Librarium

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Librarium » Согласно инструкциям » На прицеле


На прицеле

Сообщений 1 страница 22 из 22

1

[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

Код:
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Код:
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

2

Новостная радиоволна, зашипев, плюнула в Андреа и Джима очередным сообщением – в Айове нашествие саранчи, во Флориде аномальная жара, во многих штатах зафиксированы необъяснимые случаи самоубийства птиц. Ученые объясняют это все той же аномальной жарой, это лето, по всем прогнозам, будет самым жарким...
Андреа тянется, переключает канал, трагически-серьезный голос диктора перебивается музыкой – так-то лучше. Жара действительно необычная, так что они спасаются в доме, под старым кондиционером и Харрисон всерьез переживает, что бабулины розы не переживут это лето. Куда меньше она переживает за взбесившихся лягушек, заполонивших Манхеттен, или за дельфинов, выбросившихся где-то на бреге. В мире постоянно что-то происходит – волноваться обо всем нет смысла. Есть смысл волноваться за тех, кто рядом, за тех, кто тебе дорог. То есть за Джимми. Как-то так получилось, что кроме него у Энди больше никого нет. Настоящего. Может, дело в том, что ей никто особо и не нужен, кроме него – не в том смысле, что она влюблена в друга детства, нет, но им вполне комфортно в одном доме, в одной комнате, за одним столом. Им есть о чем поговорить и молчание их напрягает. Они разобрали подвал дедули в два дня, могли бы и раньше, но там оказалось много вещей, над которыми они зависали, припоминая, что это, зачем и истории, с этим связанные.
Энди спрашивала себя, правильно ли она поступает, не давая Джиму возможности побыть одному, находя для него и для себя дела, которые вполне могут подождать, ничего срочного, но ей кажется, что да, правильно. Неправильно носить все в себе. Неправильно беречь свое горе, нянчить его как ребенка. Неправильно выращивать его до таких размеров, что, в один прекрасный день оно окажется больше тебя и сожрет тебя.

Они не говорят о Коди и Пэм. Совсем. Энди по-тихому убрала с холодильника рисунок Коди, который он подарил ей в последнюю встречу, перевесила его в спальню, на зеркало, туда же убрала их общее фото в рамке. Она, Джимми, Коди – Памела сфотографировала их в парке, во время последнего отпуска Джима. Вышло здорово. Вы прямо как семья – криво улыбнулся Марк, когда увидел эту фотографию в квартире Андреа. Ну да, как семья. Были как семья, и сейчас Андреа считает Джима своей семьей, и делает для него то, что сделала бы для родного брата – не отходит от него, вовлекая в водоворот своей кипучей энергии. Разобрать подвал, вывезти все лишнее на свалку. Теперь в подвале можно устраивать штаб, или логово извращенца, или винный погреб – там остался только старый диван, шкаф с теми сокровищами, выбросить которые рука не поднималась, например, они нашли старую игровую приставку и к ней игры их детства, ну и Энди стащила туда старый ковер, журнальный столик и кресло-мешок. Получилось даже уютно. Ну и заодно пропал риск, спустившись, сломать там ноги или потеряться среди завалов пластинок, журналов и коробок со всяким хламом.

- Магазинная горчица – сущая гадость, - делится она своим наблюдением с Джимом, они ужинают, довольно поздно, позже обычного, но по этой жаре есть совсем не хочется.
Постоянно хочется пить и Андреа даже научилась готовить домашний лимонад с мятой, пусть и со второго раза – первую порцию она вылила, пока Джим не обнаружил ее провал.
- Бабулиной горчицей можно было пытать врагов.
Они больше не достают бассейн, не достают гриль – хотя могли бы целый день бездельничать, весь Скрэнтон только этим и занимается. В воздухе витает запах жареного мяса, слышится смех, то и дело кто-нибудь включает музыку. Начало лета – даже жара еще не успела надоесть.
В стекло врезается мотылек, бьется, большой – Андреа никогда не видела таких больших мотыльков. Она смотрит на него, он, кажется, смотрит на них, стучит крыльями, как будто просит впустить.
- Ну и гадость, - выдыхает Андреа, которая ничего не боится, но вот ко всяким таким тварям чувствует инстинктивное отвращение. – Взгляни, какой странный рисунок на крыльях, как будто черепа. Какой-то мотылек мутант.
Когда к нему присоединяется еще один, в пару, Энди опускает жалюзи. Как-то ей не по себе от этих бабочек-переростков, белых, с черными лохматыми лапами. Ей вообще не очень-то по себе, шевелится внутри какая-то тревога, которую никак не объяснить, разве что вот – беспокойством за Джимми.
Он в себе. Совсем в себе. Нет, он разговаривает с ней, даже шутит, от еды не отказывается, не запирается в спальне и не сидит часами с фотографиями Коди и Пэм. Но он ушел в себя, а вот это вот все – ну, как будто он включил какую-то запись, специально для нее. Запись прежнего Джима. Может для того, чтобы она не волновалась, может, просто не хочет, чтобы она к нему лезла – ну она и не лезет, не пристает с расспросами, со всеми этими психологическими штучками в духе Марка. Потому что друзья так не поступают. Друзья рядом, когда надо быть рядом.
Марк, кстати, позвонил, еще один раз, видимо, последний. Сухо сообщил, что забрал свои вещи из ее квартиры и оставил ключи у консьержа. Пожелал всего наилучшего. Неприятный осадок от такого резкого разрыва, конечно, остался, но гораздо сильнее было чувство облегчения – Андреа будто камень с плеч сбросила.
Энди отодвигает от себя тарелку с остатками еды, в большой голубой миске, любимой фарфоровой миске бабули мокнет салат с помидорами и орзо – надо убрать его в холодильник, может даже доживет до завтра.
- Хочешь, посмотрим что-нибудь? – предлагает она Джиму.
С ней ноутбук, на нем несколько фильмов, все подобраны на сомнительный вкус Харрисон, которой не слишком заходят всякий арт-хаус и умнятина, зато кино в стиле «кровь-кишки» вызывает у нее неизменный восторг.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

3

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Они смотрят какой-то слэшер - заливающая камеру кровь, искаженные воплями лица, маньяк в маске, сшитой из лиц своих жертв. Все это настолько далеко от реальности - даже кровь выглядит до смешного ненастоящей - что странным образом действует успокаивающе. Не меньше успокаивает запах масла от большой миски с поп-корном - все, как в детстве, как будто его родители поздно возвращаются из Филли и попросили Молли и Джека присмотреть за Джимом, и теперь в спальне Андреа на полу расстелен его спальный мешок, за удовольствие спать в котором, представляя себя отважным покорителем неизведанных земель, они еще подерутся перед самым сном, после того, как Молли принесет какао.
Но, хотя сегодня Джим тоже спит в детской спальне Андреа, пусть и не в спальном мешке, покой, посетивший было его после ужина, быстро тает в ночной тишине. Дом старый, такие старые дома никогда не бывают совершенно бесшумными, и Джим сначала дает себя убаюкать этими скрипами, и даже засыпает, чтобы вдруг проснуться, как будто силой из сна выдернутым, мокрым от пота, совершенно дезориентированным.
На втором этаже шторы - легкие, цветастые шторы девчоночьей спальни - раздвинуты, окно раскрыто и комнату заливает холодная луна, высвечивая с детства знакомые, привычные вещи по-новому, придавая им чуждости и угрозы.
Джим сбрасывает босые ноги на деревянный пол, в это лунное свечение, стаскивает промокшую на спине майку - по мокрой спине ползет холодком то же чувство, которое его разбудило: что-то приближается.
Он знает это чувство, хорошо знаком с ним: любой, кто был на войне, любой войне, с легкостью учится его распознавать среди всего прочего - либо не возвращается живым. Джим жив и это чувство, неожиданное здесь, в тысячах миль от войны, по-прежнему с ним.
Включая телек, Джим заглушает звук, пытается найти что-нибудь сексуальное, но там повсюду, куда не ткнись, срочные новости: группа радикально настроенных исламистов подорвала несколько станций метро в Париже, а спустя час - в Москве. Кадры записи и прямого включения сменяют друг друга - искореженный металл, выбитые взрывов окна, плитка, накрытые простынями останки жертв, до которых еще не добрались скорые.
Против воли Джим чувствует болезненный интерес - по обрывочным рассказам дикторов, цитирующих слова очевидцев, пытается оценить вес и состав взрывчатки, тип взрывателя... Взгляд выхватывает короткий кадр: Си-Эн-Эн дает фотопортрет одного из смертников, единственного, попавшего на камеры, чья личность прямо сейчас устанавливается. С черно-белого рисунка на Джима смотрит мальчишка лет десяти-одиннадцати: хорошо очерченные губы, высокий лоб, правильные черты лица. Он уже видел его раньше. Хафиз, всплывает в памяти имя.
Спустя два удара сердца это впечатление рассеивается - парень на фотопортрете уже выглядит старше, незнакомым.
Джим сглатывает, но только напрягает пересохшее горло.
Он бросает пульт и сидит на краю кровати, пытаясь подавить дрожь в руках. Подсыхаюший пот стягивает кожу, оставляет на теле неприятную пленку. Плечи ноют, будто он два для просидел за компьютером.
Но хуже всего другое - то, что запустило увиденное.

Хафиз, так его звали. Ему было всего десять, он продавал фотографии - бегал со старым поляроидом, фотографировал солдат, а потом предлагал им купить карточку за пять баксов, чтобы послать домой. Неплохо говорил по-английски - насколько Джим понял, он и учился на улице: в разбомбленном, разоренном Багдаде не работали школы. Хафиз потерял родителей до вторжения американцев, воспитывался двоюродным дядей, который тут же неподалеку держал бизнес - продавал диски и кассеты с порно ужасающего качества. Хафиз играл роль подсадной утки - заводил болтовню, втирался в доверие, болтливый пацан, просящий научить его играть в бейсбол, а потом предлагал купить диск. Втридорога, ужасного качества - но когда его новый знакомый отказывался, Хафиз принимался реветь, рассказывал, что он сирота, что иначе дядя изобьет его или оставит без еды. Многие покупали, просто из симпатии к пацану, похожему на собственных мальчишек, ждущих отца из-за океана - многие просто давали Хафизу пару долларов, которые он то тратил на сласти или содовую, то относил дяде, смотря по настроению. Джим был бы рад думать о нем, как об очередном попрошайке, вместе с дядей придумавшим эту душещипательную историю, если бы не одно но - все, что рассказывал Хафиз, было правдой, все, до последнего слова.
Наверное, отчаянно скучая по Коди, Джим особенно привязался к мальчишке - выменял у одного из парней бейсбольную перчатку и мяч, достал плохонькую биту и в самом деле взялся учить Хафиза играть в бейсбол. Когда они оставляли Багдад - наступали республиканские войска, всю базу срочно перебрасывали дальше в пустыню - Хафиз метался среди не обращающих на него внимания военных в поисках Джима, а когда нашел, вцепился в ремень, повторяя одно-единственное: не оставляй меня. Возьми меня с собой.
Джим втащил его с собой в вертолет, втолкнул за ящики с документацией - они забирали все, буквально все.
Грузовой вертолет поднялся в воздух в вихре песка, вильнул, оставляя внизу опустевшую базу - Джим повернулся к Хафизу, выглядывающему через проход, подмигнул...
И только после заметил пояс, начиненный взрывчаткой, в расстегнутом дишдаше.

