[nick]Дина Мадани[/nick][status]закон и порядок[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]Пока Дина возмущенно сверлит взглядом придурка, Карен сводит все к забавному недоразумению - и мужик, получив от ворот поворот, сваливает обратно за свой стол. Это даже мило в каком-то смысле - он не возмущается, ничего такого, не говорит напоследок ничего оскорбительного, что запросто могло бы испортить вечер, а просто уходит. На отказы Дины редко так реагируют - там все по-другому, там она слышит какую-нибудь гадость, попытка знакомства частенько превращается в ссору. Возможно, все же не винит во всем только окружающих Дина, а смотрит правде в глаза, дело и в том, как она отказывает. Совсем не так, как Карен - и уж точно обходится без извинений. И этому извращуге она высказала бы пару ласковых, зацепила бы как следует, чтобы в следующий раз думал, а не лез, видно же, у них с Пэйдж чисто девчачья компания и они не ищут приключения на троих - а Карен улыбается, смеется, как над шуткой, разворачивает мужика тремя словами, и тот не выглядит ни задетым, ни обиженным, и не пытается ни задеть, ни обидеть в ответ.
Это талант, думает Дина, провожая неудачливого ловеласа взглядом. Это гребаный талант - решительно, всем в этом городе нравится Карен Пэйдж, за настолько редким исключением, что его можно не брать в расчет.
Большинство тех, кому Карен Пэйдж не нравилась, сейчас мертвы - прошлый год и за два года до, вся эта шумиха вокруг Фиска и Карателя. И Дина все равно думает об этом - Карен Пэйдж нравится всем в этом чертовом городе.
- Прекрати извиняться, - Дина выдавливает улыбку, когда Карен придвигается очень близко. - Перед ним, передо мной... Мне он тоже не понравился, я бы скорее пристрелила его, чем ему отсосала...
Грубое словечко вырывается само собой - может, в ответ на откровенность Карен, слишком неожиданную.
- И я, - коротко роняет Дина. - Пока.
Ее "пока" длится три года - последним был Зубаир, она не должна была с ним спать, не должна была, но спала. Не должна была лезть в это дело, но лезла. Не должна была копать, перепроверять армейские отчеты, но копала и перепроверяла.
Что-то было - Ахмед не был тройным агентом, он работал на госдеп и не предавал то, во что на самом деле верил, но еще он был очень осторожным, очень умным сукиным сыном, и Дина никак не могла поверить, что он подставился, позволил талибам себя поймать.
Его тело все же нашли, через год после исчезновения - выстрел в лицо, стандартная казнь для предателя, а еще следы пыток, и все выглядело гладко, действительно гладко, если бы не два "но". Первое "но" касалось того, что вся агентская сеть осталась нетронутой - да, людей постарались прикрыть, перевести, кое-кого отозвали в Штаты, но не всех - и прошло уже три года, но никого из тех, от кого Ахмед получал данные и кому передавал, не тронули. Мог ли он не признаться, не назвать ни одного имени под пытками? Дина хотела бы верить, что да - но она видела отчеты вскрытия и знала, что нет.
Всего лишь предположение, косвенная улика, но все же.
Второе "но" подходило для обоснования необходимости внутреннего расследования, на котором настаивала Дина, чуть больше - незадолго до смерти Ахмед обмолвился ей, что напал на кое-что, на кое-какие свидетельства деятельности масштабной сети, занимающейся контрабандой героина в Штаты. У него не было ни имен, ни свидетелей, ни четкой схемы - были лишь догадки, что к этом причастен кто-то из американского контингента в Кабуле, причем из высшего эшелона, и за эти три года Дина так и не избавилась от мысли, что именно это и стало настоящей причиной смерти Ахмеда.
И это увело ее сперва из Афганистана, а затем из Вашингтона - сюда, все дальше от настоящих дел, потому что она была слишком упряма, слишком настойчива, слишком зла.
Три года - тоже было, наверное, слишком, они даже не были действительно близки.
По крайней мере, так она говорила матери и штатному консультанту АНБ. Просто напарниками. Просто иногда спали вместе. Просто после него у Дины никого не было.
Она поудобнее усаживается на стуле, толкает в сторону бармена по стойке свою опустевшую стопку.
- Знаешь что, - она наклоняется ближе, не замечая, что прижимает прядт волос Карен к стойке, - не позволяй этому "пока" затянуться. Не позволяй одному-единственному мудаку заставить тебя поверить, что это все не для тебя.
Бармен ставит перед ними еще по порции, крупная соль блестит на краях стопок, тонкие ломтики лайма лежат на салфетках. Дина смотрит в улыбающееся лицо Пэйдж, придвигаясь еще ближе, пока оно не заслоняет для нее все - освещение над танцполом, стекло и хром стойки.
- Никаких "пока". Не хочешь связываться с каким-нибудь придурком, заведи отношения с кем-то другим. С девушкой. С цветком. С работой, наконец.
Именно так Дина и поступила - завела отношения с работой. Только это случилось еще до Ахмеда, так что это он был третим лишним - а потом кончился, оставив вместо себя дыру, которая никак не могла затянуться.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]
Мадани только хмыкает, когда Пэйдж принимается заверять ее, что мудак никакой не мудак.
Боится быть счастливым, как же. Хорошие парни не боятся быть счастливыми - больше того, хорошие парни делают счастливыми и еще кого-нибудь, того, кто рядом, а все, что лепечет Карен - это оправдания, дурацкие и глупые оправдания, да еще того, кто, по ходу, в этом совершенно не нуждается.
И все же - у Пэйдж такой взгляд, такой голос, когда она говорит об этом своем мудаке, что и так понятно: она в это верит, хочет в это верить, насчет того, что он хороший, насчет этой ерунды про то, что он боится.
Ага, он хороший, а она, Карен, плохая. Как же.
И Дина думает, с каким удовольствием врезала бы этому хорошему трусу - от души бы врезала, удар у нее поставлен, она умеет все свои сто фунтов в один удар вложить, чтобы мало не показалось.
И, наверное, от этой мысли ей становится как-то легче - как-то веселее, что ли, от того, что она просто представляет себе это, как вмазала бы этому мудаку, или вот тому, кто их с Пэйдж попытался снять, ну и текила играет свою роль, не без этого, так что Дина и впрямь веселеет, улыбается - не той своей акульей ухмылочкой, которую придерживает на случай важных переговоров, а нормально улыбается, потому что невозможно же не улыбнуться, когда Пэйдж смотрит с пьяной надеждой.
На них таращатся - это Дина, сколько бы не выпила, кожей чувствует, как будто у нее глаза на затылке.
На них таращатся - с того момента как они здесь сели, смотрят украдкой, ощупывают, вполне нормально для любого манхэттенского бара так поздно ночью. Смотрят и прикидывают - этот незадачливый урод был первой ласточкой, намекающий, что им пора менять дислокацию, пока все эти одиночки не наберутся храбрости, и Дина тоже прикидывает - повторить им еще по одной или уже пора, пора вползать в проклятые туфли, сейчас только на пальцах висящие, и искать новый бар в надежде, что там будет потише, что там их мысленно не разденут глазами...
Не будет потише, вот что - это все Пэйдж, охренительно красивая Пэйдж, роскошная блондинка со своими плечами, солнца не знавшими, круглыми коленями, длиннющими ногами, со своими до прозрачности светлыми глазами, припухшими от соли и лайма губами, со своим этим взглядом ищущим - а знает ли она сама, что у нее такой взгляд? Что она оглядывается, будто правда кого-то ищет, и на губах дрожит вот-вот готовая вспыхнуть радость узнавания?
- Кого ты ищешь? - напрямую спрашивает Дина, когда Карен прижимается к ее плечу. На Дине блузка без рукавов - лето, жарко - пиджак висит на спинке барного стула - и у нее мурашки бегут по руке, от плеча до запястья, когда пряди волос Карен щекотят ее кожу.
На них таращатся и им пора - и Дина чувствует, вся подбирается, когда еще один мужик решает попытать счастья - этот на ее вкус получше: не выглядит докером, случайно забравшимся так далеко от привычного ареала обитания. Этот классом повыше - дорогой галстук небрежно распущен, на руке часы, выглядящие как подарок новоявленному партнеру в какой-нибудь немаленькой юридической конторе. Даже стрижка такая - модная, и очки в тонкой оправе на породистой тонкой переносице. Может, решил, что он в их с Пэйдж вкусе - а может, положил глаз только на Пэйдж, Дине оба варианта не по нраву.
Она торопливо толкает к бармену карту, вынимая из пальцев Пэйдж рюмку, ставит ее на стойку с негромким стуком.
- Слушай, может, вернемся к тебе? - нет никакого подтекста в словах Дины - она и не вкладывает в них никакого подтекста, но этот чужой взгляд на профиле Карен, на ее белой щеке, длинной шее, высокой груди под очредной девчачьей блузкой, чувствует, как удар. И тянется за золотистой прядью, лежащей на своем плече, и сама тоже тянется, упираясь свободной рукой в колено Карен - и целует ее, улыбающуюся, слизывая соль и обжигающую горечь текилы с ее языка.
И слышит, как урод резко останавливается, а затем проваливает обратно к себе за столик, но это ничего не меняет - ничего.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]

