нее, чистейший яд.
- Если попросишь – я дам еще, - хрипло обещает она, слизывая с губ свою же кровь, пережимая запястье. – Дам еще после того, как ты умрешь для меня. Но ты должен хорошо попросить.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0014/69/37/256/90324.gif[/icon][nick]Кощей Бессмертный[/nick][status]дитя божье[/status]