Джим выполняет серию отжиманий и приседаний, пока в голове не пустеет, в то время как говорящие головы над ним продолжают повторять одно и то же, а затем принимаются с энтузиазмом обмениваться мнениями о новом неминуемом витке войны в Пустыне; время от времени изображение глючит, и тогда их лица застывают, затем превращаясь в бессмысленную цифровую мозаику.
Покончив с разминкой, Джим выключает звук в телевизоре и лезет под кровать.
Там, рядом с коробкой патронов, лежат их с Пэм обручальные кольца. Джим берет их, кладет себе в рот и обсасывает, как конфету; металл постукивает по внутренней поверхности зубов. Он вынимает из кобуры маленький глок, разряжает его, проверяет барабан и вхолостую нажимает на курок, целясь в мигающий телеэкран, сто раз правой и восемьдесят раз левой рукой, пока не начинают ныть запястья и саднить указательные пальцы. Это новая пушка, он к ней еще не успел привыкнуть.
Он больше не уснет, думает Джим.
Одно привычное действие тянет за собой другое; реальность истончается, несколько временных пластов наслаиваются друг на друга, сливаются.
Босой, в одних трусах, не выпуская из рук глок - разряженный, но эта мысль отодвинута в самый дальний угол - Джим спускается в темную гостиную, не зажигая свет занимает наиболее пригодное для обороны положение: между окон, за толстой несущей стеной. Здесь он защищен диваном со стороны входной двери, и Джим садится на корточки, опираясь плечами и затылком на стену. Ждет.

И дожидается.
Человек, спускающийся по лестнице, не ожидает нападения, они вместе падают на пол с грохотом. Джим не теряет инициативы - фиксирует коленом правое запястье, зажимает рот левой рукой, локтем передавливая горло, приставляет глок к голове того, кого прижимает к полу. Выжимает спуск.
Боек щелкает вхолостую в пустом патроннике.
Джим смотрит в лицо Андреа.
И медленно, очень медленно и не полностью возвращается в эту реальность, в которой есть Андреа.
Отшатывается, отпускает ее, но продолжает закрывать рот.
- Не шуми. Они услышат. Поняла? Кивни, если поняла.
Металл стучит о зубы, оставляя во рту кисловатый привкус - как лимонный леденец рассасывать.

0

4

Просыпается Джим – просыпается и она, может, не сразу же, но точно до того, как он включает телевизор. Вслушивается в скрипы и шорохи, пытается по ним понять, что происходит в ее бывшей спальне, которую она отдала Джиму. Думает, нужно ли ему что-нибудь, может, поговорить. Может, ей следует побыть с ним – Энди это не трудно, совсем. Останавливает только то, что Джим ее об этом, вроде как, не просил. Он держится, как кажется Харрисон – хорошо держится и она старается держаться тоже, верит в то, что вдвоем они справятся. Как в детстве, да, как тогда, потому что не было беды, с которой бы Энди и Джимми не справились – от доклада по биологии до разбитых коленей. Сейчас разбито кое-что посерьезнее, у Джима жизнь разбита, но если он будет жить – день за днем, вставая утром и ложась спать вечером, занимая чем-то свой день, то, Харрисон верит, наступит время, когда станет легче дышать, и боль от потери жены и сына пусть не уйдет, но отступит.
Так что она лежит, прислушивается, кажется, даже засыпает ненадолго, неглубоко – потом вскидывается, слыша шаги. Джим спускается вниз, в гостиную. Видимо, окончательно потеряв надежду уснуть, и Андреа тоже встает с постели. Постучаться в спальню к другу среди ночи довольно сомнительный поступок, с учетом, что им уже не двенадцать, а вот спуститься за ним вниз – вполне прилично. В крайнем случае, можно сказать, что ей понадобился стакан воды.
Если ему не спится – они посмотрят телевизор, или посидят на крыльце и поболтают, или даже помолчат. Над Скрэнтоном красивое небо, Филадельфия далеко, световое загрязнение до городка не доходит, а тут нет ночных клубов, ресторанов и магазинов, работающих круглосуточно.
Дело, конечно, не в том, что Энди тоже никак не уснет – она-то как раз хочет спать, но ее гонит вниз тревога за друга, и еще, наверное, мысль, которую она не хочет озвучивать даже у себя в голове.
Что Джим уж слишком хорошо держится. Так просто не бывает.

В гостиной темно и тихо, Андреа успевает этому удивиться. Весь первый этаж залит чернильной темнотой, телевизор не включен, даже радио не включено, что можно тут делать? Даже читать нельзя, только сидеть и думать, и это, наверное, то, чего Джиму сейчас не следует делать – сидеть одному и думать о тех, кого не вернешь.
Она спускается почти бесшумно, босая, в пижамных штанах и майке. Не специально, просто ночь, тишина, старый дом – все это невольно заставляет приглушать шаги, говорить тише. Дом как Молли Харрисон, добрейшая душа, но в том, что казалось ночных хождений была очень строга. В десять часов Энди должна была быть в постели, исключения не делались даже в те дни, когда у них гостил Джим. В десять часов выключался свет, а в четверть одиннадцатого включались фонарики. Андреа и Джиму казалось, что они очень хитрые и осторожные и Молли не догадывается, что они не спят, но сейчас Андреа в этом сильно сомневается. Как оказалось, в большой спальне прекрасно слышен любой шум из детской комнаты.
А потом оказывается на полу – ее придавливает к полу, не Джим – она никак не связывает это нападение с Джимом Харпертом – кто-то чужой, кто пробрался в дом, возможно, грабитель, но грабители не ходят голыми, а этот человек раздет. А потом все происходящее и вовсе превращается в кошмар, потому что она, наконец, может рассмотреть лицо человека, напавшего на нее.
Это Джим.
Чувствует холод ствола у своего виска.
Это Джим.
А потом слышит щелчок, и на несколько секунд умирает. Умирает с мыслью, что ее убил Джим.  Джим Харперт, Джимми-ракета. Друг детства. И это настолько абсурдно, настолько невероятно, что в голове не укладывается. Никак не укладывается.
А потом Андреа понимает, что выстрела не было, что она жива, и, вместе с этим, приходит понимание того, что с Джимом все не в порядке. Что у него проблемы. Очень серьезные проблемы. И Пэм, похоже, была права, а она нет, и Пэм знала, что говорила, когда утверждала что ей страшно находиться в одном доме с Джимом, а вот она, Андреа Харрисон, нет.
Не шуми – говорит он, и держит ладонь у ее рта, и в темноте черты лица едва различимы, а глаза кажутся двумя провалами в темноту, и Энди спрашивает себя, знает ли она этого Джима, бродящего ночью по дому полуголым с оружием, и что было бы, если бы пистолет был заряжен?
Понятно, что было бы. Он бы вышиб ей мозги.
Они услышат.
Кто – они? Кто тут еще кроем них? Но она кивает. Все, что угодно, только бы он ее отпустил. Но, когда он медленно убирает ладонь от ее рта, продолжает лежать – потому что не знает, что ей делать? Что ей делать дальше?

Был бы это кто-то другой – она бы выбежала из дома, стучалась бы к соседям, просила вызвать полицию, потому что это правильно. Или позвонила бы в службу спасения, если бы добралась до телефона. Но это не кто-то другой. Это Джим. Это ее друг. И она его сама забирала из клиники, заторможенного, под таблетками, не понимающего толком, что происходит, и почему она пришла за ним, а не Памела. И еще осуждала Пэм за то, что ей не хватило любви и терпения, чтобы помочь мужу, что она спихнула его врачам, как больную собаку. Лечите или усыпляйте, мне все равно. И что, она поступит так же? Хороший друг, нечего сказать. Замечательный друг. Сдалась при первой же трудности – стыдно должно быть, Андреа Харрисон. Ее дед двадцать лет ждал, что начнется Третья мировая, и обустраивал в подвале убежище, так Молли ему и слова не сказала. Ни единого слова, что это ее как-то огорчает, или пугает. И сказала внучке, что даже реши Джек построить ракету на заднем дворе, она бы подавала ему инструменты.
Так может это правильно? А не бежать звать на помощь, когда у твоего лучшего друга в голове помутилось после всего, что на него свалилось?
Андреа не хочет думать о том, что в следующий оружие будет заряжено. Что в следующий раз он ее убьет – и сам не поймет, что сделал Такого не случится, они что-нибудь придумают.
- Кто? – тихо шепчет она, садится, прижимается спиной к стене.
Стена холодит спину Андреа, затылок, но ей сейчас и так не жарко, по голым рукам пробирается вверх озноб.
– Кто – они?
Кто – они, в голове Джима и чем они опасны.
И снова накатывает это – детство. Детство, которым пропитан старый дом, детство, в котором было нормально, когда вокруг невидимые враги, и надо прятаться, чтобы потом на них напасть, разумеется, и победить.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

5

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Она кивает. Джим медленно убирает руку с ее рта, привстает мягким слитным движением, чуть ли не перекатом, уходя с простреливаемой части гостиной.
Снова садится у стены на корточки, целиком опустив стопы, откинувшись на стену - привычное положение для тех, кто умеет ждать, сохраняя неподвижность.
Кладет глок перед собой на пол, так, чтобы можно было схватить в любой момент, при любом намеке на тревогу.
И снова застывает, всматриваясь в темноту перед собой. Вслушиваясь в тишину ночного Скрэнтона, лишь изредка прорезаемую далеким лаем некстати проснувшейся собаки или негромким звуком шин припозднившегося автомобиля - это пригород, здесь тихо по определению, но Джим весь натянут как струна, несмотря на кажущуюся расслабленность позы, потому что знает: что-то приближается.
Они приближаются.

Андреа производит невероятно много шума, когда садится рядом - Джим мельком думает, что ее тоже нужно вооружить. Что им нужно оружие - все оружие, которое они смогут найти, и он торопливо топит царапающую мысль о том, что оружие не поможет.
Конечно, поможет.
А если и нет - тогда он сделает бомбу. Умеешь разбирать - умеешь и собирать.

Кольца мешают разговаривать. Джим сплевывает в ладонь, сжимает кулак вокруг влажного металла.
- Они, - тихо говорит, не глядя на Андреа, дергая плечом, покрытым пленкой пота - несмотря на ночь, все равно жарко, аномальная жара добралась и до Скрэнтона, а весь его организм работает на пределе, просто не справляясь еще и с охлаждением - неужели она не понимает? - Те, кто идут. Ты не чувствуешь? Не чувствуешь этого?
Небольшой бриллиант в угловатой оправе врезается ему в ладонь, под указательный палец - Джим сначала сжимает руку еще крепче, вгоняя заостренный кусок платины глубже под кожу, но боли нет, ему как будто вкололи адски сильное обезболивающее, потому что боли нет, только навязчивое, мешающее ощущение чего-то чуждого под кожей.
- Они возвращаются. И уже совсем близко.
Ему кажется, он может услышать шаги, если прислушается - вот же, за негромким шумом холодильника, за скрипами деревянного старого дома, за лаем собак - как она может не слышать? От их приближения у него встают короткие волоски сзади на шее, на руках, это как разряды тока, совсем слабые, но все же ощутимые - как будто они попали в сильнейшую грозу и в воздухе разлито накопленное статическое элетричество. Как она может не чувствовать?
Или, приходит в голову Джиму, который все равно, хоть и находится в доме Харрисонов, сейчас находится совсем в другом доме, другом Скрэнтоне, все равно что в соседней галактике, она ему лжет.
Зачем, почему Андреа ему лгать - вот вопрос, на который у Джима нет ответа.
Или она заодно с ними? Если это вообще не Андреа, а то, что только прикидывается ею?
Он смотрит перед собой, а затем медленно спускает взгляд на глок на полу.
Он слишком рано ее отпустил. Не допросил, не задал ни одного вопроса - откуда он знает, что это Андреа? Как может быть в этом уверен?
Джим разжимает кулак, резко вытягивая руку перед собой. Брошенные кольца на мгновение застывают в воздухе, прямо в луче лунного света, разрезающим гостиную наискось, а затем падают на пол, подскакивают, разлетаются в стороны.
Джим уже держит Андреа на прицеле, отработанным техничным движением взводя курок - если бы магазин был полон, механическое устройство дослало бы в ствол патрон.
- Кто ты? - спрашивает он, сжимая теплую рукоятку глока. - Кто ты на самом деле?
Андреа не спрашивала бы - Андреа знала бы и сама. У них с Андреа все было пополам, все, что знал он, знала и она.