[nick]Фрэнк Касл[/nick][status]devil's side[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/44252.jpg[/icon]
Он приходит без предупреждения - просачивается в подъезд за каким-то подростком, долго стоит под дверью в ее квартиру, прислушиваясь к тому, как в пустой квартире раздается мелодия дверного звонка, как беспокойно ходит в прихожей Пес, негромко подвывая.
Она чует Фрэнка, а вот Карен дома нет - и Фрэнк прислоняется лбом к прохладной двери и спрашивает себя, почему его так это задевает, то, что она не ждет его прихода, не сидит в ожидании после того, как он с ней поступил.
Он вытаскивает телефон, набирает номер - но на вызов все же не нажимает. Смотрит на цифры на экране, а затем блокирует телефон, убирает в карман и выходит на улицу. Занимает уже знакомый угол под навесом закрытого сейчас магазинчика, опускает пониже козырек бейсболки.
Когда перед подъездом останавливается такси, Фрэнк даже не сразу узнает в этой смеющейся женщине Карен - с ней другая женщина, невысокая, темноволосая, она несет в руках туфли и говорит что-то, от чего Карен снова смеется.
Женщина - не мужчина, и эта мысль отдается где-то внутри, за ребрами, слепым животным восторгом, от которого у Фрэнка сбивается дыхание.
Он смотрит на окна ее квартиры, когда в них загорается свет - все еще ждет непонятно чего, и дожидается: Карен выходит из подъезда, держа в руках поводок, Пес идет рядом, пока они не доходят до небольшого газона, облюбованного всеми собачниками ближайших домов. Пес деловито отходит под дерево, Карен ей что-то говорит. Фрэнк не слышит, что именно, но стоять на месте больше не может - вытаскивается из своего укрытия, торопливо переходит дорогу...
Первой его узнает, разумеется, Пес - дергает поводок, бросается к нему, налетает, тяжело приваливаясь к коленям. Пес крупная собака, и сейчас Фрэнк рад, что она кинулась под ноги, потому что не уверен, что собирался сделать - сгрести Карен в охапку? Прижать к себе? Что-нибудь другое из того, что никак нельзя?
- Привет, Карен, - говорит он, запихивая в широкий карман куртки дурацкую бейсболку. Смотрит ей в лицо, но до глаз взгляд не доходит - лишь раз мельком мажет, как будто это тоже нельзя.
Пес шумно дышит, вывалив язык, снова прижимается к ногам. Фрэнк опускается на корточки возле собаки, заходящейся восторгом, треплет рваные уши.

[nick]Фрэнк Касл[/nick][status]devil's side[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/44252.jpg[/icon]
Псина тяжело дышит, заглядывает ему в лицо, выворачивая шею, переминается с ноги на ногу - ну да, скучала. Она выглядит заметно лучше - бока не такие ввалившиеся, исчезли напоминания о проплешинах, шерсть короткая, но ровная и густая. Она прихватывает его за пальцы зубами, не сжимая челюсти, силы которых хватило бы, чтобы раздробить ему кость, но сейчас, рядом с Карен, Пес не выглядит угрозой - и Касл хмурится, продолжая трепать ее по холке, потому что он придумал целую речь, целую речь для Карен, и эта речь должна что-то ей объяснить, должна как-то объяснить то, что случилось, и то, что случилось потом, но сейчас у него пустая голова, в которой, будто пойманная муха, бьется только одна мысль: это Карен. Карен Пейдж в двух шагах.
Он не поднимает головы, смотрит на ее ноги - она в легких туфлях без каблука, от нее пахнет текилой и лаймом, а еще баром, и чем-то еще, но не медом и яблоком, и, наверное, поэтому у Фрэнка пустеет в голове и заранее придуманные слова застревают в глотке.
Он может снова свалить, с жестокой честностью говорит он себе. Сбежать, опять сбежать - развернуться и уйти, и если у него хватит воли, хватит мозгов - больше никогда не появляться возле нее, возле ее дома. Но у него не хватает ни того, ни другого - ни воли, ни мозгов, по ходу, потому что он тупой полусумасшедший Каратель, кажется, так его описывала сторона обвинения.
- Мне очень жаль, Карен, - говорит Фрэнк, не поднимая взгляда выше ее коленей, и эта неуклюжая фраза падает между ними как горсть мелких камешков, и хотя это именно то, что Фрэнк чувствует - ему действительно мучительно жаль - она все равно кажется ему какой-то пустой, и он снова морщится, как будто надкусил горошинку перца, попавшую в лазанье.
- Мне очень жаль, - пробует снова, но выходит даже хуже, и он пытается как-то это исправить, объяснить, поднимается на ноги, оставляя псину.
- Жаль, что я...
Сбежал, подсказывает ему нутро, и он дергает головой, как будто отгоняет муху - ему не нравится это, и особенно не нравится это в себе: эта трусость, косноязычие, упрямство и нежелание оставить ее в покое, хотя и так понятно, что Мердок прав, что ему никак нельзя так подставлять ее, после того, что она для него сделала, и это не про минет - после того, как она была добра к нему в прошлом году, после того, как приглашала его к себе и кормила, разговаривала, согласилась приютить Пес...
Ему нужно было подумать об этом раньше, а он думал только о том, как хочет ее - сможет ли она простить его за ту темную кухню? Согласится ли вновь быть ему другом?
Этого мало - Фрэнк уже знает, что мало, недостаточно, сокрушительно мало для него, этой дружбы с ней, но это даже больше чем то, на что он может надеяться. Изредка видеться с ней - не просто следить издалека, убеждаясь, что у нее все в порядке, зная, что Линдерман в любой момент сможет найти ее в городе по телефону или камерам дорожной службы, но по-настоящему видеться, лицом к лицу, разговаривать, иметь возможность быть в ее гостиной. Этого было так мало - и в то же время больше, чем положено Карателю, и он сам, своими собственными руками все испортил, все проебал, потому что не смог вовремя остановиться и остановить ее, а потом у него даже не нашлось слов, чтобы поправить хотя бы что-то.
- Ты была так добра ко мне, - выдавливает Фрэнк, - и я не должен был так... Сбегать после того, как ты... меня... приласкала. Карен, послушай, мне правда очень жаль... Я...
Слов много, слова сыпятся на него как резиновые пули в учебном лагере - не смертельные, но причиняющие боль, болезненные уколы, оставляющие следы, и Фрэнк снова дергает головой, уже окончательно теряясь - Пес заглядывает ему в лицо снизу вверх, как будто понимает, что происходит.