0

6

Нет, она не чувствует, ничего такого не чувствует, это просто ночь, просто Скрэнтон, просто старый дом, в котором они столько раз играли, прячась за диван, под стол, придумывая себе всякие истории. Но детство закончилось и истории закончились, и казалось бы, навсегда, но вот же – они сидят, сидят вдвоем в тишине, и Энди кажется, что вот сейчас он рассмеется и скажет – купилась, Энди-бренди? Кто боится злобных монстров? Энди боится злобных монстров. Кто у нас клубничная принцесса? Энди клубничная принцесса.
И она его как следует пихнет локтем – потому что быть клубничной принцессой обиднее всего.
Но нет, ничего такого – он смотрит на нее, напряженно, пристально, как на незнакомку и сплевывает что-то в ладонь. И если бы Андреа всерьез верила в то, что какие-нибудь гребаные марсиане похищают людей а на их место приходят монстры, которые выглядят так же, разговаривают так же, но только и ждут момента чтобы вырвать тебе внутренности, то да, она бы решила что перед ней сейчас не Джим, а его копия, а внутри сидит кто-то чужой.
Чужой и страшный.
Но Андреа не позволяет себе бояться – нельзя бояться, она это знала с самого раннего детства, и каждый раз, когда ей было страшно, она загоняла этот страх внутрь. Глубоко. Так глубоко, как только возможно. Она и сейчас так поступает.
Налетевший ветер качает кусты роз за окном, шевелит  ветки дерева, за окном бродят тени, танцуют, добавляя всему происходящему какой-то зловещий оттенок. Ну просто сцена из фильма, вроде того, который они смотрели перед сном, и сейчас в дом ворвется сумасшедший маньяк.
Или уже ворвался…

- Не чувствую, - шепчет она в ответ. – Ничего. Только ветер на улице, Джим. Это только ветер. Слышишь? Наверное, гроза будет.
Неудивительно, с такой-то жарой. Может, после грозы станет чуть полегче – Энди прямо-таки вцепляется в эту мысль, чтобы не думать ту, что маньяк уже в доме. Что ее Джимми – тот самый маньяк. Что от всего у него поехала крыша, совсем, окончательно, и ее друг к ней уже не вернется. Потому что это страшно, очень страшно.
Но в голове у Джима кто-то возвращается, и Андреа хочет знать – кто. Потому что если она не будет знать, как она ему поможет.
- Совсем близко? В Скрэнтоне? В доме? Где, Джимми?
У него в голове – вот где.
Кольца – это кольца, обручальные кольца, понимает Андреа, он держал во рту обручальные кольца – падают на пол, катятся куда-то в темноту, а он опять в нее целится. Не помнит, что пистолет не заряжен? Не понимает? Собирается ее убить – он действительно собирается ее убить?
У Андреа в голове опять та же мысль – бежать. бежать, звать на помощь, все что угодно, только не находиться с Джимом в одном доме. И останавливает ее на этот раз не мысль о том, что трусливо это – так его бросать, а более рациональная, более жестокая, наверное, мысль: он не даст ей убежать. Этот Джим не даст ей убежать, сейчас это будет все равно что бежать от бешеной собаки, только дразнить. Догонит и разорвет.

- Джим, это я. Андреа. Это правда я. Мы в Серэнтоне, в доме Молли и Джека. Помнишь Молли и Джека, Джим?
Она протягивает к нему руку, говорит тихо, ласково, как с опасным животным, которое нужно успокоить любой ценой.
- Помнишь дедулин коктейль из бренди, рутбира и лакричного сиропа? Помнишь подвал? Журналы помнишь, Джимми? Золотая подборка порно восьмидесятых. А пирог Молли помнишь? Ну же, Джимми. Вспомни, вспомни, пожалуйста.
Где-то вдалеке, наверное, над старой свекольной фермой гремит раскатистый гром. Гроза идет. Они идут – говорит Джимми. Скорей бы утро – тоскливо думает Андреа, скорей бы утро и скорей бы закончился этот кошмар.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

7

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Она так говорит с ним - как будто это он притворяется. Просит его вспомнить - но, на самом деле, говорит и то, о чем сказала бы настоящая Энди.
О пироге Молли Харрисон, о коктейле, который казался полной дикостью любому, кто не был близко знаком с Джеком Харрисоном, о порно, последнюю коробку с которым они выкинули на днях, заканчивая разбирать подвал.
Тупорылый глок, не длиннее ладони Джима, вздрагивает в него в руке, когда на востоке раздается громовой раскат - была ли молния, задается вопросом Джим?
Была?
Должна была быть, ведь гром гремит, когда воздух вокруг молнии нагревается, значит, была, но почему он ее не видел?
- Что ты подарила мне, когда я сломал руку в старшей школе? - спрашивает Джим, не опуская пистолет. - И что написала на гипсе?
Настоящая Андреа знает - и он и хочет, чтобы это была настоящая Андреа, и боится этого, потому что тогда окажется, что она не чувствует. Не чувствует их приближения.
Что он целился в лицо настоящей Андреа, и эта мысль потом выступает у него на ладони, в которой он сжимает пушку, но не заставляет опустить глок.

Зато ее ответ заставляет.
Джим отпускает спусковой крючок, снова ставит предохранитель дрожащими пальцами, откидывает голову на стену, выдыхает - он, оказывается, не дышал, ждал ее ответа, перестав дышать.
И тут же снова дергается, когда за окнами бьет молния, не так уж и далеко.
Считает про себя - одиннадцать, двенадцать, тринадцать... Удар грома, кажется, сотрясает дом до основания: наверху хлопает раскрытое окно, слышен звон стекла. Другой порыв ветра бьет в стену за их спинами, гремит посуда в кухонных шкафах.
Гроза пришла за считанные минуты, утопила все в раскатах грома и ярких вспышках молний, но дождя все не было: затянутое тучами небо над Скрэнтоном исходило родовыми потугами, но безрезультатно, как будто аномальная жара этого лета иссушила любую влагу еще в облаках, оставив лишь громы и молнии.

Джим вскакивает на ноги с очередной вспышкой - это слишком, гром слишком похож на то, другое, и молнии дезориентируют. В этой какофонии - на улице сработали сигнализации оставленных перед домами автомобилей, соседский сенбернар, старый, почти семнадцатилетний, старожил среди собак, хрипло лает  - Джим по-прежнему слышит их приближение.
- Они совсем близко. Совсем близко, - повторяет он, уже не думая о том, где именно это близко.
- Пошли! - поворачивается к Энди, по-прежнему сидящей у стены, протягивает ей руку - даже мысли нет, что можно ее бросить, это же Энди. Это его Энди, настоящая Энди-Брэнди. - Давай, нужно уходить! Немедленно, в укрытие!
Реальности сдвигаются, Джим падает в трещину между ними - в трещину, где раскаты грома больше всего похожи на залпы артиллерии республиканской армии, а молнии - на вспышки световых гранат.
Здесь только одно укрытие, о котором он говорит.
Подвал.
Подвал, который они разбирали два дня, придавая нежилому и порядком захламленному помещению подобие уюта. Подвал, который Джек Харрисон укреплял именно на такой случай, потому что Джек Харрисон, отставной полковник КМП США, прекрасно знал то, что сейчас понял Джим: они идут.

0

8

Это все еще как игра, в которой нужно знать пароль, чтобы тебя пропустили, только Андреа никогда не играла в такие опасные игры, где ее жизнь зависит от правильного ответа. Пусть пистолет не заряжен, но есть много способов убить человека иначе. И Харрисон верит – этот дойник ее Джима, страшный, полуголый, со странным взглядом, обращенным куда-то внутрь себя, знает все.
Прости, Пэм – думает она, лихорадочно вспоминая правильный ответ. Прости, я не знала, что все так плохо. Не думала, что все может быть вот так, просто не верила. Не верила, потому что не хотела верить. Даже хуже – хотела сама заботиться о нем.
Эта мысль прямо как молния, которая бьет сейчас где-то поблизости, освещает холодным синим светом гостиную, Джима, Андреа, освещает и гаснет. Так и у нее в голове вдруг высвечивается с пугающей четкостью мысль, что она просто хотела заботиться о Джимми. Рада была, что Памела сдалась.
- Супер Марио Лэнд. Соврала тебе, что если пройти до конца, принцесса разденется. На гипсе написала номер телефона Элис Купер, которая сказала, что у тебя классная задница.
И она бы ему дала – так и сказала, мисс Быстрый Язык. При всех, в раздевалке.
Удивительно, что она все это помнит, все эти пошлые подростковые шуточки, которые им казались смешными, даже совсем недавно они бы с удовольствием посмеялись над всем этим, но сейчас Андреа не смешно, совсем не смешно.
Правда, немного отлегает от сердца, когда Джим больше в нее не целится. Значит ли это, что он больше не хочет ее убивать?
Харрисон надеется, что да.

Но они все еще близко – в его голове, кем бы они ни были. Слишком близко, чтобы он успокоился, и, может быть, дело в грозе? Многие становятся беспокойными во время грозы…
Очнись – грубо обрывает себя Андреа Харрисон – очнись, перестать искать этому невинное оправдание, у Джима проблемы с головой. Это не гроза, это похуже. Может, дело в таблетках, которые ты сама же сказала ему не пить. Была уверена, что все это ерунда, мелочи, что он справится и без таблеток. А он не справился, и в этом твоя вина тоже есть.
Они близко и им надо в укрытие, и Энди сама не понимает, почему цепляется за его руку, поднимается, и идет за ним в подвал. Ей бы выбегать из дома, или бежать наверх, за телефоном, потому что Джим тонет в том, что у него в голове и ему нужна помощь. Ему нужен врач, пока он не навредил себе или кому-то. Но, понимая все это, отлично понимая, она все равно идет за ним в подвал, смотрит, как он запирает массивную дверь изнутри, слышит, как начинает тихо шуметь вентиляция – она включается, как только загорается свет. Какая-то хитрая вентиляция, дед говорил, тут можно пересидеть даже газовую атаку, наверное, преувеличивал, а может быть, и нет. Андреа теперь невольно спрашивает себя, насколько чудачества Джека Харрисона были такими невинными, как ей казалось.
В подвале тихо. Сюда не добраться грому, молниям, ураганному ветру – и Энди надеется, что им, тем, кто в голове Джима, сюда тоже не добраться. Что он будет чувствовать здесь себя в безопасности.
- Сядь, - просит она Джима, который словно заряжен беспокойством. – Сядь, посиди. Или, если хочешь, ложись, я буду сторожить дверь и никому не открою, клянусь. Тут мы в безопасности, сюда никто не войдет. Можешь даже уснуть, я буду тут, с тобой, разбужу тебя, если что-то случится.
Если он сможет поспать, ему станет легче, в этом Андреа уверена. Нервное напряжение спадет, Джим сможет соображать, отдавать себе отчет в своих действиях, и она поговорит с ним. Он снова начнет пить таблетки, и все будет хорошо, это не повторится, и не будет никакой необходимости обращаться к врачам. Потому что – Андреа честно себе признается – она по-прежнему хочет о нем  заботиться. Она еще не готова сдаться.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

9

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Он держится возле двери, массивной, на совесть сделанной, прислушивается - в детстве этот подвал казался им неприступной крепостью, они оба верили Джеку Харрисону, когда тот уверял их, что здесь можно пережить ядерный удар. Сейчас угроза ядерной бомбы от советов миновала, однако появились и другие враги, и один из них, уверен Джим, уже в Скрэнтоне, почти на пороге.
И он прислушивается, пытаясь за едва слышными здесь раскатами взрывов грома различить звуки их приближения, но слышит только взрывы гром и этот треск, навязчивый, на грани слышимости - генератор, запустивший вентиляцию и свет.

Здесь и правда куда тише, чем в гостиной - и как Джим не прислушивается, он не слышит больше их приближения, но все равно знает, что они идут. Это как предчувствие, и это предчувствие растекается по его плечам, морозит спину - здесь, в подвале, уже не так жарко, и, несмотр на работающую вентиляцию, пахнет затхлостью и пылью. Они перебрали здесь все, выкинули немало хлама - теперь тут стало даже уютно, после того, как Андреа притащила сюда кресло-мешок, и журнальный столик, и старый телевизор, присоединенный к приставке, как двадцать лет назад, только Джим озирается по сторонам, как будто впервые оказался здесь, и выцепляет взглядом Андреа.
Под тусклым освещением подвала она вновь кажется ему незнакомкой - но это быстро проходит.
Джим преодолевает расстояние от двери до старого дивана, на котором, поджав ноги, сидит Андреа.
У него в руке по-прежнему разряженный глок, но куда больше его успокаивает массивная дверь подвала, запертая за их спинами.
Старина Джек обещал, что этот подвал - настоящее убежище, и Джим надеется, что Джек Харрисон знал, о чем говорит.
- Тихо, Энди, тш-ш-ш! Они не должны узнать, что мы здесь. Пусть пройдут мимо!
Наверху что-то грохочет - будто в самом доме.
Джим затравленно задирает голову, одним прыжком оказывается возле стены, хлопает ладонью по пластику, на котором до сих пор уцелела выцветшая наклейка-переводилка с Микки Маусом, и свет в подвале гаснет.
Наизусть выбирая босыми ногами половицы, которые не заскрипят - некоторые вещи человек запоминает на всю жизнь - Джим возвращается к дивану, садится совсем рядом, задевая бедро Андреа своим.
- Теперь ты понимаешь? Слышишь? - допытывается он.

0

10

Пусть пройдут мимо – говорит Джим. Они не должны узнать, что мы здесь. Андреа невольно прислушивается к тишине, едва-едва разбавлений отголосками грозы, как будто в стакан с водой капнули немного черной краски. Знает, что нет там никого, ничего там нет, быть не может. пустой дом, совершенно пустой, и только ветер долбится в окна с неуемной силой,  заставляя ходить ходуном старые деревянные рамы. Знает – но вот воистину, безумие заразно, и какой-то частью сознания ей страшно не только потому, что она в подвале с другом детства, который сошел с ума, но и потому, что он верит – верит в то, что кто-то идет, а она привыкла верить ему. От этой привычки так просто не избавиться, ей слишком много лет, и Андреа приходится себе напоминать, что сейчас все не так.
Приходится напоминать себе, что сейчас они не на одной стороне. Потому что психически здоровый человек и безумец не могут быть на одной стороне. Это невозможно. Она должна быть собранной, осторожной, должна дождаться утра. Должна сделать все, чтобы они оба вышли из этого подвала утром, целые и невредимые.
Утром – верит Харрисон – все будет иначе. Гроза утихнет, выглянет солнце, Джим придет в себя.

Когда наверху раздается грохот, как подтверждение слов Джима, она вздрагивает, смотрит на дверь, какой-то частью разума, той, видимо, что хранит детские воспоминания, ожидая, что кто-то будет ломиться в дверь. Кто-то, кто действительно пришел за ними.
Что-то упало – говорит она себе.
На улице сильный ветер, гроза, дом старый, все вокруг дома старое, что-то могло упасть, рухнуть, это куда более логичное объяснение, чем невнятные слова Джима о «них». Которые идут. Которые возвращаются.
А может, она хочет в это верить.
Энди забирается на диван с ногами, обхватывает подушку с какими-то райскими птичками, бережно вышитыми крестиком – кропотливая работа Молли, рука не поднялась выбросить.
Может, ей легче принять то, что весь мир сошел с ума, но не ее друг Джимми. Что он просто знает что-то, чего она не знает…
Но это, конечно, глупости, глупости и безумие этой грозовой ночи, на самом деле все не так и Андреа хорошо знает – как.

А потом Джим выключает свет.
Темнота в подвале – это не та темнота, что наверху. тут нет окон, в которые пробивается лунный свет. Тут только стены, бетон, и теперь еще и тишина, если не читать их дыхания, потому что вентиляция шумит тише, медленнее, так, что Энди может сосчитать обороты, а потом и вовсе останавливается где-то. Затихает. Замолкает. И она не видит – но чувствует, как Джим садится рядом. Совсем-совсем близко. И в темноте это «близко» чувствуется очень сотро, неправильно-остро, до мучительного смущения. И это тоже пугает Андреа, она никогда не чувствовала смущения рядом с Джимом, ни в благословенное время детства, ни потом, когда они стали взрослыми. Они купались в одном бассейне, перепив на вечеринке, бывало, спали в одной постели, он первым удостоился честь узнать, что Энди Харрисон начала носить лифчики и выслушал все об их неудобстве. Но никогда она не чувствовала вот этого – и ей страшно, и, отчего-то обидно до слез. Но это, конечно, потому что он ведет себя не как ее Джимми-ракета, а как незнакомец, и она не может избавиться от ощущения, что сидит рядом с незнакомцем. Чувствует его горячее бедро даже сквозь тонкую ткань пижамных штанов.

- Что-то упало, - пытается найти она логичное объяснение, ей очень нужно это. Нужно держаться за реальность, крепко держаться.
Энди считает себя сильной. Она, черт возьми, сильная – всегда была сильной. И сейчас будет.
- Может, окно открылось из-за ветра. Я слышу, Джими. Слышу. Это был просто шум. В любом случае, мы здесь в безопасности, да?
Андреа заставляет себя найти в темноте руку Джима и сжать, как будто они снова дети, стоят на кладбище, спиной к могиле ведьмы, и держатся за руки. Ей это нелегко дается, но она его одного не оставит. Ни в этом подвале, не в той темноте, что у него сейчас в голове. С теми демонами, что у него сейчас в голове. Потому что они друзья – друзья так не поступают.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

11

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Что-то упало?
Джим фыркает, качает головой - едва ли в темноте она увидит его движение, но он все равно качает, прислушиваясь, задерживая дыхание.
Нет, дело не в том, что что-то упало, дело совсем в другом.
Андреа касается его руки, не той, в которой он до ломоты в пальцах сжимает глок, а другой, накрывает своей, крепко сжимает - для женщины у нее хорошее пожатие, крепкое и уверенное, и она никогда не играет в рукопожатие, как некоторые женщины, с которыми был знаком Джим, и совсем не боится за маникюр.
И сейчас ее пожатие заставляет его перестать прислушиваться к тому, что происходит за дверью, ведущей к небольшому помещению с лестницей наверх - и он по-прежнему задерживает дыхание.
Спроси она у него, кто идет - он бы затруднился с ответом, потому что на самом деле, стоит ему подумать об этом, как в голове все путается, как будто кто-то намеренно сложил все его мысли в пустую коробку, а потом тряс ее до тех пор, пока там все не запуталось, но она спрашивает о другом.
И хотя он знает, что это был не просто шум - и до сих пор слышит далекие раскаты вражеского артиллерийского огня - Джим реагирует на другое.
- Да, - тихо говорит он. - Джек обещал, что мы здесь будем в безопасности.
Джек Харрисон жил с мыслью, что однажды они придут - и укреплял этот подвал, платил за систему вентиляции, за тройную толщину стен, за фильтры и воздухозабор, за эту дверь, которая, наверное, выдержит даже прямой удар из крупного калибра. Он знал, что они придут - и построил это убежище, и когда они наконец-то в самом деле пришли, его внучка и ее друг смогли здесь укрыться.
Джим не хочет, чтобы Андреа боялась - на самом деле, ее вопрос и то, что она первая берет его за руку, как будто им по-прежнему по одиннадцать, даже помогает ему собраться: если она не уверена, он должен быть уверен за них обоих, только так.
Джим откладывает глок на диван - пистолет тут же скользит по вытертой обивке куда-то вглубь, между спинкой и сиденьем - и вытягивает руку, пахнущую жидкостью для чистки ствола. Натыкается на лоб Андреа, на горячую щеку.
- Я никому не позволю сюда войти, - обещает он, как мог бы пообещать Коди. - Мы здесь в безопасности. Нас вытащат.
Новый удар - намного сильнее. Кажется, что дом вздрагивает на фундаменте.
В наступившей вслед за тем тишине Джиму кажется, что совсем близко взвывает автосигнализация - и тут же затихает.
Он держит руку на лице Андреа, как будто забыв ее там, и снова считает - пытается рассчитать плотность вражеского огня, ведь вертолеты не смогут добраться до точки эвакуации, пока не прекратится обстрел...
А затем моргает, трясет головой - они в Скрэнтоне. Здесь нет точки эвакуации. Никто не прилетит за ним.
А они все ближе.
Реальность по-прежнему представляет собой причудливые осколки - это все равно что собирать пазл из разных коробок: в голове Джима перемешаны два набора, он собирает картинку, но она представляет собой полнейшую неразбериху из-за того, что все перепуталось.
- У тебя есть оружие? - спрашивает он Андреа, почти утыкаясь в ее ухо, чувствуя ее волосы на своем лице. - Что угодно? У Джека было оружие?
Должно было быть, уверен Джим. Джек Харрисон голосовал за республиканцев и ратовал за Вторую поправку на всей территории Штатов.