Срабатывает сигнал в подъезде, тяжелая дверь приоткрывается, выпуская кого-то - Фрэнк больше по привычке поворачивается, проезжающая тачка высвечивает их с Карен фарами, и он щурится, пытаясь разглядеть того, кто вышел, забывая, что сам снял бейсболку, прикрывающую лицо.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]закон и порядок[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]
Ну конечно, Пейдж медлит - и Дина, если бы могла, испепелила бы ее взглядом, но она не может отвести глаз от дула беретты, направленного ей в голову. Ей не страшно - наверное, ей не страшно, несмотря на то, что Каратель почти всегда попадает туда, куда целится. Ей не страшно, потому что ей вообще никак - и даже злость осталась где-то рядом, и Дина выбирает момент, чтобы выстрелить, потому что не сомневается, что выстрелит он.
И когда Пейдж говорит, что Фрэнк - Фрэнк! - сейчас уйдет, Мадани читает по его пустому лицу, что это всего лишь слова.
И когда Пейдж говорит ей убрать пистолет и встает так, что Мадани нервно вскидывает голову, не настолько уверенная в собственной меткости, это все о том же - она даже сейчас продолжает его оправдывать.
Она не даст его арестовать - кое-что до Дины доходит: это правда. Ее безумная догадка - правда, тот парень, что разбил Пейдж сердце, это он, Фрэнк Касл, но даже сейчас она на его стороне, покрывает его и защищает.
- На землю, Карен! - бросает Дина, не опуская глок - не думая даже, ради самой Пейдж не думая. Она выстрелит - выстрелит, как только будет уверена, что не зацепит Пейдж. Выстрелит ему в плечо, или в бедро - Дина обшаривает взглядом мужскую фигуру, темным пятном застывшую за Пейдж.
Тянется к карману брюк, собираясь вытащить свой телефон - он должен быть здесь, где-то здесь - и тут шестьдесят фунтов крепких мышц сбивают ее с ног. Предупреждающе рыча, чертова псина смыкает челюсть на предплечье левой руки Дины - боли Дина не чувствует, она до сих пор будто ничего не чувствует из-за адской смеси алкоголя, злости и адреналина, и она отталкивает, бьет собаку по голове, по бокам рукояткой глока, пытается освободиться, выдернуть руку, а Каратель уходит.
Наконец ей удается освободиться, она перекатывается на колени, вскидывает пистолет, не обращая внимания на кровь на руке, с легким удивлением отмечая, что руки не дрожат - ее руки не дрожат - но в тенях, где укрылся Каратель, не заметно даже намека на движения.
Дина вскакивает на ноги, пока Пейдж удерживает свою - не ее! - чертову псину, кидается через дорогу под причитания водителя, босая, встрепанная, сосредоточенная только на одном-единственном желании, но это напрасно - за фургоном никого, никого и под фонарями.
Дина опускает пушку, вот теперь только замечая, как дрожат у нее руки. Водитель из остановившейся тачки заметил ее глок и теперь счел за лучшее торопливо прыгнуть обратно за руль, давит на газ, объезжая Дину по широкой дуге, автомобиль за ним, притормозивший было, тоже набирает скорость, не то не поняв, в чем дело, не то решив убраться на всякий случай.
Дина возвращается к Пейдж, останавливается, не доходя пары шагов, внимательно рассматривает ту, не обращая внимания на псину, у которой так и не улеглась шерсть на загривке.
Вот теперь все возвращается - холод асфальта, боль в разодранной руке, привкус текилы. Дина встряхивает головой, чувствуя себя невероятно тупой - а она думала, что знает о Карен Пейдж все. Та позволила ей так думать - и Дина повелась на это, как настоящая дура.
- Это Фрэнк Касл, так? - спрашивает она и с удивлением отмечает, как нормально звучит ее голос. - Тот, кто оставил тебе собаку? Тот, о ком ты мне рассказывала... Это чертов Каратель?
У Дины это в голове никак не укладывается - она поверить не может, даже сейчас.
- Ты не дала бы его взять? Дала бы ему уйти? Если бы не было этой чертовой псины - ты бы сделала то, что сделала она? - продолжает допытываться она.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]закон и порядок[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]
Ее потряхивает - не трясет, но потряхивает, это отходняк на адреналине, все нормально, говорит себе Дина.
Все нормально.
Смотрит на Пейдж, которая - вот теперь - подтверждает, признается.
Смотрит на чертову псину, которая сейчас сидит рядом с той, кто не является ее хозяйкой, и рычит, дергается, когда Карен касается ее головы.
Дина знает, что нужно делать - вытащить телефон, позвонить в полицию, дождаться какого-нибудь толкового детектива вроде этого Махоуни, который в прошлый раз взял Карателя, сделал то, что не удалось сделать сегодня Дине, а потом передать этому детективу Пейдж вместе с ее романтической историей, - но почему-то ничего не делает.
Вкладывает глок в кобуру, стирает правой рукой кровь с предплечья левой, скрывая дрожь в пальцах - господи, чертова псина выглядит так, будто запросто отгрызет руку, но Дина с каким-то тупым удивлением отмечает, что ее рука на месте, а когда она пробует сжать пальцы в кулак, то - несмотря на то, что это причиняет боль, и кровь выступает в рваных ранах от клыков собаки - ей это удается.
Защищала хозяина.
За это Дина недолюбливает собак - за эту преданность, но речь ведь не только о собаке?
Она смотрит на Пейдж, которая извиняется - извиняется за то, что дала Карателю скрыться. Нет, конечно, она не бросилась на Дину, как четвероногая сука, но, если уж смотреть прямо, сделала не меньше - вылезла на линию огня, прикрывая его собой, отказалась звонить копам...
Но цепляет Дину другое.
- Не позволила бы? - переспрашивает она и улыбается - безрадостно, скорее, пародией на улыбку. - Мы вообще об одном человеке говорим? Об одном и том же?
Она начинает закипать - не может оставаться спокойной, не понимает, как спокойной может оставаться Пейдж.
- О человеке, который в прошлом году устроил бойню в городе, который держал тебя на прицеле, который убил стольких человек, что их хватит, чтобы заселить небольшое кладбище?
Дина нервно встряхивает головой, снова трет искусанную руку.
- Ты - не позволила бы?!
Ей не требуются ответы - это Пейдж может утешать себя иллюзиями по поводу Карателя, но не Дина.
Она первой разворачивается, идет обратно, к подъезду Пейдж, и только там останавливается, глядя на закрытую дверь - холод от асфальта, кажется, проникает ей до самого желудка через ступни, замораживает, отрезвляет. Дина знает, что надо делать - нужно позволить в полицию, как мантру повторяет она, нужно найти толкового детектива, нужно объяснить, что здесь, возле дома Пейдж, забыл Каратель...
Уже в лифте Дина смотрит на Пейдж - почти в упор и, разумеется, снизу вверх.
- Он часто приходит? Зачем приходил сейчас? За собакой?
Поймет ли она, если Карен ей соврет? Дине очень хочется думать, что да, но на самом деле, как она понимает, ответ нет - не поймет.
И все же - так ли ей нужны ответы Пейдж? У нее достаточно полномочий, чтобы организовать слежку за домом Карен без подробных объяснений - по крайней мере, на пару недель, пока это не начнет вызывать вопросы.
Если Каратель снова сюда сунется, он уже не уйдет, думает Дина с чем-то, что похоже на предвкушение - впервые за несколько месяцев она способна думать всерьез о чем-то кроме убийства Зубаира.
Фархат сказала бы, что это прогресс - то, что Дина смогла переключиться. Сказала бы, что это хорошо, что в Дине вновь проснулись амбициозность и азарт.
Но Дина делает это не для себя. Она говорит себе, что делает это для Пейдж.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2utPH.jpg[/icon]
Дина моргает, когда Пейдж роняет это свое "извиниться".
Каратель - она даже мысленно называет Касла Карателем - приходил извиниться?
У Пейдж проблемы куда серьезнее, чем казалось, с каким-то отвлеченным цинизмом думает Дина.
Пейдж вляпалась в настоящее дерьмо.
Тот мужчина - о котором она плакала, о котором рассказывала Дине, - это он. Это Касл. Каратель, повторяет себе Мадани.
У Пейдж какие-то сложные отношения с Каслом - с Карателем.
Какие-то сложные отношения, из-за которых она выглядит как побитая собака, а он приходит к ней под окна, чтобы извиниться...
Как там Пейдж говорила? Она была излишне настойчива? Агрессивна? Спугнула - здесь Дине хочется привалиться к стенке лифта, потому что ее наконец-то догоняет - Карателя?
Дина закрывает глаза и позволяет лифту доставить их обеих до нужного этажа. Осторожно дотрагивается до обоих карманов в брюках - телефон не при ней.