0

12

Когда рука Джима касается ее лица – очень неожиданно, в этой темноте все неожиданно, все неправильно, Энди вздрагивает, но заставляет себя сидеть спокойно. Главное, не делать ничего такого... ничего такого, что заставит Джима снова схватиться за пистолет и направить его на нее. Пусть Харрисон уже знает, что он не заряжен, все равно, все равно это каждый раз для нее шок – это же Джимми. Они же росли как брат и сестра, были лучшими друзьями, как он может хотеть ее убить? Неужели этот новый Джим забыл все? Или этому новому Джиму это не важно? Разве так бывает? Не бывает, не может быть. Он же помнит про Молли, про Джека, помнит ее имя.
Все это слишком сложно, а Андреа сейчас нужно быть собранной, сосредоточенной, держать все под контролем. Это очень важно – держать все под контролем. И очень, очень трудно.
«Кто нас вытащит?», -  хочет спросить она, чувствуя, какие горячие пальцы у Джима, ладонь скользит по ее щеке, задевает губы. Пахнет какой-то химией, запах ей не знаком, и этот незнакомый запах делает Джима-в-темноте еще более чужим. Незнакомец рядом с ней. Незнакомец с незнакомым запахом незнакомыми мыслями, от прежнего Джима у него только голос.

- В безопасности, – тихо повторяет за ним она. – Это скоро закончится. К утру это точно.
Гроза. Буря, торнадо, шторм – она говорит об этом. Это наверняка закончится к утру.
Еще один удар, сильнее, как возражение: нет, не закончится. Не закончится, не скоро, и Андреа гадает, что это было. Это уже не в доме, точно не в доме. Такое чувство, что что-то упало на сам дом, и она спрашивает себя, что она увидит, когда дверь подвала откроется. И очень надеется, что все тоже самое, что дом не пострадал, что все это просто буря, очень сильная буря, которой Серэнтон не видео раньше. Ну и этому можно найти объяснение – чертово глобальное потепление, аномальная жара, о которой вещали все станции, все каналы. Гроза, буря, ураган – все это неприятно, даже страшно, но объяснимо, и Андреа цепляется за это. За то, что это объяснимо, логично, понятно, не нарушает привычную ей картину мира. За это, а еще за руку Джима, как будто надеется удержать его здесь, в привычном мире. Не пустить туда, в темноту, где он окончательно потеряется.

Оружие. Джим спрашивает об оружии, а Харрисон спрашивает себя – неужели против тех, кто идет, против тех, о ком он говорит, поможет оружие? Может быть, это все война? Он приехал с войны, но война теперь у него в голове? Им бы поговорить, Энди уверена, что она сможет понять, если он ей расскажет. Они же всегда могли все друг другу рассказать.
Но что ему ответить прямо сейчас? Солгать, что оружия нет? Это разумно, но если он помнит, что оно есть? Дед любил Джима и мог ему похвастаться тем, что имел. Вдруг это проверка, вроде той, что он ей уже устроил, спросив про подарок и надпись на гипсе? И что будет, если она соврет? Он ее убьет?
Андреа чувствует Джима совсем близко, его дыхание на ее щеке, приподнимает прядь спутанных со сна волос, и сейчас это воспринимается как угроза. Вот как все обернулось, она воспринимает Джима как угрозу... но иначе она должна ему поверить, целиком и полностью поверить, встать на его сторону, принять ту реальность, которая у него в голове. Согласиться с тем, что это не просто гроза, что это «они» пришли. И, возможно, прямо сейчас где-то там, за дверью. А она не может.
Прости, Джимми. Я не могу. Наверное, я плохой друг. Ненастоящий друг.
И вот эта мысль причиняет Энди настоящую боль. Потому что их дружба... ну, важнее ничего в ее жизни нет.

- Есть, - говорит она правду. – Наверху, в большой спальне, есть сейф, там оружие Джека. Я ничего не трогала.
Эта правда сейчас никому не навредит. Они сидят в подвале и не выйдут отсюда до утра, а там, она надеется, Джиму станет легче. Она все еще на это надеется.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

13

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Сейф в большой спальне - сейчас это все равно что на луне, Джим даже представить себе не может, что они отсюда выходят, что он отпирает крепкий засов, металлические штыри выходят из пазов и дверь отворяется под собственной тяжестью.
Там, за дверью, быть может те, кто шел - быть может, они уже здесь, на улицах Скрэнтона, в этом доме, да что там, может, они уже за этой самой дверью, ждут.
Подстерегают.
Прислушиваются так же, как несколькими минутами ранее прислушивался Джим - и эта мысль заставляет его снова задергаться: за отключенной вентиляцией, без света, что еще можно услышать снаружи?
Их с Андреа дыхание?
Он заставляет себя дышать медленно и размеренно - никаких коротких судорожных вздохов, никакого лишнего шума.
Цепляется за слова Андреа о том, что к утру все закончится - нет никаких оснований так думать, но этой ночью пути здравомыслия и Джима Халперта разошлись на расстояние, которое уже невозможно игнорировать.
К утру все закончится, повторяет он за ней мысленно. Может, потому что к утру всегда все заканчивается - и Джим думает, что, если они будут сидеть тихо, в самом деле достаточно тихо, то те, кто пришел, уйдут с рассветом, посчитав, что в доме никого.
Он снова наклоняется к Андреа, шепчет почти на границе слышимости:
- Утром все закончится. Нам нужно дождаться утра.
Отпускает ее, плавно отодвигается по дивану, стараясь, чтобы потертая обивка и старые полы не издали ни звука.
Без вентиляции в подвале попахивает сыростью - чуть заметно, но запах есть, запах подвала, он идет от старого дивана, от скинутой на пол подушки, и Джим думает, что если они с Андреа пропитаются этим запахом, то те, другие, их не почуют.
Не почуют и уйдут утром, и он думает об этом, думает об этом, думает об этом - о том, что здесь они в безопасности, о том, что за эту дверь никому не забраться, о том, что нужно только дождаться утра.
Дыхательное упражнение помогает, он начинает успокаиваться, но при очередном грохоте снаружи дергается, вскакивает на ноги, смотрит в этой кромешной темноте в сторону двери. Ему кажется, что Андреа, пользуясь этой темнотой, вот-вот попытается проскользнуть к двери, открыть ее для тех, кто там, а может, она уже там, может, двигаясь совершенно бесшумно, она уже возле двери и Джим не успел, не уследил...
Он шарит руками вокруг себя, находит плечо Андреа, нажимает с силой, с невысказанной угрозой.
Где его глок, думает, забывая о том, что от разряженного пистолета не будет пользы - думает только о том, что ему нужно оружие, любое оружие.
Что он не даст открыть эту дверь - ни изнутри, ни снаружи.

0

14

Дед мечтал оборудовать подвал системой видео-слежения, даже притаскивал сюда какое-то оборудование, но, какой бы ни была его пенсия, соорудить из подвала настоящий правительственный бункер было сложно, так что два тяжелых, допотопных компьютерных монитора с остатками каких-то железяк, выглядевших как тираннозавры компьютерной эпохи, они с Джимом...
с тем Джимом, не с этим
...увезли на свалку.
Сейчас Андреа сожалеет об этом. Она все бы отдала, чтобы увидеть, что происходит снаружи, что происходит в доме. Чтобы успокоить себя – ладно, не страшно, даже если это ураган. Чудовищно-сильный ураган вроде «Чарли» или «Катрины». Подвал выдержит, а дом застрахован. Дом, машина – она взрослый, ответственный, рациональный человек, который предпочитает позаботиться обо всем заранее.
Вот только ей и в голову не могло прийти, что она окажется заперта в подвале, со своим другом детства – с другом детства, который сошел с ума. Этого она не предусмотрела, и чувствует себя беспомощной и уязвимой перед этой темнотой, пропахшей сыростью, перед человеком с голосом Джима Халперта.

Они молчат. Джим держит ее за плечо, крепко держит, как будто опасается, что она сейчас побежит к двери, откроет ее... и Андреа думает об этом, не может не думать. Что она бы могла попробовать убежать.
Открыть дверь и убежать. Грохот больше не повторяется, теперь действительно тишина, глубокая, тревожная тишина, может быть, все уже закончилось? Но Джим держит ее за плечо, и Харрисон заставляет себя расслабить тело, устроиться удобнее на диване, подложив под бок подушку. От подушки тоже пахнет пылью, от всего здесь пахнет пылью и сыростью, но от ткани, жесткой от плотной вышивки, пахнет еще белой гарденией, любимыми духами Молли. Едва уловимо, блекло... И Энди заставляет себя сосредоточиться на этом запахе, думать о нем. Это запах ее детства, гарденией пахло от Молли, когда она приходила поцеловать ее перед сном, и утром, когда она будила Энди в школу. Она будет думать о Молли, о Молли, а не о том, что творится снаружи и что творится внутри. А потом...
Андреа не додумывает мысль, потому что не может избавиться от чувства, что эта мысль – по сути предательство по отношению к Джиму. Убежать, оставив его тут – разве это не предательство?
Нет – говорит себе рациональная Харрисон. Предательство по отношению  к тому Джиму. Но не к этому.
- Как мы поймем, что наступило утро? – тихо спрашивает она, чтобы спросить хоть что-то, сказать хоть что-то, чтобы не сидеть в тишине.
Но Джим сжимает ее плечо еще сильнее – надо сидеть тихо, надо вести себя тихо, надо стать невидимками и тогда «они» не услышат и уйдут...

Наверное, она ненадолго уснула – слишком тихо, слишком темно. Задремала, резко качнувшись вперед, и тут же чувствует головокружение, дезориентацию. Вцепляется в подлокотник дивана, заставляет себя дышать ровно, и мерзкое чувство, как будто ее толкнули в пропасть и она падает, падает – постепенно проходит. Андреа прислушивается – рядом ровное дыхание Джима. Спит? Не спит? Следит за ней?
Который сейчас час?
В этом подвале совершенно теряется чувство времени, могло пройти и пять минут, и пять часов – она не знает. Хотя, если бы она долго проспала, скорчившись на диване, у нее бы затекли ноги, а этого нет.

В голове много мыслей, очень очень много мыслей, они роятся как пчелы. О том, что до утра еще далеко и может случиться разное, что Джим, наверное спит, раз до сих пор не пошевелился. Что, возможно, это ее шанс, если она сможет встать бесшумно и бесшумно подойти к двери... Но все эти мысли исчезают, вылетают из головы, как испуганные птицы, как только раздается стук в дверь. Четкий, громкий, какой-то даже не торопливый, обстоятельный. Как будто тот, кто стоит за дверью точно знает, что они там, внизу, и хочет, чтобы они об этом знали...
Но рациональный разум Энди тут же подсовывает приемлемое, логичное объяснение – это кто-то из соседей.
Гроза закончилась, люди вышли на улицу, чтобы оценить масштабы разрушений, возможно кому-то нужна помощь, кто-то ранен... И она вскакивает на ноги, делает шаг к лестнице, ведущей наверх, спотыкается о журнальный столик, который притащила сюда, больно врезается коленкой в угол, шипит.
- Нужно открыть, - нетерпеливо говорит она в темноту. – Я открою. Наверное, соседям нужна помощь.
В ее соседях пожилые люди, ровесники Молли и Джека, конечно им нужна помощь после такой сумасшедшей грозы.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

15

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Наверное, он засыпает - подтягивает на себя край жесткого покрывала с дивана, потому что нервное напряжение отступает и тело начинает реагировать на температуру в подвале, и сидит тихо, согреваясь. Это даже нельзя в полной мере назвать сном - Джим как будто отключается на время, убаюканный этой тишиной, мерным дыханием Андреа, ожиданием рассвета.
И мерный стук в дверь, плотную массивную дверь этого подвала, который действительно уже намного больше похож на убежище стараниями Джека Харрисона, сначала кажется ему частью какой-то другой реальности - но затем на ноги вскакивает Андреа, задевает столик...
Я открою, громко говорит она, и, будто на ее голос, стук повторяется - стук, но больше ничего, как будто то, что стоит за дверью, может только стучать.

В подвале по-прежнему темно, Джиму никак не привыкнуть к этой темноте, никак в ней не освоиться, но голос Андреа он слышит очень хорошо, как и производимый ею шум, и он поднимается следом, больше угадывая местонахождение стола, только, должно быть, она сдвинула его, задев, потому что он тоже напарывается на острый угол, и от этого столкновения стеклянная столешница окончательно сдвигается с деревянной рамки, скользит на пол, разбивается.
Джим слышит звук разбитого стекла, но это его не останавливает - куда важнее остановить Андреа до того, как она откроет дверь или прикоснется к запорному механизму.
Он прыгает ей наперерез, ориентируясь по памяти - стекло хрустит, скользит под босыми ногами, как в этих забавных моментах в старых комедиях, когда злобный преследователь попадает на рассыпанные бусины или горох, только в реальности все куда менее забавно, хотя и так же скользко. Джим теряет равновесие, но успевает схватить Андреа за край майки, дергает ее на себя, перехватывая локоть - падают на пол они уже вместе.
- Нет! - Джим подминает ее под себя, вскидывает голову - снова стук, такой же мерный, такой же неправильный. - Нет! Не трогай дверь!
Что-то в нем твердо уверено: если она откроет дверь, они умрут, они оба. Возможно, смерть будет легкой, возможно, нет, он не знает, но точно знает: стоит им оказаться лицом к лицу с тем, что стучит в эту дверь, они оба будут мертвы.
- Пожалуйста, Энди!  - а стук усиливается, терет прежнюю неторопливость, теперь в дверь уже барабанят, иступленно, нетерпеливо, как будто услышали шум, издаваемый теми, кто внутри, и стремятся попасть сюда. - Энди, нет! Нельзя!

0

16

Позже, разбирая прошедшую ночь по часам, по минутам, Андреа сама удивится своей неосторожности. Кто-то проник в запертый дом, кто-то стал стучаться в дверь подвала, будто зная, что люди там, а она торопится открыть дверь их единственного убежища. Но ей в голову не приходит задаться вопросом, как такое возможно, в голове вообще только одна мысль – соседям (и почему-то очень яркий образ пожилой пары с пожилым же псом) нужна помощь. И удивление, а потом и злость на Джима – как можно этого не понимать? Как можно быть таким черствым? И когда он вцепляется в ее майку, тянет на себя, она пытается оттолкнуть его – она должна открыть дверь. Должна открыть дверь и Джим не должен ей мешать.
Но Джим сильнее, он валит ее на пол.
Нельзя. Энди, нельзя.
Почему нельзя – Энди не понимает. Все мешается в этой темноте, в ее голове тоже все мешается, а стук в дверь становится громче, лихорадочнее. Она дергается под Джимом, пытается сбросить его с себя, натыкается ладонью на стеклянный осколок от столешницы и вскрикивает от резкой боли.

Странным образом боль отрезвляет. Как будто в голове рассеивается туман, и стук в деверь больше не вызывает немедленного желания открыть и впустить тех, кто на пороге. Включается то самое – рациональное, осторожное, что бог, все-таки дал Андреа Харрисон, пусть и в меньших количествах, чем следовало бы.
Она прислушивается, но за дверью никаких других звуков нет. Она не помнит, заглушает ли дверь голоса, должно быть да, потому что в детстве они играли здесь в видеоприставку и орали на два голоса, и Молли не жаловалась. Но все равно, эта тишина ее почему-то пугает. Как будто внутри сначала раздается тревожный звонок, перерастающий с каждой секундой в настоящую сирену. Это уже похоже на панику, а больше всего на свете Андреа Харрисон ненавидит панику. И боится, конечно. Потому что так это и работает, мы больше всего ненавидим то, чего боимся.
Ей нужно успокоиться.
Ей нужно успокоиться – для этого ей нужно выбраться из-под Джима, хотя в темноте ей трудно помнить что это Джим, как будто реальность поплыла, размывая все границы, и от нее требуется огромное усилие, чтобы выставлять их снова и снова. Как пограничные столбы.
Подвал надежен.
Скоро утро.
Это Джим и он не причинит ей вреда, если она будет вести себя разумно. Потом, когда все закончится, они поговорят – она сможет ему помочь. Уверена, что сможет.

- Хорошо, хорошо! Джим, хорошо, пусть будет по-твоему!
В дверь барабанят, но кроме этого по-прежнему никаких звуков, и ладно, ладно, Энди оправдывает свое малодушие там соображением, что у них тут даже телефона нет – ее телефон и телефон Джима наверху. Если кому-то нужна помощь, на улице еще несколько домов. Андреа такое решение поперек горла, потому что ей не свойственно прятаться, отсиживаться и ждать, что кто-то сделает то, что она могла бы сделать, но, наверное, все происходящее и ее мозги немного не в ту сторону повернуло. Где-то она читала, что психоз заразен, и честное слово, похоже, так и есть.
- Хорошо. Мы не откроем эту гребаную дверь. Не откроем, слышишь? До утра никому не откроем. А теперь отпусти меня. Я руку порезала. Тут теперь везде стекло. Сможешь добраться до выключателя? Иначе мы поранимся.
Если включить свет, хоть ненадолго, ей станет легче – легче помнить, что тут с ней в подвале Джим, а не опасный незнакомец с голосом ее школьного друга. Легче помнить, почему она должна сидеть тут с ним до утра, да сколько понадобиться – потому что они друзья и ему нужна помощь, а не думать, как убежать.
Стук в дверь обрывается. Резко, внезапно. И снова тишина, никаких звуков, ничего, что могло бы дать понять, стоит кто-то у двери или уже ушел, объяснить, что происходит. Что, мать вашу, вообще происходит.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

17

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
В кромешной тишине Андреа вскрикивает под ним - дергается, вырывается, а затем вскрикивает и ее тело расслабляется. Не совсем, но все же - и сопротивляться она перестает.
Да, они не откроют эту чертову дверь. Да, дверь останется закрытой.
Стук продолжается - громкий, нетерпеливый, заполняющий, кажется, собой весь подвал.
Но кроме стука - больше ничего. Будь за этой в самом деле соседи, нуждающиеся в помощи, разве не представились бы они? Не попытались бы объяснить, что им нужно посреди ночи?
И разве бы они пришли в подвал?
Андреа просит - требует - ее отпустить. Говорит, что порезала руку, просит включить свет.
Джим приподнимается, давая ей вздохнуть, выбраться из-под него. Садится, задевая мелкое крошево стекла на полу. Доски, ничем здесь не покрытые, на удивление холодные - по-настоящему холодные, до костей пробирает, и Джим, пожалуй, впервые за весь вечер вспоминает, что не натянул даже майку.
- Давай я посмотрю, - наощупь тянется он к Андреа под этот неумолкающий стук, не улавливая иронии прозвучавшего - что он увидит в этой тьме?
Раньше бы непременно уловил - возможно, это даже стало бы их с Андреа новой шуткой, из таких, незначительных, но на пару дней, когда хочется просто вместе посмеяться над чем-то, все равно, над чем.
Сейчас - нет. Эта ночь что-то сделала с ним - с ними обоими, возможно.
А возможно, дело не в ночи.
Джим еще думает об этом - как вдруг стук обрывается, и на контрасте тишина кажется какой-то слишком плотной - плотной, вязкой, в которой его собственное дыхание звучит неожиданно громко, как и дыхание Андреа.
Он ловит ее руку - больше ничего не говорит.
Стук прекратился, но больше ничего не слышно - как будто за дверью никого и не было.
По позвоночнику Джима ползет холодный страх, и чтобы унять это, он тянет Андреа за руку через  все это стекло, под пальцами липкое и горячее - и он натыкается на острый край осколка в ее ладони.
Закрывает глаза, чтобы не отвлекаться на попытки разглядеть хоть что-то, подцепляет осколок ногтями и резко дергает - наверняка все можно было сделать лучше при свете, и еще лучше в ванной комнате, если оставить подвал и подняться наверх, но тишина за дверью, нужно признать, настораживает Джима даже сильнее недавнего бешеного стука.
Он роняет осколок куда-то в сторону, по-прежнему наощупь тянет с дивана плотное покрывало, плотно прижимает к ее ладони.
- Сожми кулак, - говорит Джим. - Утром наложим повязку.
Если оно будет, это утро. Если те, кто за дверью, дадут им выйти.

0

18

Андреа думает о том же. Если оно будет – это утро. Это какая-то бесконечная ночь, странная, абсурдная, страшная, потому что да, она напугана. Очень напугана всем. И тем, что творится снаружи и тем, что происходит тут, в подвале. Сейчас Джим говорит и ведет себя нормально, как тот Джим которого она знает, к которому привыкла. Она даже не заметила, когда все изменилось, и это ее тоже пугает, то, что это так происходит – быстро, непонятно.
Свет они так и не включают. Джим не включает, а Андреа все еще опасается настаивать, спорить с ним, вдруг это вернет того Джима, который целился в нее? Или он теперь всегда будет здесь?
Ей нужен день, чтобы со всем этим разобраться. Свет, чашка крепкого кофе, выти из этого чертового подвала, который она уже всей душой ненавидит. С рукой она бы не справилась, у нее, наверное, сейчас пальцы дрожат, а Джим справляется, вытаскивает из руки осколок, она зажимает ткань покрывала в кулаке, надеясь, что порез неглубокий. Добирается до дивана.
Ладно, Энди, ладно. Нужно признать, что все, что ей сейчас остаётся – это ждать. Ждать ей дается хуже всего, всегда так было, это Джимми отличался невероятным терпением. Ему ничего не стоило клеить сложные модули по Гражданской войне из сотен мелких деталей, она же через пятнадцать минут теряла терпение. Она и сейчас бы рискнула выйти, но хорошо помнит стук. Этот стук в дверь, в котором, при всей его обыденности, было что-то страшное.

Конечно, уже и речи нет о том, чтобы уснуть. Андреа вслушивается в тишину, в темноту, в свое дыхание, в дыхание Джима. Пытается считать минуты. Считает, сбивается, начинает сначала.
Думает о том, что вот такое молчание – оно совсем не про них. Что прежде они бы сидели и молчали? Такого бы не было. Но вот сейчас она не знает, о чем говорить с Джимом. Спросить, что это было? Спросить, что он думает об этом? Строить предположения?
Наверное, она боится того, что Джим опять заговорит о «них». Тех, кого он ждал, от кого они прятались…
Но им же было от кого прятаться – напоминает себе Энди. Кто-то залез в дом и стучал в дверь подвала, пусть даже они не слышали голосов, шагов, вообще ничего, но кто-то там был! И мало ли с какими намерениями… У них тихий городок, это правда. Тихий, спокойный город. Но иногда в тихих, спокойных городах случаются страшные вещи. По-настоящему страшные. И, наверное, каждый, кто открывал дверь незнакомцу, был уверен, что уж с ним ничего плохого не случится.
Только не с ним.