В босые ноги впился сор и мелкие камни, но Дина не обращает на это внимания. Плетется к своей сумке, вытаскивает телефон. Рука - та, в которую вцепилась чертова псина - выглядит просто кошмарно, будто Дина надела обтягивающую красную длинную перчатку, но, к удивлению, слушается ее. Кровавая пленка доходит до самого плеча, пачкает блузку, брюки - кровь не останавливается, но и не бьет фонтаном.
На ходу набирая номер Махоуни, Дина прислушивается - дом по-прежнему спит. Она не выстрелила - ни единого раза не выстрелила в Карателя. Сначала боялась попасть в Пейдж - несколько шотов текилы не прошли бесследно - затем вмешалась собака, и когда Дина входит в ванную Пейдж с тем же равнодушием, как могла бы войти в свою собственную ванную, из зеркала на нее смотрит с осуждением растрепанная невысокая женщина.
Никто из них не стрелял - и, возможно, впервые Дина в самом деле думает, что в словах Пейдж есть резон: она не позволила. Не позволила выстрелить ни одному из них.

Личный номер Махоуни не отвечает - глубокая ночь. Дина подставляет руку с глубоким укусом под холодную воду, ждет, когда телефонные гудки сменятся бодрой записью, переключающей на голосовую почту, и, зажимая телефон между щекой и плечом, тащит с полотенцесушителя небольшое белое полотенце, аккуратно вывешенное, будто по линейке.
Прикладывает его к руке, наблюдая, как в слив уносится подкрашенная красным вода, как полотенце розовеет, промокая.
- Это агент Мадани, сержант. Я в квартире Карен Пейдж. Только что видела вашего старого друга - того самого, который должен числиться мертвым. Фрэнка Касла. Перезвоните мне, как проснетесь, - последние слова полны сарказма - как будто это вина Махоуни, что он позволяет себе спать, когда время заполночь. Как будто Дина не случайно оказалась сейчас здесь - а в самом деле проводила собственное расследование, в котором опередила полицейское управление Нью-Йорка.
Договорив, Дина отключает вызов, кладет телефон на мокрый край раковины, снова смотрит на себя в зеркало. Мокрыми пальцами убирает от лица растрепанные пряди, но лучше не становится - она трезва, на отходняке, под глазами залегли темные круги, хорошо выделяющиеся даже на смуглой коже.
- Аптечка сойдет, - наконец-то отвечает она Карен. - Это просто собака.
Собака, которая бросилась на нее по одному слову Карателя. Собака, которая все это время была оружием - не просто уродливый питомец Пейдж.
Ох, Карен, думает Дина.
Во что же ты вляпалась.
- Тебе придется обо всем рассказать полиции, - говорит Дина, но без обычной своей убежденности - она верит в то, что говорит, но... Что Карен расскажет? Ей и самой все это кажется просто каким-то гребаным анекдотом - она правда хочет заставить Пейдж пройти через все это?
- Я не понимаю, - это признание дается Дине легко. - Не понимаю, что... что это было. Что это было, Карен?
Наконец-то она может сообразить, как себя чувствует - как человек, опоздавший к началу и попавший только ко второму акту неизвестной ему пьесы.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
- Ты не должна передо мной оправдываться, - заявляет Дина, пока Пейдж бинтует ей руку - бинтует в меру туго, накладывая повязку если не профессионально, то вполне умело: каждый новый слой перекрывает старый и захватывает еще немного кожи, скрывая проступившие розовые пятна, останавливая кровотечение.
Интересно, откуда у Пейдж такие навыки, отвлеченно думает Дина, тоже из прошлого? Когда съемки выходили из-под контроля, быть может?
Эта мысль ей неприятна - да что там противна; противно, что женское тело  - тело Пейдж - могло быть не так уж давно объектом, просто предметом, который был оценен в пару сотен или пару двадцаток или пару грамм. Что какая-то женщина - в частности, Пейдж, которая сидит сейчас на краю ванны, накладывая Дине бинт, обложившись аптечкой и пластиковым пузырьком с перекисью - была куском мяса для удовлетворения чьих-то грязных фантазий.
Дина не считает себя мужененавистницей - но сейчас вдруг ловит себя на том, как близка к этому. На том, как зла - и не столько на Пейдж, которая позволяла всему этому происходить с собой, сколько на ублюдочного Карателя, воспользовавшегося Пейдж, сейчас для Дины ставшего зрительным воплощением всех тех мужчин, которые позволяли случаться фатальным недоразумениям.
Которые позволяли себя неправильно понять.
Которые сбегали после того, как все заканчивалось.
Дина фыркает, глядя на опущенную голову Пейдж, которая даже сейчас оправдывает очередного ублюдка, разбившего ей сердце.
- Не оправдывайся передо мной, - снова говорит вслух, глотая жесткое "лучше оправдывайся перед самой собой". Дина даже не подозревает, насколько ее тон, ее слова, взгляд и манера требуют именно этого - требуют, чтобы Карен оправдывалась, объяснялась, снова стала жертвой, а когда до нее доходит - это как удар, и становится еще противнее.
Просто одиноко, говорит Пейдж. Просто одиноко этому ублюдочному любителю бойцовых сук, разочаровавшемуся в правосудии.
Дина тонет в желании орать и крушить - вместо этого она сжимает кулак перебинтованной руки, чувствуя, как натягивается кожа и поврежденные мышцы под повязкой, и позволяет этой боли снести все лишнее.
- Наплевать мне на твою собаку, я не работаю в службе отлова. Но води ее в наморднике, раз псина бойцовая - и раз любой мудак может отдавать ей...
Дина резко затыкается, выдыхает сквозь зубы, начинает снова.
- Собака опасна. Позаботься о том, чтобы никто не пострадал.