Потом Андреа начинает занимать только одна мысль, который сейчас час. Она становится просто навязчивой.
Если бы здесь были часы… - думает она. А через секунду обзывает себя глупой курицей. Ты глупая курица, Энди. Глупая, глупая курица.
- Джимми? Ты не спишь?
Ну конечно он не спит, уснешь тут.
- Можешь аккуратно до шкафа добраться? На верхней полке картонная коробка, там часы, помнишь? Часы в виде Микки-Мауса, мы их еще выбрасывать не стали, они у меня в спальне стояли раньше. Можешь их достать?
Часам бог знает сколько лет, кажется, они появились в этом доме вместе с Андреа. Но, на удивление, оказалось, что они идут. Ради интереса они вставили в них батарейки, и, когда Джим достает их из коробки, на экране горят зеленым цифры: 4:45.
- Подождем еще час? – предлагает Энди.
В шесть уже светло. Ей кажется, что это важно, чтобы было светло.
И они ждут час.
А потом, на всякий случай, еще час.
А потом выходят из подвала.

В доме тихо и пусто – и самое страшное, входная дверь заперта, как и дверь из кухни на задний двор. Только окно открыто, должно быть, ветром. И кому понадобилось залезать в дом через окно?
- Слушай, я наверх, окей? Проверю ноутбук и телефон, и деньги – может нас обокрали, пока мы сидели в подвале.
Андреа поспешно сваливает наверх. На самом деле, дело не только в ноутбуке. На сам деле, ей нужно несколько минут наедине с собой. Чтобы попытаться осмыслить все произошедшее.
[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

19

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Минута истекает за минутой. Поставленные на диван между ними часы отмеряют время до утра. Инфернально-зеленые цифры то замирают, не меняются так долго, что Джиму начинает казаться, что времени больше не существует, то вдруг несутся во весь опор, как булто пытаются наверстать потерянное.
Он смотрит на циферблат, не отрываясь, боится даже моргнуть - но вот проходит час. Наверное, в Скрэнтоне уже рассвет - дымка появляется над домами, тени монстров в кустах уменьшаются, превращаясь в забытый детский велосипед, в перевернутое для просушки пластиковое кресло, в сломанную ветку... Но настоящие монстры все еще здесь, уверен Джим. Просто тоже затаились, спрятались среди безобидных фигур - но все еще здесь, и когда настанет ночь, они снова выйдут на охоту.
Поэтому они ждут еще час.
Наверху по-прежнему тихо. Если за дверью кто-то и был, Джим не слышал ни того, как эти "кто-то" уходили, ни любого признака движения, если они по-прежнему ждут возле двери в подвал - на самом деле, снаружи он не слышит ничего. Вообще ничего - только дыхание Андреа, постепенно выравнивающееся, и шуршание, когда она меняет позу или прижимает покрывало к порезу.
Часы между ними продолжают отсчитывать время, но когда показывают семь утра, Джим и Андреа поднимаются, не сговариваясь, и идут к дверям, будто детская привычка вставать в школу снова вернулась.
Пустой глок Джим оставляет в диване - вообще не вспоминает о нем сейчас, уверенный, что против тех, кто стучал, патроны бесполезны, как бесполезны ножи и все прочее.

Но снаружи пусто - подвал пуст, как пуст и дом. Андреа проверяет входную дверь, кухонную - заперто, и только окно во двор открыто, распахнуто будто с приглашением, но ведь чтобы влезть в дом через него, нужно либо преодолеть высокий и все еще крепкий забор, либо пройти калитку с другой стороны дома.
Андреа неодобрительно осматривает открытое окно, идет наверх, чтобы проверить ценные вещи - если в дом забрался грабитель, стоит известить полицию,- а Джим в трусах, как есть, идет через кухню, осматривает распахнутые створки.
Забирайся кто-то снаружи в дом, на столешнице или подоконнике остались бы следы, но светлые поверхности чистые, разве что немного пыли. Джим поправляет задравшуюся занавеску, смотрит через окно на задний двор - двор, который знал как свой собственный.
И, замечая кое-что странное, выходит на улицу через кухонную дверь.

Сухое дерево, простоявшее возле дома не один десяток лет - Джим очень хорошо помнит, как они с Андреа однажды на Хэллоуин устроили из него висельное дерево, развесив игрушки, загримированные под казненных пиратов, и Молли сначала завизжала, когда увидела эту красоту, а потом оттаскала их обоих за уши, хотя вообще не была сторонницей насилия - рухнуло, видимо, сметенное этим ураганом, пронесшимся над Скрэнтоном ночью и оставившим о себе на память опрокинутую садовую мебель, вырванные с корнем цветы из клумб, распахнутые окна, неплотно закрытые на задвижку.
Но не сам факт гибели старого дерева заставляет Джима прижать тыльную поверхность ладони ко рту, сдерживая совсем неуместный сейчас смешок, а то, что рухнуло-то оно аккурат на хлипкую пристройку гаража, в который Андреа стала ставить свой камаро, когда они немного разгребли там хлам.
Даже отсюда Джим видит провалившуюся крышу - и даже думать не хочет, что с тачкой.
Он проходит вперед, босиком прямо по еще хранящей слабый отзвук ночной росы траве, желтой и жесткой, как одежная щетка, потому что, в отличие от Молли Харрисон, ее внучке не пришло в голову поливать задний двор этим засушливым летом, и встает прямо перед домом, глядя на окна второго этажа.
Вот старая детская Андреа, в которой спит он. Вот, за сохранившими элегантность несмотря на сорок лет, прошедшие с их покупки, шторами - спальня Молли и Джека, в которой теперь спит Андреа.
Джиму кажется, что он замечает ее силуэт за шторой.
- Эй! - кричит он, прижав руки рупором ко рту и задрав голову, не заботясь о том, что кого-то разбудит - в Скрэнтоне жили трудолюбивые пчелки, просыпающиеся с рассветом даже летом. - Эй! Энди! Тебе нужно это увидеть!
Он старается, чтобы его голос звучал нормально - детали ночного происшествия до того, как они оказались в бункере, подстерлись из его памяти, оставив муторное и тягостное ощущение, что что-то не в порядке, но, должно быть, это работает не так, потому что голос все равно звучит излишне нервозно.
А еще Джима не оставляет это ощущение, появившееся, едва он вышел из кухни. Ощущение, что за ним наблюдают - и он почти против воли оглядывается, скользя взглядом по забору, по густым ветвям деревьев в дальнем углу двора. Ничего. Разумеется, ничего.
Туман, принесенный ураганом, медленно наползает на Скрэнтон, пожирая ферму за фермой в округе.

0

20

Ну ладно, эта ночь закончилась. Они о ней просто забудут – говорит себе Энди, поднимаясь наверх. Где-то там аптечка, надо разобраться с рукой, а еще ей надо побыть одной. Пару минут, а может, больше, побыть одной. Ну, хотя бы под предлогом посмотреть, все ли на месте – все, кстати, на месте. Ноутбук, телефон, вещи. Все ровно там, где она это оставила. Никаких следов того, что в спальне кто-то побывал, разве что… Андреа разглядывает студенистую черную лужицу возле кровати, на ковре. Этого тут точно не было. Выглядит как пудинг из нефти и трогать это не хочется, совсем.
Почему-то Энди думает о Марке.
Возможно, потому, что не так давно смотрела передачу про всякую дичь, которую творили обиженные бывшие. Забирались в дома, портили тачки, оставляли всякое дерьмо – и это не фигура речи.
Марк, конечно, не такой. Не псих. Наоборот, по мнению Андреа ему не хватало как раз немного чего-то такого, живого. Спонтанности. Непредсказуемости.
С другой стороны, самые спокойные люди могут удивить, так? У них был клиент, спокойный до отвращения, с ним разводилась жена. жена была та еще сука, бесилась, кричала, плакала , а он сидел так тихонечко и нудным голосом повторял, что не наст ей развода. Аккуратный, в отглаженной рубашке-поло, в очках – золотая оправа, вот это все. А потом, в одну не прекрасную ночь, он убил и жену, и детей. Потому что не мог с ними расстаться.
Хотя, насчет непредсказуемости – Джим смог ее удивить. Еще как смог. Она прямо не знает, что делать с этим удивлением.
Энди идет в ванную комнату, выкручивает воду, подставляет порезанную руку под струю, морщится. Ничего страшного, швы накладывать не нужно, просто залить перекисью и перебинтовать. В детстве у них случались царапины и пострашнее… Но в темноте подвала ей казалось, что кровь так и хлещет.
Так вот, Джим… Энди не позволяет себе отвлечься от этой мысли. Ну а что Джим – тут же находит она оправдание другу детства. Что, ему мало досталось? Он жену похоронил, жену и ребенка. А перед этим жена отправила его в психушку. Ну да, называлось это куда приличнее, но психушка и есть, так?
Конечно, он… ну, скажем, потерял самообладание. Черт, даже она в этом подвале была не уверена в том, что творится на самом деле, а что она себе придумала… Стук в дверь, например. Он точно был – этот стук в дверь?
Может ли она спросить об этом у Джима?
Должна ли она разговаривать об этом с Джимом?

Джим кричит под окнами, как в детстве. Став старше, они перешли на таинственный язык свиста, световых сигналов, ну и камешки в окно никто не отменял. Наверное, самые запоминающиеся ее приключения начинались именно с этого – с того, что Джимми появлялся прямо под ее окнами, минуя такое несерьезное препятствие, как забор. Всегда находилась шатающаяся доска в заборе, которую дедуля забывал приколотить, всегда. А если под бдительным взглядом Молли он ее и приколачивал на место, в тот же день чудом появлялась другая, рядом.
Энди выглядывает, вся еще наполовину в этих воспоминаниях.
- Что? Что должна увидеть?
Огромную лягушку в кустах роз? Дохлую птицу? В детстве было много всяких вещей, которые стоило увидеть. В юности тоже – например, голый Джим, купающийся с другими парнями в реке. Незабываемое зрелище, которое Энди бережно хранит в своей памяти.
Но потом она смотрит на дерево, пробившее крышу гаража, и лицо ее вытягивается.
- Твою ж мать. Твою ж Хелену Бонем Картер мать.

Ее красный камаро, который она любила как родного ребенка, вышел из строя, на него свалилась часть крыши, длинная ветка разбила лобовое стекло, на капоте вмятина, сиденьям из натуральной кожи пришел печальный конец. Энди глазам своим не верит, бродит вокруг – она выскочила, натянув шорты, даже руку не успела перевязать, обмотала полотенцем.
- Да как так… Ну почему именно сейчас? Глазам своим не верю, Джимми, просто глазам своим не верю… Надо вызвать эвакуатор.
Андреа вытаскивает телефон, который всю ночь простоял на зарядке – недоуменно хмурится. Сигнала нет.
Совсем.
- Джим? Твой телефон далеко? С моим какая-то хрень.
Гроза – напоминает она себе. Ночью была гроза, она же слышала этот грохот даже в подвале. Может, повредило вышку связи или еще что случилось. Но ей как-то не по себе.
Не говоря уже о том, что ремонт камаро обойдется ей недешево.[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]

0

21

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/ec/62/4/41002.jpg[/icon][nick]Джим Халперт[/nick][status]ад пуст[/status]
Андреа высовывается из окна - по-прежнему в свободной майке, в которой выбралась из постели. У них как будто долгие выходные - когда дни похожи друг на друга, когда можно слоняться по дому в пижаме и есть прямо из магазинных упаковок, и Джим так себя и чувствует - в разгаре длинных выходных, когда так просто потерять себя среди этих одинаковых, заполненных бездельем дней.
- Извини, - невпопад говорит он, когда Андреа смотрит на гараж.
Это не его вина, не он виноват в том, что сухое дерево не выдержало урагана - но все равно извиняется.