Как будто она может отнять у Карен это чудовище - и эта мысль заставляет Дину усмехнуться про себя: она охотится на зверей покрупнее, и второе чудовище Пейдж как раз из ее списка.
Пейдж, будто забыв об этом, гладит ее руку.
Мадани не убирает руки, позволяя всем этим словам - об одиночестве, о том, что Каратель верит Пейдж, о том, что Пейдж просит прощения - скользить внутри себя.
Неприятная мысль, что она не так уж отличается от гребаного Карателя, раз Нью-Йорк прибил и ее в спокойную ммирную гавань Пейдж, царапает Дину изнутри и она отнимает пальцы.
Но кое-что все же хочет оставить Пейдж - кое-что, над чем той стоит как следует подумать.
- Одиночество - не причина, - кривит Мадани душой. - Он либо хотел - либо нет. И я надеюсь ради тебя, что ты не приняла извинений.
Дина бы не сбежала - Дина никогда и ни от чего не сбегала, и сейчас она по крохам собирает информацию обо всем, что может иметь отношение к смерти Зубаира. Все операции США на Ближнем Востоке, все антитеррористические акции - жаль, что ее уровень допуска не позволяет как следует покопаться в архивах, но где-то наверняка должны были остаться следы, и если они остались - Дина собирается их отыскать, даже ради этого придется поговорить с каждым военным, проходившим службу в Афганистане в нужный ей временной промежуток.
С каждым - считая и неуловимого Билли Руссо, мецената и бизнесмена, заботящегося от щедрот о тех ветеранах, кому повезло меньше: финансируемые "Анвиллом" центры и группы поддержки функционируют в городе третий год, вот-вот смазливая физиономия Руссо появится в "Нью-Йоркере".

Телефон на раковине взрывается немелодичным пищанием, Дина едва успевает спасти его от соскальзывания в сток, смотрит на экран: Махоуни.
- Не думаю, что полицию будет интересовать ваше с Карателем фатальное недоразумение. Оставь историю о том, что он подкидывает тебе темы для статей - как журналист, ты много у кого заноза в заднице, это не удивит, - говорит Дина, прекрасно осознавая, что, фактически, предлагает Пейдж соврать. - За тобой все равно установят присмотр - но, по крайней мере, парни в синем не налепят на тебя ярлык Бонни Паркер. Это все, что я могу для тебя сделать.
Телефон надрывается - Махоуни наверняка хочет знать больше.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
Ей нравится это в Карен - она выглядит мягкой, податливой, уязвимой, но когда речь заходит о чем-то, что действительно для нее важно, она превращается в гранит. Но сейчас Карен важен Каратель - и вот это Дине не нравится. Это ее бесит - то, как она встает на защиту этого мудака, то, как мягко, но непоколебимо готова оправдывать его, даже когда речь идет не о том, что он расстрелял нескольких членов нарко-картеля, а о том, что он сделал ей.
Бесит то, что Карен спрашивает, было ли ей так одиноко - настолько, чтобы цепляться за кого-угодно. Пэйдж ничего не может знать о ней кроме того, что Дина ей сама рассказала, но в ее вопросе Дине слышится слишком многое, и она сердито дергает плечом, и здесь обвиняя Карателя. Чертового Фрэнка Касла.
Отвечает на звонок даже до того, как Карен выходит - резко, отрывисто. Она еще немного пьяна, но совсем чуть-чуть - адреналин, потеря крови, шок, все это вместе заставляет ее протрезветь, но главной в этом коктейле, разумеется, выступает злость.
Махоуни закидывает ее вопросами - ну еще бы, это же он. Он один раз уже поймал Касла - и хотя тот сбежал из тюрьмы, лавры осели на голове Махоуни как влитые. Может быть, хочет поймать его снова, сердито думает Дина, рассказывая Махоуни вкратце свою версию событий - деталями ее расцветит Пейдж, нет необходимости, чтобы коп заподозрил, что они договорились.
Махоуни обещает приехать - Дина сердито фыркает.
- В этом нет необходимости... Пейдж здесь не при чем, Касл уже ушел. Я скажу ей, чтобы утром она заехала в участок, а сейчас позаботься, чтобы возле ее дома дежурила машина. Это-то ты можешь устроить?
Она, конечно, несправедлива, но когда это ее могло остановить.
Махоуни обещает сделать все, что сказано, спрашивает что-то еще - но Дине нет настроения с ним вести беседы, она коротко прощается и отключается.
Смотрит на свою перебинтованную руку, подцепляет край бинта, тянет, вытаскивая нитку.
Кидает ее в раковину, снова смотрит на себя в зеркало, открывает кран, долго держит ладони под холодной водой, а потом прикладывает к горящим щекам, приглаживает волосы, обтирает шею над коротником белой блузки.
На ней по-прежнему кобура, глок привычной тяжестью напоминает о себе - и о том, что она не выстрелила. При этой мысли Дина прячет взгляд от самой себя, торопливо закручивает кран, прислушивается к тому, что происходит за дверями ванной - и это совсем глупо: не вернется же Каратель прямо сейчас...
Совсем рассердившись - непонятно, на кого - она выходит из ванной, идет на свет, тянущийся из кухни.
Ловит себя на мысли о том, что, возможно, это и пыталась ей объяснить Карен - когда тебе кажется, что ты мертв, ты будешь цепляться за что угодно.
У нее есть эта смерть Зубаира - причина и следствие, есть эти странные недоговорки армии о том, что касается некоторых операций на Ближнем Востоке, у Карателя, должно быть, есть эта женщина, эта квартира, теплый свет на кухне.
Была - жестко напоминает себе Дина. Была эта женшина, квартира и кухня, потому что она, Дина, позаботится, чтобы Каратель здесь не появлялся.
Потому что это Карен может считать, что недостойна лучшего, а вот Дине виднее.

Она встает в проеме, цепко оглядываясь вокруг: кухни любых квартир, любых домов, включая и ее собственную квартиру недалеко от Центрального парка, не то место, где Дина чувствует себя уютно, но здесь слишком много Пейдж. В каждой детали, от записок, примагниченных к холодильнику, до салфеток на столешнице.
- Не напомнишь, сколько сейчас тех, кто хотел бы увидеть голову Карателя в своей трофейной комнате? - начинает Дина прямо, опираясь бедром на косяк. - Ирландцы - ну, те, что еще остались... Семья Нуччи. Адские псы, картель, ребята Фиска - он хоть и в тюрьме, но у таких людей всегда остаются доверенные лица на свободе...
Она загибает пальцы перебинтованной руки, делая вид, будто не посчитала в уме - показывает Карен сжатый кулак.
- Пожалуй, дай он сегодня мне себя арестовать, это было бы самым благоразумным поступком - по крайней мере, в штате Нью-Йорк нет смертной казни, и в федеральной тюрьме Нацбез мог бы гарантировать ему жизнь...
Дина смотрит на Карен прямо - она ниже, конечно, но на дистанции это не так заметно.
- Ты любишь мертвеца. Фрэнк Касл все равно что мертв - это вопрос времени. Завтра, на следующей неделе, в следующем месяце - но его вендетта будет окончена, и мы обе знаем, как. Он объявил войну всем - решительно всем, и вот-вот его труп найдут в доках или выловят из реки. Он уже мертвец, уже лежит в могиле. Не цепляйся за него. Не ложись в его могилу, пусть устраивается там один.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
- Хорошо, - дергает Дина плечом на это жалкое оправдание, на эти жалкие попытки Пейдж отмахнуться от этого слона на кухне - от мудака на ее кухне, зло думает о Касле Дина. - Хорошо. Ты совершенно по-дружески перепихнулась по-быстрому с чертовым Карателем у себя на кухне, потому что это нормально и все друзья так делают, а вовсе не потому что спишь и видишь, чтобы его дробовик стоял в твоем платяном шкафу. Ты его не любишь. Ты его друг - это не мое дело, и я не могу говорить тебе, что ты сама себя не знаешь, но его - таких парней, как он - я знаю.
Чашка с чаем стоит на кухонном столе в трех шагах от Дины, от чашки поднимается ароматный дух свежезаваренного чая.
Дине плевать на чай, она и согласилась-то выпить чашку только чтобы остаться здесь. Плевать ей и на то, что Пейдж пытается сменить тему - в первый момент плевать.
- Не начнется для него другая жизнь, - жестко говорит Мадани, едва сдерживая желание стукнуть кулаком по столу - глупое, особенно в случае с Пейдж, желание. - Ему не нужна другая жизнь. Он как свинья радуется всей этой грязи - вообразил себя гребаным героем и вершит справедливость, и ты считаешь, ему нужна другая жизнь? Такая, с тобой или любой другой женщиной? С чаем и нормальной работой? С собакой, которая не бросается на людей? Да ему даже друг не нужен!
Дина заводится - заводится, потому что видит же: Пейдж роет себе яму. Оправдывая Касла, лепя какие-то отговорки - она роет себе яму и наверняка сама знает это, но не перестает, и Дина из-за этого еще сильнее злится на Касла, как он может быть таким слепым. Как может видеть это - смотреть в лицо Пейдж и оставаться в Нью-Йорке. Появляться на ее улице, говорить с ней, пытаться извиниться. Показываться на глаза.
Дина сердито сопит, смотрит под ноги, на узор на полу под марокканскую плитку - ей нравится кухня Пейдж. Честно говоря, ей нравится вся квартира Пейдж - не нравится ей только Каратель в этой квартире.
А потом Дина снова смотрит на Карен - и ей перестает хотеться продолжать.
Даже если она права - а она права, Дина свято верит в это - ей не хочется продолжать, и это настолько новый для нее опыт, что на время она даже лишается дара речи.
Не надолго, конечно, ее не так-то просто выбить из седла.
Дина подходит к столу, садится перед чашкой, крутит ее за теплую ручку.
- Давно пора, - говорит, признавая свою капитуляцию - здесь, на глазах Пейдж, это не кажется Дине таким уж оскорбительным, как показалось бы на глазах любого мужчины. - Подумать о переезде, я имею в виду. Тут плохой район - подходит твоей псине, а вот тебе не очень. Какой район рассматриваешь?
В ее голосе еще звучит раздражение - раздражение вообще естественное состояние Дины, она его и не скрывает - не перед Пейдж же.
- Хочешь, я дам тебе телефон риелтора, которая помогла мне подобрать квартиру, когда я переехала в город? Она справилась быстро и почти меня не бесила. Может, станем соседками и мне не придется тратить почти час даже ночью, чтобы добраться домой после встречи с тобой...
Ей хочется попросить Пейдж плеснуть в чай чего-то покрепче - но Дина себя останавливает: утром ей предстоит не самое простое общение с Махоуни, как и самой Пейдж, а в ней и без того достаточно плещущейся текилы. Адреналин отступает, наваливается сонливость, руку под повязкой непрерывно дергает - чертов Каратель, думает Дина. Чертов Фрэнк Касл, испортил такой хороший вечер.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
В голосе Пейдж столько благодарности, смешанной с облегчением, что Дина морщится и прячет гримасу за чашкой. Отпивает, обжигая губы и язык, но позволяет боли от ожога привести ее в себя, вернуть остроту восприятия.
Столько благодарности - лишь бы не слышать правду, боже мой, Карен Пейдж, думает отнюдь не религиозная Дина, в какой же ты заднице, и все благодаря кому?
Ответ простой - восемь букв, начинается на Ка.

Обожженый язык на время лишается возможности чувствовать вкус. Дина отпивает еще, держит чай во рту, дыша сквозь зубы, давая немного остыть - и себе, и чаю. Глотает - делает новый глоток.
Концентрируется. Фархад бы одобрила. Не метод, конечно, это Дина хорошо понимает и никогда не позволяет себе ляпнуть лишнего на ежегодной встрече со штатным психологом Нацбеза. Не метод, но цель.
Когда чай остывает настолько, что Дине уже не горячо, а собственные губы кажутся утратившими чувствительность, будто чужими, по ошибке пришитыми к лицу Дины, она улыбается этими непослушными губами, надеясь, что улыбка ее выглядит естественной. Видит бог, она улыбалась Пейдж достаточно, чтобы та заподозрила подвох - но, может, сегодня они обе позволят себе немного лжи?
Например, о том, что Карателю нужен друг и Пейдж только поэтому с ним нянчится. Или о том, что Дина совсем не думает о том, с какими мыслями час назад она возвращалась в квартиру Карен.
И о том, что давно подумала насчет этого - того, что ее машина стоит перед домом Пейдж, а сама Дина все еще слишком пьяна, чтобы садиться за руль, и как это будет неудобно, сейчас ждать такси, неохотно ночью крадущееся в этот район, а утром вставать пораньше, чтобы оказаться здесь не позже Махоуни... И о том, что она просто не в состоянии сейчас снова надевать свои пыточные туфли - но не оставлять же их в квартире Пейдж. И разумеется, о том, что она, Дина, просто обязана быть здесь - на тот случай, если этот сукин сын вернется.

- Да. Да, ладно, - соглашается Дина, как будто в самом деле ей это только сейчас пришло в голову - остаться у Пейдж. Как будто она осталась бы и так, наплевав на желания хозяйки квартиры. - Блинчики - это сильный аргумент. Я лет десять не ела блинчиков.
В Афганистане, где она провела последние четыре года, не пекли блинов. Там пекли какие-то жуткие пресные лепешки - дрожжевые, а потому кислые, какие-то слишком вязкие, и их ели вместо хлеба, и при мысли о блинчиках с клубничным джемом Дина готова истечь слюной.
Она кидает на Карен короткий взгляд - но та опять завернулась в свою вуаль, такая, Владычица Озера из книжки с картинками, немного отстраненная, немного не здесь. Полностью здесь она была, только когда они говорили об ублюдочном Карателе - и эта мысль заставляет Дину злиться. Почему-то злиться.
Но прикосновение руки Пейдж эту злость смягчает - вот сейчас отстраненной Карен не выглядит.
Дина ставит чашку на стол.
  - Устроим пижамную вечеринку? Накрасим друг другу ногти, ты вывалишь передо мной свою косметичку? - без улыбки спрашивает Дина - не то шутит, не то всерьез. - Сто лет ничего подобного не делала. Это соблазнительное предложение. Куда соблазнительнее, чем любое другое, которое я могла получить этой ночью.
В ее квартире неуютно - вещи валяются повсюду, в гостиной у стены стоят все еще неразобранные коробки. Нет даже тайленола, может, бутылка воды в холодильнике - и лед в морозилке. Обычно Дину это не волнует - она умеет отдаваться работе, вся поглощена делами - но сейчас ей хочется проснуться здесь, в квартире Пейдж. Посмотреть, как эта квартира выглядит утром, как Пейдж выглядит утром, как пахнет блинами с кухни, даже как храпит эта дрянная собака.
После всего, говорит Пейдж. Она не хочет оставаться одна после всего - и Дина не хочет оставлять ее одну, не хочет оставлять одну, если Каратель вернется.
Она переворачивает руку ладонью вверх, позволяя пальцам Пейдж скользнуть по запястью - у Пейдж кожа светлая, пальцы длинные, а у Дины кожа заметно смуглее, пальцы короче, но сейчас это Дину нисколько не заботит: она знает, что они с Пейдж в разных категориях. Это данность, с этим сложно спорить.

- Позвони Мердоку, - предлагает - а на самом деле требует. - Попроси утром приехать. Махоуни все равно захочет поговорить с тобой, услышать все от тебя лично, и пусть ты даже ни в чем не виновата, адвокат никогда не помешает при общении с полицией. Я не хочу сказать, что полицейский департамент будет на тебя давить или решит превратить в козла отпущения, но если ребята заиграются, Мердок призовет их к порядку, не переступая черту и не становясь им врагом сильнее, чем это уже есть. В отличие от меня, от него этого ждут... И пожалуйста, скажи, что у тебя есть тайленол? Хотя бы аспирин - мне сгодится что угодно, лишь бы подействовало.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
Когда Карен выходит, выставив оборонительные рубежи из шутки и флакона тайленола, Дина торопливо проглатывает две таблетки, чуть сладковатые поначалу, как любое обезболивающее, и запивает их остывшим чаем, колеблется, думая, не принять ли еще одну, но все же решает, что хватит и двух - она же не ранена, просто укус. Просто чертова псина чертового Карателя.
И сейчас эта чертова псина валяется на своей подстилке и что? Скучает по отмороженному хозяину?
Тоже готова его оправдывать всем этим "ему просто нужен друг", "он не монстр"?
Злость помогает - злость ей всегда помогает, так что из-за стола Дина встает, чувствуя себя немного лучше. Может быть, начинает действовать обезболивающее, а может, она просто хочет верить, что оно начало действовать - какая разница. Если Пейдж хочет верить в то, что придумала себе о Касле, то фантазии Дины куда невиннее - и, по крайней мере, не будут стоить никому жизни или свободы.

Карен хлопочет в спальне - кажется, перестилает постель. Дина не хочет вламываться в спальню, пока там хозяйка - не уверена даже, что хочет выгонять Пейдж из ее собственной спальни, но в углу гостиной спит псина, а это явно сейчас для них обоих - и для уродины, и для Дины - не лучшее соседство.
Чтобы дать Пейдж закончить и не торчать у нее над душой, Мадани прячется в ванной, как морской гребешок в своей раковине.
Снова разглядывает себя в зеркало, смывает тушь с помощью найденной пенки для умывания, придирчиво изучает шкафчик над раковиной, раскрыв его настежь. Ванная у Пейдж очень женская - ни следа присутствия мужчины, нет даже намека на свободное место, которое предполагаемый мужчина мог бы занять своими бритвами и всем прочим, и когти, сжимающие внутренности Дины, чуть расслабляются.
Здесь нет места Фрэнку Каслу.
Карен Пейдж не настолько дура, чтобы хотеть его сюда.
Дина повторяет это себе мысленно снова и снова - ловит себя за этим занятием, замечая, что шевелит губами в отражении в зеркале. Пробует улыбнуться - завтра ей придется улыбнуться, хотя бы пару раз, хватит этого с Махоуни и Мердока.
Улыбка выходит какой-то резиновой, Дина больше не пробует. Отрывает пару бумажных полотенец, мочит их под краном, вытирает подмышками, шею - влезет под душ уже у себя, завтра, когда доберется до дома, потому что даже гостеприимство Пейдж имеет свои границы.
Смывает скомканные полотенца в унитаз, прочесывает влажными пальцами непослушные волосы - да уж, их обеих завтра ожидает то еще утро...

Но, как обнаруживает Дина, заходя в спальню, где как-то странно притихла Пейдж, утро не главная ее проблема.
Карен плачет, сидя на коврике возле кровати - плачет так, как будто ее сердце разбито, и Дина впервые за весь вечер испытывает что-то вроде чувства вины за то, что была так безжалостна, пытаясь объяснить Пейдж, как та не права, живя иллюзиями - да еще о ком.
И в первый момент Дина готова развернуться и уйти - но напоминает себе, что это и ее вина, ее вина, что Пейдж сейчас сидит на полу в слезах - а потому не уходит.
Проходит в эту темную спальню, всю переполненную сдавленными всхлипами Пейдж, ее горем и ее отчаянием, садится рядом, тоже на пол, окончательно сминая брюки, когда-то, будто в прошлом жизни, выглядевшие довольно дорого и стильно.
Шевелит пальцами ног - белые пластыри выделяются в темноте, как будто плывут над полом, самостоятельные и независимые.
Дина не знает, что сказать - вообще не знает, она сказала все, что хотела, все, что собиралась, и что бы она не сказала еще, едва ли это сможет утешить Пейдж, поэтому она находит в этой смутной полутьме ладонь Пейдж, бессильно лежащую на коврике, сжимает ее пальцы.
- Ну что? - спрашивает сердито - контрастом к тому, как держит Пейдж за руку. - Мердок приедет и спасет тебя, твой слепой рыцарь. Махоуни я возьму на себя. Касл не вернется, если не полный кретин. Ты переживешь завтрашний день, а послезавтра проснешься и вычеркнешь все это из памяти. Надо научиться вычеркивать, Карен. Тебе нужно это - нужно научиться вычеркивать лишнее, и почему бы не начать с этого дня. С нескольких дней - с тех дней, из-за которых ты сейчас здесь, сидишь на полу в темноте и рыдаешь, как будто твоя жизнь кончена.

[nick]Дина Мадани[/nick][status]той же породы[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/505307.jpg[/icon]
Дина и не собирается отвечать - глупый вопрос, и продиктован он тем, что Пейдж просто боится, а не чем-то еще. Так привыкла, что для нее нет ничего хорошего - что считает, будто и не будет, не может быть, и стоит Дине об этом подумать, как она сразу злится. Злится на тех, кто сделал это с Карен - и на Касла, конечно, тоже, потому что только его она знает, видела воочию, только до него почти смогла дотянуться.
Но он ушел - свалил, сбежал, и Пейдж плачет, как будто девочка, которую мальчик позвал на свидание, а затем продинамил, чтобы посмеяться со своими дружками.
И Дина злится - опять, и злость эта закручивается в ней тугой пружиной, заставляет задышать глубже, громче, заставляет поджимать пальцы на ногах, искалеченные туфлями, заставляет сильнее сжимать ладонь Карен...

И Дина удивляется - удивляется, когда Пейдж прижимается к ее губам своими, снова горько-солеными, но от слез, а не от текилы.
Удивляется так, что, наверное, упускает момент... Какой-то момент, когда все могло пойти иначе - или, наоборот, не упускает.
Она допускала такое продолжение вечера - после их поцелуя в баре, случайного, хулиганского, на который Карен ответила, - когда они возвращались сюда, хихикая в темном такси как девчонки, держась за руки, и Дина чувствовала холод резинового автомобильного коврика под ногами.
Потом, разумеется, это отступило - приход Касла все испортил, если даже и было, что портить - и сейчас это не совсем поцелуй. Но это приглашение - осторожное, неуверенное приглашение, робкая вера, что Дина не оттолкнет - или, наоборот, спрятанное даже от самой себя ожидание этого, что ее снова оттолкнут, что она снова окажется ненужной, лишней, выброшенной.
Злость внутри Дины становится жаркой, плавится от вкуса слез на губах Пейдж. Плавится и обжигает, заставляя раскрыть рот в попытке вдохнуть, в попытке выдохнуть, но воздуха нет, есть только губы Карен, мягкие, мокрые, и запах ее духов, которым, кажется, Дина уже пропахла.

Дина торопливо, почти украдкой касается языком нижней губы Пейдж, нажимает своим ртом, тянется ближе - но все в порядке, все совершенно нормально, и ее тело реагирует на поцелуй, пальцы на ногах расслабляются, спираль вокруг позвоночника чуть разжимается.
Дина злится на кого-то, но в этом нет злости на Карен - и она поднимает руку, отводит с лица Пейдж мокрую светлую прядь, которая липнет к из щекам, их губам, и целует глубже, встречая язык Пейдж, встречая ее выдох.
В этом поцелуе нет больше той бесшабашной дерзости, которая наполняла Дину в баре - сейчас они делают это не ради кого-то, а, возможно, ради себя, и Дина не хочет думать, чем это может быть для нее, чем это может быть для Карен.
Чем это вообще может быть.
Это просто поцелуй. Это Нью-Йорк, это двадцать первое столетие - женщины ложатся друг с другом в постель, если хотят этого, и это нормально - и Дина ложилась в постель с другими женщинами, пусть редко, пусть это никогда не были те, кого она могла бы назвать подругами, и Карен тоже не выглядела шокированной там, в баре, и даже если ей нужно всего лишь средство, чтобы выкинуть Касла из головы - нужно потрахаться с кем-угодно, чтобы выкинуть Касла из головы, поправляет себя Дина - то это не проблема.
Не проблема, потому что ей хочется - после Зубаира ей не хотелось, и когда она делала это - сама с собой или с кем-то другим, случайным и безымянным, - это было механически, как утоление голода, но сейчас, с Пейдж, Дина точно хочет именно этого. Губ Пейдж, ее тела, ее запаха, ее прикосновений.

Она сильнее выворачивает голову, зарываясь пальцами в волосы на затылке Пейдж, так и не отпустив светлую шелковистую прядь, тянется ближе, еще ближе, переплетая пальцы с пальцами Пейдж, прижимаясь своей грудью к ее, потираясь, чувствуя, как реагируют соски, как волна возбуждения смешивается со злостью и окатывает изнутри живот, оседая тяжестью между бедер.
Настолько быстрая, почти мгновенная собственная реакция Дину не удивляет - у нее короткий период, она быстро злится, быстро возбуждается, быстро реагирует, и не видит смысла ждать: чистота и сила эмоций дают ей возможность выплеснуть их, чтобы не сгореть изнутри, и сейчас Дина тоже не особенно терпеливо целует подставляемые губы, потираясь о грудь Пейдж, спуская руку ей на плечо, поглаживая тонкую ткань, перенимающую тепло тела, обнимает Пейдж, прижимая к себе еще ближе, проходясь пальцами по позвоночнику, по высоко задравшейся на талии юбке, путаясь в складках.
Любой психолог завел бы шарманку о замещении, об ошибочности, о том, что можно и чего нельзя искать в сексе, и что секс никогда не станет спасением, если сам по себе не является самоцелью - но психологов здесь нет, а Дина снова чувствует все это, так много всего, чувствует, как злость превращается во что-то другое, менее разрушительное, не такое болезненное, и никак не может оторваться, лишить себя этого, поэтому отталкивается от кровати, на которую они опирались, нажимает Карен на плечо, укладывая ее на спину, прижимает собой, чтобы почувствовать как можно больше тела Пейдж своим, дать этой теплой волне достичь самых дальних уголков тела, согреться в ней целиком, но не сгореть.