Пока Андреа спускается, Джим слышит шорох у забора - это они, приходит в голову неуместно, как-то нелепо. Кто они? Он не знает, но эта мысль - этоониэтониэтони - так и засела в мозгу, тревожа и не давая убедить себя в том, что эта ночь, это утро ничуть не отличаются от других.
Но это никакие не они - это миссис Стакхауз, старая соседка Харрисонов, которую Джим не видел и не слышал, о которой едва ли не забыл.
Она - миссис Стакхауз - тоже в ночной рубашке, и Джим с внезапным истерическим весельем думает, что сегодня Скрэнтон может претендовать на филиал съемок какого-то фильма-катастрофы: растерянные жители выскакивают из кроватей в чем есть, осматривают повреждения...
Старуха движется как-то неровно, шорох повторяется - да она же царапает забор, догадывается Джим.
- Миссис Стакхауз? - зовет он ее, всматриваясь в ее бледное, одутловатое лицо в обрамлении седых косм.
Она как-то тяжело поворачивает голову на голос, Джим даже не уверен, что она его видит, но ему все равно становится не по себе - стоит тут на заднем дворе Молли Харрисона в трусах, как какой-то сумасшедший, если старуха его испугается, то в этом уж точно будет его вина.
- Миссис Стакхауз, это я, Джим. Джим Халперт, помните меня? С вами все в порядке, миссис Стакхауз? - спрашивает Джим, надеясь, что это поможет, но старуха вдруг дергает головой, как будто услышала что-то на своей стороне забора, а затем отходит, скрываясь за высокой стеной подувядшей жимолости.
Могла ли она пробраться в дом Андреа и стучать в дверь подвала, приходит в голову Джима какая-то невнятная мысль - он плохо помнит, почему они с Андре торчали в подвале, может быть, передали штормовое предупреждение и они решили переждать ураган там? Он плохо это помнит, но помнит, что кто-то стучал - кто-то совершенно точно стучал.
Кто это был? Почему они не открыли дверь?

Эти размышления прерывает Андреа - она переодела пижамные штаны на шорты, так что выглядит вполне нормально, и все вокруг тоже выглядит вполне нормально, и единственная проблема - это он сам, как ему и сказала Пэм перед тем, как вызвать медиков.
Андреа обходит гараж, подавленная, едва ли не убитая - это просто тачка, хочет ей напомнить Джим. Кусок металла. В сервис-центре тебе ее починят, сделают как новенькой - неужели ты не понимаешь, что это всего лишь машина?
Наверное, Андреа и в самом деле была привязана к своему камаро, и Джим заставляет себя подумать об этом.
- Нет, в комнате. Сейчас принесу, заодно оденусь - тут уже отметилась миссис Стакхауз, даже странно, что она не высказалась насчет моего вида...
Миссис Стакхауз все годы, что Джим и Энди дружили, была убеждена, что малолетний Халперт пользуется невинной внучкой Харрисонов - в том самом смысле.
Стоило Джиму оказаться у дома Андреа, соседка - тогда она вовсе не была такой старой, ловит себя на мысли Джим, удивляясь тому, куда незаметно провалились двадцать лет - занимала наблюдательный пост у забора, маскируя свою деятельность чем-о вроде обязательного полива живой изгороди или подрезки растений на клумбе, и следила, чем подростки занимаются, отравляя летние часы у бассейна не хуже груза невыполненного домашнего задания.
Сейчас Джим отчего-то чувствует себя почти как тогда - провинившимся мальчишкой, так что первое, что он делает в бывшей детской спальне Андреа, которую она выделила ему, так одевается - джинсы, майку, даже носки с кроссовками, как будто собрался выйти за пределы .
И только затем смотрит на темный дисплей телефона.

Заряд полный - но на месте делений, указывающих на уровень сигнала, пусто.
Джим недоуменно выключает и снова включает телефон, дожидается загрузки - у него простенький кнопочный телефон, ничего лишнего, зато довольно крепкий и выдерживающий песок и температуру в пустыне, и вот чего-чего, а проблем со связью у него еще не случалось.
Но на дисплее по-прежнему пусто.
Это странно - даже если повреждена вышка у Скрэнтона, есть другие: нужно забраться в настоящую глушь, чтобы телефонная антенна оказалась неспособна поймать сигнал связи, а они всего лишь в Скрэнтоне. Да, не столица мира, но в трех часах езды Нью-Йорк, в полудне - Фили.
И над головой спутники, десятки сотен спутников, которые обеспечивают сотовым сигналом всю Америку.
Джим нашаривает пульт, включает телевизор, переключает канал за каналом - везде потеря сигнала, белый шум, бьющий по ушам настолько резко, что он выключает звук.
Это уже не просто странно - это очень странно.

Он спускается, показывает Андреа телефон в руке:
- Какая-то хрень? В смысле, телефон не ловит сеть?
Телефон, телевизор - нет сигнала. Гроза могла повредить антенну на крыше дома и на время вывести из строя телевизор, но телефон? А телефон и телевизор одновременно?
Джим смотрит на экран - время к девяти, только почему так пасмурно? Всю неделю обещали жару, вчера солнце палило так, что пообедать они смогли только когда стемнело, потому что жара отбивала любой аппетит, а в доме нет кондиционера, но разве к девяти часам летнего утра солнце не должно красоваться на небе?
Небо затянуто серой пеленой, Джиму кажется, что конденсата на крыльце задней двери и разбитом камаро стало даже больше, чем раньше, как будто туман становится гуще, так и не высушенный под спрятавшимся солнцем.
- Телевизор тоже, - сообщает Джим. - По всем каналам одно и тоже - помехи, больше ничего... Ты не видела миссис Стакхауз? Она стояла возле забора, когда я вышел в первый раз, а потом ушла... Мне кажется, ей... Она... В общем, ты не знаешь, с ней что-то происходит? Деменция, может быть? Она стояла в ночной рубашке и не узнала меня, когда я ее окликнул.
Может быть, это и правда деменция. Может быть, проблемы с памятью - Агнесс Стакхауз старая женщина, была старой еще двадцать лет назад, когда Андреа жила здесь, а Джим считал это место вторым домом.
Все может быть.

0

22

- Старая ведьма Стакхауз? Деменция? Да ты что, Джимми, она все такая же вредная! Любит, конечно, притвориться эдакой беспомощной пожилой леди, но слышал бы ты, какой она вой устроила, когда пес Бертонов забежал на прошлой неделе к ней под кусты и наделал там своих дел! Она так бегала за бедной собакой, я боялась, их удар хватит, обоих, и старуху и пса…[nick]Андреа Харрисон[/nick][status]подруга в законе[/status][icon]http://c.radikal.ru/c11/2002/4a/9885c652bc9e.jpg[/icon]
В общем, по мнению Энди, деменция и Агнесс - мать ее – Стакхаузн, совершенно не лежат в одной плоскости. Такие старые грымзы доживают до ста лет в здравом уме и твердой памяти, изводят всех наследников своими придирками и требованиями, а когда, наконец, умирают – все вздыхают с облегчением.
Энди сначала хочет поделиться этой мыслью с Джимом, но потом испытывает что-то вроде угрызений совести. Ладно, все так, миссис Стакхауз та еще заноза в заднице, но она пожилая одинокая женщина. Всякое может случиться. Инсульт, например.
Вдруг ей нужна помощь? Может, она пыталась позвонить по телефону, ей это не удалось, она пошла к соседям – логично? Да. Даже ночная рубашка не очень смущает Энди – тут ночью, похоже, творился сущий ад.
Память тут же подбрасывает Энди картинку – Джимми целится в нее из пистолета, но она не может понять, это было на самом деле, или это она сама придумала? Она точно помнит, что они сидели в подвале. Точно помнит, что кто-то стучался в дверь – она хотела открыть, да, точно. А Джимми ей не давал.
- Дьявол… мы вчера не пили дедулин коктейль, нет? В голове такой туман, как будто мы всю ночь ходили по барам… Слушай, может, сходим к миссис Стакхауз? Проверим, что да как.
Эвакуатор все равно не вызвать.

Вблизи заметно, как дом миссис Стакхауз пострадал от времени. Уже не такая идеальная лужайка, с гнома облупилась краска и жертвой безымянных вандалов пал его нос и кончик колпака. Кусты сирени росли как хотели, что раньше было немыслимо, а балки крыльца следовало бы покрасить.
Энди стучит в дверь.
Чувствует себя девчонкой – хотя, девчонкой она бы близко к двери Агнесс Стакхауз не подошла. Ни за что.
- Эй? Миссис Стакхауз? Это Андреа Харрисон. У вас все хорошо? Эй?
Тишина.
Андреа прислушивается – нет, в доме гробовая тишина. Дергает за ручку – дверь открыта.
- Не знаю, что делать, - признается она Джиму. – Вдруг она там лежит и ей нужна помощь… но если нет – она же нам голову откусит!
- Эй! Эй, Энди, Джимми! Эй, поверить не могу! Это правда вы?!
Андреа всматривается – по улице идет человек в рабочем темно-синем комбинезоне, в руке (в такую-то рань) бутылка в бумажном мешке, и это точно не лимонад.
- Эй, вы меня не узнаете?
Ох, думает Харрисон. а можно мы тебя не узнаем?
Это Сэм. Сэм Калеб.
Сэм Калеб, который после окончания школы ушел в армию, вернулся через четыре года и с тех пор пил – ну и иногда работал в местной автомастерской. Ни жены, ни детей, ни карьеры. Ничего. Пшик. Пустое место.
Неудачник.
Энди не любит неудачников, она запах неудачи за милю чует. Но тут прямо никак не разминуться.

- Привет, Сэм, - без энтузиазма приветствует она старого знакомого. – Не знаешь, что тут ночью было?
Сэм смеется – радостно так. Вот кто точно всю ночь пил.
- Гроза была. Пиздец, а не гроза, думаю, и ураган был. Я-то перебрал, заперся в гараже и отрубился, а утром вышел – деревья повалены, вокруг хрень какая-то.
Ага, спасибо, Сэм, ты нам очень помог.
- Вы чего? Вы… Эй, миссис Стакхауз, старая жопа, это я, Сэм Калеб, узнаете меня? Эй!
Вот ситуация вообще не смешная, но Энди становится смешно, она фыркает, прикрывая рот ладонью, виновато смотрит на Джима. Ну правда, в этом есть какой-то смешное, абсурдное и смешное.
Сэм подмигивает ей, широко улыбается Джиму.
- Ну все, мы заходим! – орет он.
Толкает дверь – и правда заходит, потом грязно ругается, и Энди точно знает, она не хочет это видеть, но потом понимает, что ей придется это увидеть. Придется.
Поэтому она сначала вцепляется в руку Джимми, хватает его, как клещ, а потом они перешагивают через порог дома, который в детстве их пугал не хуже Бугимена.

0


Вы здесь » Librarium » Согласно инструкциям » На прицеле


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно