[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Воннегута[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
Ларри чувствует, как у него начинают гореть уши, щеки, все лицо, пока Рута рассматривает фотографии - он, конечно, забыл о них, не думал, что это она, а уж Бротиген вряд ли бы стал проходить в дом, и теперь это так глупо, все эти разложенные карточки, еще свежие, яркие, только вчера отпечатанные...
И его ужасно задевает ее тон - этот взрослый, рассудительный тон. Как будто ничего такого. Как будто она не понимает, что значат все эти фотографии.
- Эта плохо вышла, я запорол выдержку, - ему не нужна ее похвала, ради бога, думает Ларри, перестань, прекрати делать это, это не кружок любителей фотографии. - В любом случае, они не для того, чтобы их показывать.
Он практически выдирает из ее рук карточку, бросает на стол изображением вниз, а затем принимается торопливо сгребать все остальные, переворачивая, пряча то, что на них изображено, от той, кто на них изображен. Запеканка в тяжелой керамической миске остывает на столе.
Зачем ты пришла, жжет ему язык вопрос. Если не из-за Изнанки и того, что поселилось на кирпичном заводе - то ради чего?
Но он молчит, удерживает его при себе, и лишь складывая в оказавшуюся такой внушительной стопку последнюю фотографию - ту самую, на крыльце, полную чего-то невысказанного, потаенного, от чего у него дыхание перехватывает с каждым взглядом на эту карточку, - он все же останавливается.
Останавливается, фыркает, убирая со лба прядь - ему нужно постричься, мать говорила об этом еще месяц назад.
- Не в этом дело. Мне хорошо платят в мастерской, это так, но дело не в этом.
Она сидит у него на диване, такая невероятно красивая - куда красивее, чем на любой фотографии, и Ларри думает, вот бы сейчас.
Сфотографировать ее сейчас.
Мягкая вязаная кофта на коленях, подол чуть замялся, открывая колени. Накрашенные губы, жемчужные серьги, браслет. То, что он в ней так любит - это внутреннее спокойствие, открытость.
- Я не вернусь в школу, - поясняет Ларри, вставая у стола, опираясь бедрами. - Ты про это пришла поговорить?
Ну да, она же школьный психолог, вспоминает он с горечью.
Школьный психолог - вот почему приехала в участок, вот почему пришла сейчас к нему.
Ларри опять смотрит на запеканку и та сейчас кажется ему совсем неаппетитной - как будто попытка откупиться.
- В чем дело? - спрашивает он прямо. - У тебя какие-то проблемы из-за того, что я бросил школу? Я же объяснял директору и мисс Крюгер. Мне там скучно. Я не собираюсь в колледж, мне нет дела до аттестата. Если захочу, всегда смогу сдать программу выпускного класса потом, но какая разница. У меня есть работа, я останусь в Хокинсе. Все в порядке, правда. Если после восемнадцати я буду официально трудоустроен, то смогу забрать сестру из приемной семьи...
Ларри замолкает - он не знает, что уже известно Руте о том, что Лиззи забрали.
Впрочем, пустой дом, наверное, лучшее свидетельство.
- В любом случае, я не смогу уехать в колледж. Из-за Лиззи. Не смогу стать ее опекуном, если буду жить в студенческом кампусе. Я узнавал. Извини.
Он и сам не знает, за что извиняется - может, за то, что она верила в него, а он не оправдал ее ожиданий.
Может, за то, что оказался совсем не таким, как она его себе представляла.
Ларри даже не знает, нужны ли ей его извинения, скорее всего, нет.
Но все же она пришла - зачем-то пришла, и даже если только для того, чтобы поговорить о социальном пособии - у него мороз по коже, когда он представляет, как бы на него смотрели в школе, на изгоя, психа, а теперь еще и нищеброда - это все равно много для него значит. Ему всего семнадцать - любое ее слово, ему адресованное, много для него значит, любой взгляд. Ларри еще не знает этого наверняка, но не удивился бы, расскажи ему кто, что он будет помнить их разговоры - каждый - и спустя годы.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
Достаточно взрослый, значит.
Ларри уговаривает себя не думать о том, что она вовсе не вкладывала в эти слова никакого смысла кроме того, что прозвучал - он достаточно взрослый, чтобы распоряжаться своим временем и своим будущим, ничего другого - но все равно вскидывается, смотрит на нее в ответ, пытаясь прочесть в ее лице что-то еще.
Что-то другое.
То, почему она пришла на самом деле - никаких проблем, все так, и она признает за ним право на Хокинс с легкостью, которая его удивляет и, наверное, немного задевает.
Но дело, конечно, в Лиззи, и Ларри кивает - да, ей будет лучше с ним. Не с Табитой - ладно, Ларри готов признать, что болезнь матери прогрессирует, что у него не хватает времени следить за тем, чтобы она принимала таблетки, но с Лиззи другое дело, и он верит, что все, о чем говорила женщина из соцопеки, не станет приговором для Лиз. Что она вырастет нормальной - по крайней мере, достаточно нормальной для того, чтобы ее у него не забрали. Что она сможет оставаться одна, сможет жить в их доме, а не в специальной клинике для таких детей и взрослых.
Это неприятные мысли, и он задумывается об этом и не замечает, что пауза в разговоре затягивается - что Рута так и сидит в гостиной, сложив кофту на коленях, не торопясь уйти. Его не тяготят ее присутствие - конечно, нет. Наверное, она одна из немногих людей во всем Хокинсе, который мог бы этим похвастаться, потому что Ларри обычно не слишком комфортно чувствует себя в обществе.
С Рутой, конечно, все иначе - и он поднимает голову, ловит ее взгляд. Она смотрит на него так изучающе - у нее странный взгляд, взгляд, который полон чего-то, что ему так и не удается разгадать. Но кое-что он все же понимает - она в нем разочарована.
Не за что извиняться, ну конечно.
Это неприятно - Ларри дергает головой, моргает, как будто ему в глаза песку насыпали, и решительно сдвигает стопку перевернутых фотографий по столу подальше.
А потом снова недоверчиво вскидывает голову - он не ослышался?
- У меня плохой фотоаппарат, - слетает у него с языка быстрее, чем он успевает подумать - и теперь Ларри готов дать себе оплеуху. Разве это не то, чего он хотел? Разве не то, о чем не решился бы спросить ее?
Просто несколько фотографий - не случайных, сделанных исподтишка, без ее согласия и, возможно, желания, а настоящих. Чтобы у него осталось несколько правильных фотографий, чтобы через полгода он не спрашивал себя, не придумал ли он Руту Лесли.
- Правда? - Ларри не знает, куда деть руки, которые сейчас кажутся слишком длинными, не знает, не передумает ли она, пока он ходит за фотоаппаратом. - Можно?.. Не уходи никуда. Сиди, пожалуйста. Я сейчас вернусь.
Он пятится из гостиной, как будто она растает, как дымка, стоит ему отвернуться, а потом торопливо бежит по коридору, застеленному загибающемся у стен линолеумом, в свою комнату, кидается к заваленному картами города столу, дергает за попавший под руку потертый кожаный ремешок.
Гнездо для пленки пусто - Ларри  ужасе пытается вспомнить, есть ли у него новая пленка, шарит я выдвинутых ящиках и с облегчением смыкает пальцы на плотной картонной упаковке.
Заряжает уже на ходу, возвращаясь - фотоаппарат старый, тяжело оттягивает руки, зато он с ним уже сколько, три года? Знает все особенности, все нюансы - все, чтобы фотография вышла хорошей, а сейчас ему особенно важно, чтобы фотография вышла хорошей.
Останавливается, откручивая крышку объектива, оглядывает Руту, заставляя себя думать о ней, как об объекте - как о модели. С какой стороны ему встать. Как должен падать свет.
Лампочка под потолком не яркая, в ее свете, желтом, теплом, Рута выглядит мягче и моложе, чем в школе, совсем девчачье платье без рукавов и браслет с мелкими подвесками добавляют деталей, которые Ларри непременно хочет оставить в кадре. Это не должен быть портрет, нет - и он оглядывает убогую обстановку, но потом бросает попытки придумать, в каком углу она будет смотреться лучше.
В любом. В любом углу, он просто возьмет в фокус только ее, оставив все остальное слегка размытым, чтобы не видно было складок на сползающем с дивана пледе, пятна на обоях, куда Лиззи наклеила весной пасхального кролика, стопки книг прямо на полу возле подлокотника.
- Включи, пожалуйста, свет, - бормочет он, кивая на высокий старомодный торшер за диваном  - Табита любила читать в его свете, свернувшись на подушке.
И когда Рута протягивает руку, чуть наклонившись, когда ее волосы скользят по плечу, оттеняя накрашенные губы, он делает первую фотографию - на минимальной выдержке, не уверенный, что получится хоть что-то.
- Извини, - снова извиняется он. - Я должен был предупредить. Редко фотографирую людей... Ну, когда они знают об этом.
Звучит абсолютно ненормально - Ларри нервно фыркает, чувствуя снова предательский жар в лице.
- Может, выйдет не слишком резко из-за света, но выйдет. Э-э-э... Ты хочешь какую-то особенную фотографию?

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
- Я покажу, - у него есть несколько фотографий, которые ему кажутся удачными - не только с Рутой. На нескольких есть Лиззи, а еще пустая парковка перед котлованом, которому только предстоит стать торговым центром, есть озеро, затянутое ледком, Светильник-Джек с прошлого Хэллоуина... Ему хочется показать ей эти фотографии, как, должно быть, в прошлом вернувшемуся с победой рыцарю хотелось кинуть все завоеванное к ногам своей дамы: смотри, все в твою честь. Ларри не обманывается - он помнит все, сказанное Рутой, и о том, что у нее есть жених, и о том, что она вовсе не собирается связывать свою жизнь с Хокинсом, но все же хочет показать ей все, что у него есть - все, что ему самому нравится, то, что он считает красивым, по-настоящему удачным. Это не удержит ее, конечно, не удержит - ну что он на самом деле может ей предложить? Только самого себя - а еще кучу проблем, сплошные неприятности, косые взгляды... Кто в здравом уме согласится?
- Когда смотришь в камеру, фотография получается... официальной. Как будто у школьного фотографа. А еще ты иначе улыбаешься, когда считаешь, что это требуется, а не хочешь улыбнуться по-настоящему. Нет, тоже очень красиво, просто иначе... Наверное, я не смогу объяснить, лучше покажу, хорошо? Потом, когда напечатаю.
Он обходит комнату, собирая фокус - глубокие тени позади дивана превращают падающий на Руту свет от торшера в естественное сияние ее кожи, подчеркивают плавность линии рук в платье без рукавов, узкую спину, изгиб бедер, заметный, даже когда она сидит.
- Если тебе не понравятся фото, я просто уничтожу пленку, - обещает Ларри - он не думает, даже помыслить не может, что это прощание, и даже когда она касается верхней пуговицы на платье, не думает о прощании.
Она самая красивая женщина в городе, вот то единственное, что приходит ему на ум, когда она роняет платье на пол возле дивана и вновь садится прямее - сдвинутые круглые колени, изящные плечи, тонкая ткань лифчика, почти сливающегося по цвету с тоном ее собственной кожи, мягко начинающей розоветь.
Фотоаппарат кажется ему ужасно тяжелым - Ларри смотрит через объектив на уменьшенную копию своей гостиной, которая сейчас вовсе не кажется ему убогой или неуютной, как будто это сияние, исходящее от голой кожи Руты, проливающееся из ее глаз, украшает собой все. Это как снежный шар, приходит ему в голову - вот что такое эти фотографии. и он боится опустить камеру, потому что что-то внутри него уверено: стоит ему сделать это, как магия рассеется.
Рута исчезнет, оставив после себя только травянистый запах духов, все окажется сном, и он проснется в пустом доме...
Ларри стискивает фотоаппарат в руках так, что старый поцарапанный пластик скрипит.
Делает еще несколько снимков, перемещаясь по гостиной. Щелк, щелк, кассета мотает пленку.
Он останавливается возле самой стены, не глядя находит выключатель и верхний свет гаснет - теперь единственный источник освещения за плечом Руты, заливает ее правую щеку, заставляя волосы сиять, правое плечо с розовой отметиной сдвинувшейся лямки, выступающее из ткани полукружие груди, бедро, колено.
- Повернись... немного. К свету, - хрипло и тихо просит Ларри, не уверенный даже, что может - может просить, может говорить ей, что делать. Или, быть может, это тоже будет ошибкой - и сейчас она встанет, наденет платье и уйдет.
У него в гостиной не жарко - но ему так не кажется, напротив: воздух в доме сейчас напоминает Ларри марево над раскаленным асфальтом в июле, сушит губы, горло, выступает жаром между лопаток и на лице.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]Она молча и очень естественно поворачивается, смотрит в сторону. Волосы падают на одно плечо золотым шелком, полуоткрытые губы, кажется, вот-вот сложатся в улыбку. Это совсем не то, что картинки из журналов, которых полно в автомастерской, и Ларри даже не нужно видеть эти фотографии напечатанными, чтобы знать это - там весь смысл сводился к тому, чтобы девчонка прогнулась посимпатичнее, сверкая голой грудью и выставленной задницей, или Ларри просто так кажется, потому что что ему до тех девчонок, что до журнальных картинок, если то главное, что он ищет в женщине, оно здесь, в Руте Лесли?
Он продолжает фотографировать - она смотрит прямо в камеру, когда заводит руки за спину, выгибаясь, а потом поводя плечами, и снова подставляется свету, позволяя ему скользить по ее горлу, груди, животу и теряться между сомкнутых бедер.
У Ларри перехватывает дыхание. Он нажимает на кнопку, ловя каждый миг - каждый миг этого удивительного обнажения, а потом щелчок не срабатывает, катушка не двигается.
Закончилась пленка.

После вопроса Руты повисает тишина, наполненная тем особенным ожиданием, стуком его сердца, короткими вздохами. Ларри медленно, не глядя кладет фотоаппарат на край стола, куда дотянулся.
- Пленка. Кончилась, - отрывисто поясняет он. - Надо сходить за новой кассетой.
Новая кассета где-то там, в ящике стола в его комнате, под блокнотами и негативами - двадцать шесть шагов туда и обратно в гостиную, три минуты, но это сейчас кажется Ларри огромным расстоянием, невероятным сроком.
Он не может повернуться и пойти за новой пленкой, не смог бы, наверное, даже если бы от этого его жизнь зависела.
Вместо этого Ларри идет к дивану - идет к Руте, пять шагов, эта гостиная и правда совсем маленькая.
Он даже не пытается смотреть ей в лицо - не сразу. Пусть у него нет опыта, зато есть книги - сотни прочитанных книг, и опыт литературных персонажей, всего лишь теней в чьих-то фанатазиях, говорит ему, что когда так раздеваются, то хотят, чтобы смотрели не на лицо. Она раздевается для него - в его доме, зная, что он будет смотреть, и Ларри бесхитростно смотрит, наполняясь чем-то совершенно другим, настолько горячим, что ему становится тесно в собственном теле и хочется раскинуть руки и закричать от переполняющего его чувства, граничащего с восторгом.
Но еще сильнее ему хочется другого - дотронуться. Проследить за игрой света от торшера на ее груди, когда она вздыхает. Кончиками пальцев обойти плавную линию живота, прижаться к ней, узнать на вкус, раствориться.
Диван скрипит, когда Ларри садится рядом, все еще до конца не веря, что это происходит - с ним, с ними, прямо сейчас.
Все отступает перед этим - все, что случилось с Лорой и Бобом, мертвые животные, Чокнутый Фил, даже Изнанка, все это перестает иметь значение, как будто кто-то повернул выключатель у Ларри в голове. Табита, сестра, автомастерская, насмешки Харрингтона - все растворяется, оставляя только одно. Его любовь. Его желание. Ее желание.
- Ты скажешь, что мне сделать, чтобы вышло хорошо? - у него путаются мысли, в голове как будто жвачка - розовая сладкая жвачка, и Ларри больше не может думать, потому что все слишком сложно, слишком сильно. Неуклюже развернувшись, он целует Руту так, как уже целовал однажды - на ее кухне, и, будто поцелуй становится той самой точкой опоры, все становится совсем легко - и ее плечи под его ладонями, и узкая горячая спина, гладкая, словно согретый солнцем мрамор, и биение пульса под кожей на горле.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
Это поцелуй совсем другой - не то чтобы у Ларри много опыта, даже в поцелуях, и кроме Нэнси три года назад, когда его еще приглашали на разные вечеринки, он больше ни с кем не целовался, но он все равно чувствует, что сейчас Рута целует его в ответ иначе. Не так, как целовала у себя на кухне - точнее, он ее целовал, а она не знала, как оттолкнуть его так, чтобы не обидеть.
Сейчас - и он это чувствует - она не хочет его отталкивать, и гладит по плечам, потом тянет с него майку, мятую, пропахшую потом и машинным маслом, такую же, как и сам Ларри, и ему ужасно стыдно за все это, за эту майку, за продавленный диван, за недопитое пиво на полу и вообще за весь этот дом, неопрятный и заброшенный, так стыдно, что он готов сквозь землю провалиться, потому что вдруг она оглядится как следует и пожалеет... Пожалеет, что пришла, что сняла платье, что позволила ему целовать себя.
Пожалеет, что позволила ему...
Ларри себя одергивает - может, он слишком торопится. Может, это ничего не значит, и ее снятый лифчик тоже может ничего не значить - что ему об этом известно? Ровным счетом ничего, но истории про то, как девчонки динамят своих дружков, он краем уха слышал - тот же Бротиген от Эйприл еще ничего не получил и нет-нет, да поплачется об этом своим приятелям.
Но если он и слишком торопится, то Рута пока не возражает - обнимает его, гладит по плечам, ерошит волосы на затылке, и он думает, что ему тоже можно.
За это ему тоже ужасно стыдно - за то, что у него нет опыта, никакого опыта, кроме теории, и она может решить, что он какой-то отсталый, или, что еще страшнее, может решить, что он...
Ее не хочет, проговаривает Ларри это про себя, удивляясь тому, как это звучит, пусть даже в его голове.
Может решить, что он тормозит, потому что ее не хочет, и эта мысль Ларри хорошо так подгоняет - потому что это совсем не так. Потому что - есть у него опыт или нет - он знает, что это такое, и знает, что с этим у него все нормально, и, хотя в таком не признаются и он уж точно не признался бы в этом Руте, последние два месяца он думал о ней, когда делал... это. Когда сам с собой делал это - и представлял ее, как она поворачивается от доски, как гладит его по плечу, а в расстегнутой на три пуговицы блузке виднеется край лифчика - однажды она наклонилась за упавшей книгой и он поймал это голубое на сливочно-белом.
В общем, Ларри знает, что хочет - только все равно ужасно боится облажаться, и даже каким-то краем сознания жалеет, что у него нет этого чертового опыта, потому что, наверное, сейчас было бы проще.
Вот уж совсем дурная мысль, но хоть он себе и велит успокоиться - поди тут успокойся, потому что Рута его касается, его плеч, спины, рук, гладит и целует его, и у него пульс, наверное, точно за сотню перевалил, и руки, поди, вспотели, как будто он шесть миль пробежал.
У него воздух кончается, а ему все равно еще мало - и он целует ее в подбородок, в щеку, сползая ладонями с ее плеч на грудь, чувствуя ее грудь, без лифчика, без ничего - нет, не может это ничего не значить, то, что она разделась у него в доме, перед ним, и отвечает на его прикосновения и поцелуи.
Это Рута - Рута не стала бы так с ним поступать, если бы это ничего не значило, и эта мысль, она, наверное, Ларри окончательно убеждает - и в том еще, что ему это не снится.
Он подтягивается поближе, разворачиваясь сильнее к ней, обхватывает, приподнимая, грудь, гладит по спине, наклоняется, выцеловывая по ее горлу и верху груди длинную цепочку, забираясь на диван коленом, почти укладывая Руту на сползший почти до самого пола плед - и тут, конечно, этот чертов диван показывает свой характер, выбирая самое неподходящее время. Продавленные пружины скрипят, складывающийся механизм вдруг срабатывает, диван разъезжается, совершенно отвратительно, да еще с таким мерзким звуком. Задевает бутылку, и ко всему этому прибавляется еще и запах пролитого выдохшегося пива - вот теперь Ларри действительно хочет провалиться на месте, или сделать все, чтобы последняя минута исчезла у Руты из памяти.
- Извини, - говорит Ларри, приподнимаясь и нашаривая опору среди пружин - из-за этого неожиданного диванного предательства его уронило прямо на нее,  - тут сломана спинка - Лиз по ней любит прыгать, и я так задрался чинить, что в последний раз уже не стал... Извини.
Остановись, говорит он сам себе. Перестань извиняться. Это всего лишь диван - и это к счастью, потому что это совсем неподходящее место для... этого.
Лихорадочно Ларри перебирает варианты - его комната не подходит, потому что там все еще хуже, чем в гостиной, детская Лиз ему даже в голову не приходит... Спальня Табиты - ну конечно! Там убрано, он постарался, когда еще надеялся, что соцработник отдаст сестру домой, а больше туда и не входил - и там нормальная двуспальная кровать, чистое постельное белье и уж точно нет ни крошек от сэндвичей, ни бутылок из-под пива...
Там есть даже проигрыватель - мать любила музыку, иногда та ее даже успокаивала, и если Рута захочет, думает Ларри, он включит музыку, найдет какую-нибудь станцию с хорошей программой.
- Пойдем в другую комнату? - предлагает он, вот сейчас точно уверенный, что с нее хватит - что сейчас она решит, что это все ни в какие ворота, совсем не романтично и никуда ей не упало, оденется, напомнит ему про запеканку и уйдет. И тогда ему, наверное, останется только навсегда запереться в этом доме и никогда больше отсюда не выходить. - Только не уходи. Даже если передумала, не уходи, хорошо? Там нормальная кровать, и еще можем включить радио, даже телевизор...
Совсем крошечный, черно-белый, размером с коробку из-под обуви - как будто телевизор в самом деле может соблазнить Руту остаться.
- Не уйдешь? - спрашивает Ларри, тянет ее за руку, поднимая с дивана - торшер оказывается ниже, лицо и плечи Руты затенены, зато грудь, живот, бедра - все на виду, и Ларри тяжело, беспокойно сглатывает, переплетая свои пальцы с ее - лишь бы не ушла.
И тянет ее к коридору, ведущему в комнату матери - и вот теперь, ладно, это уже очевидно.
Он хочет - всего. Чтобы у него все было сегодня и с ней - прямо сейчас.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
- Это Табиты комната, - поясняет Ларри хрипло, когда Рута оглядывается, попав в спальню его матери - он не называет Табиту "матерью", потому что ему инстинктивно кажется, что не стоит. Не стоит упоминать, что он живет с матерью, что ему нет восемнадцати - все это нисколько не сексуально, это Ларри понимает.
- Тут все чистое, я думал, вдруг она вернется - вместе с соцработником, и убрался, - продолжает он, а потом замолкает, поворачивается, смотрит на Руту, надеясь, что ей не видно, как он нервничает.
Ну или хотя бы не совсем видно - здесь, слава богу, темно, так что Ларри видит только мягкий силуэт, чувствует дыхание Руты на своей щеке, ее тело очень-очень близко. Ему кажется, он весь как заряженный провод - так остро чувствует ее присутствие рядом, как стрелка компаса поблизости от магнита. Неужели это всегда так? Неужели так всегда со всеми?
Если и так, долго Ларри не собирается с этим разбираться - не сейчас. Он непременно подумает об этом потом, когда-нибудь, а сейчас он слушает ее негромкий голос, от которого у него по спине сбегают мурашки, пытаясь представить то, о чем она говорит.

Конечно, он хочет, чтобы было очень хорошо - ей. Это, конечно, глупо - и в другой ситуации, будь он способен лучше соображать - он бы непременно сообразил, что едва ли это повлияет на ее решение уехать из Хокинса, а кто бы в здравом уме не хотел уехать из Хокинса?
Едва ли повлияет - во всех книгах, что Ларри прочел, секс только все усложнял, но никогда, никогда не становился решением, но сейчас он слишком занят происходящим и позволяет себе это ребячье заблуждение.
Все можно, говорит Рута. Все можно, если обоим это нравится - смотреть, трогать. Ларри ловит себя на каким-то ребячливом смущении - неужели ей тоже нравится на него смотреть? Понравится его трогать?
Ответ на этот вопрос в ее поцелуе - да, да. Все нравится.

Это же не просто так, думает Ларри. Это не может быть просто так - только не у них.
В ее поцелуе он ищет и ходит все ответы, которые она ему еще не дала - ответы на его признание, на его просьбу не уезжать.
Конечно, она не уедет, думает Ларри - просто не сможет уехать после этого. Они любят друг друга - и лягут вместе с постель, и пусть между ними эта нелепая разница в возрасте, она ничего не значит. Через полгода ему будет восемнадцать, мистер Каннингем возьмет его на полный день и официально - и то, что будет между ним и Рутой, не будет больше никого, кроме них, касаться.
Вот о чем он думает, когда она разрывает поцелуй, стаскивает последний лоскут ткани в льющемся из гостиной свете и снова шагает к нему.
Вот о чем он думает - только об этом и может думать, о том, что это начало.

Кровать и правда намного удобнее - и в любом случае намного приличнее дивана в захламленной гостиной. Ларри не уверен, как именно это случилось - сама Рута легла на кровать или он ее уложил, и вообще все происходящее запоминается ему какими-то отрывочными яркими вспышками: вкус ее кожи, ее ладони на его спине, грудь под его пальцами, неровный стук ее сердца, сплетающийся с его собственным пульсом.
Они, наверное, в самом деле торопятся - Ларри подгоняет мысль о том, что может случиться что угодно и помешать им, и он целует-гладит-трогает Руту едва ли не лихорадочно, боясь этого немыслимого чего угодно, не желая просыпаться, если даже это сон.
Если он где-то и лажает, она щедро не заостряет на этом внимание - вообще, Ларри кажется, будто все это происходит не с ним, а в то же время - именно с ним, и эта странная двойственность как-то на него действует, как-то странно.
Но это даже лучше, чем он думал.
Лучше всего - неужели, снова думает Ларри, так всегда. Совсем по-другому, чем ему казалось - иначе, чем все, что с ним до сих пор было. Впрочем, с Рутой всегда так - все иначе.
Ларри приподнимается на вытянутых руках, целует Руту в щеку, останавливаясь, весь в этом чувстве их единения.
- Я люблю тебя. Всегда буду.
Он в самом деле верит в то, что говорит - не может представить, это что-то для него изменится. Не может представить, что разлюбит - даже если Рута считает, что это все невсерьез.
Для него всерьез - но и для нее, напоминает себе Ларри. Для нее тоже, раз она пришла к нему, разделась, легла с ним в постель. Такие вещи не делают просто так - только не Рута, и ему не нужно ее ответных признаний, ведь он их уже получил.
Получил, когда она сняла последнее, когда обняла его сильнее, когда выгнулась под ним, давая ему войти. Когда задышала чаще, когда ответила на поцелуй, когда поцеловала сама.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
Теперь Ларри кое-что понимает. Не все, скорее всего, не все - но намного больше, чем раньше.
Например, понимает, что все, что он думал о сексе, на самом деле было настолько глупым, что сейчас впору посмеяться над собой. Понимает, почему люди так помешаны на сексе - даже ему, который умеет управляться со словами и надеется, что Рута хвалила его эссе не только лишь из симпатии или жалости, ясно, что словами всего не скажешь. Не выразишь то, что можно выразить вот так - прикосновениями, поцелуями, тем, как они двигались вместе.
Ларри столько всего хочет у Руты спросить - было ли ей тоже хорошо, всегда ли будет так хорошо, понравилось ли ей, захочет ли она сделать это  с ним снова, было ли это слишком быстро, или не слишком... Он, честно говоря, мало что понял - и сейчас ему, наверное, надо как следует обдумать произошедшее, соотнести с тем, что он читал и слышал, но Ларри пока никак не может заняться этим: слишком взволнован, слишком взбудоражен, слишком поглощен всем этим, чтобы отстраниться и позволить себе рефлексию.
К тому же, немного сбит с толку - что теперь? Что ему нужно сделать? Еще раз сказать Руте, что он ее любит? Она не ответила - не сказала в ответ ничего подобного, только то, что это было хорошо. Ларри старается не думать о том, что она не сказала ничего в ответ - ничего страшного. Он бы удивился, если бы она сказала - потому что зачем. Это ни к чему, и даже если он ей просто нравится, это тоже ничего - потому что он постарается. Сделает все, чтобы она в нем не разочаровалась, не пожалела о своем поступке - Ларри толком не знает, что именно ему придется сделать, подозревает, что сочинением тут не отделаться, но это его не смущает. Что-нибудь придумает - он умный, он это про себя знает: по меркам Хокинса очень даже умный, и Рута ему об этом говорила.
Что-нибудь придумает - главное, что она не говорит, чтобы он выбросил это из головы. Не говорит, что ей очень лестно, но он не должен так думать и что это все детские глупости.
Это не так, дело не в этом - Ларри в этом уверен, и уверен, что однажды и Рута это увидит.

Ей было хорошо - и она не торопится встать с постели, не отодвигается, даже когда Ларри тащит из под них покрывало, чтобы укрыться: осень есть осень, и если днем еще тепло и солнечно, то по ночам уже чувствуется приближение холодов.
Надо включить обогреватель, лениво думает Ларри. Счет за электричество, конечно, придет аховый, но пусть лучше счет, чем Рута замерзнет.
Но прямо сейчас он не идет на поиски обогревателя, убранного подальше в стенной шкаф - просто не может пока встать с этой кровати, белье на которой пахнет стиральным порошком. Не может и не хочет - как будто боится, что Рута примет это как знак, что ей тоже нужно вставать.
Нужно уходить.
Она сказала, что не уйдет - но Ларри, конечно, понимает, что ей все равно придется, все равно придется вернуться к себе домой, она не может навсегда остаться в его доме, у нее даже никаких вещей с собой... Ха-ха, останавливает он себя - не так быстро. Ей не нужны неприятности с городом, и ему тоже не нужны, поэтому...
Дальше Ларри мысль не додумывает - в дверь громко стучат, и в первый момент он уверен, что это миссис Крюгер, явившаяся, чтобы обличить его и Руту.
Потом, конечно, это отпускает - никакая это не миссис Крюгер, и даже не шериф Уолш. Это Бротиген - и его голос хорошо слышен, потому что Бротигену, кажется, даже в голову не приходит, что после отбоя им стоит соблюдать осторожность, а не привлекать к себе всеобщее внимание.
Конечно, престарелая соседка Ларри едва ли услышит - он знает, что на ночь она выключает свой слуховой аппарат, а других соседей у него нет, только пустующий дом напротив, потому что это даже по меркам Хокинса район далеко не процветающий, но Ларри все равно раздражается - ну и из-за того, что вообще забыл про Бротигена, а теперь тот явился и им с Рутой придется... Придется вставать, в общем.
- Это Бротиген, - виновато поясняет он для привставшей на кровати Руты, вцепившейся в него Руты.
- Мы договорились посмотреть, что там, на кирпичном заводе... Прости, я совсем забыл. Правда, все так... Я совсем забыл, что он должен зайти за мной.
Это Ларри уже договаривает, все же выбираясь из постели - на одеяле, которое они так и не убрали, остается отпечаток, подушки в беспорядке, тело Руты светлым пятном выделяется в темноте комнаты, эта картина останется с Ларри надолго, до самой смерти.
- Извини. Нет, правда, извини, я постараюсь...
Что, спрашивает он себя.
- Сейчас я ему скажу, что не могу сегодня. Договорюсь на завтра, ладно?
Ларри торопливо натягивает трусы и джинсы, не тратя время на поиск носков, всовывает ноги в раздолбанные кроссовки и кружится в поисках майки - майки нет. В комнате нет майки - точно, в гостиной, вспоминает он. Рута сняла с него майку и та осталась в гостиной.
Поверить в это невозможно - но так все и было, и пока Ларри бежит через гостиную на вопли Бротигена, хоть бы тот уже заткнулся, он не может не улыбнуться: все так и было. У него с Рутой все было - и это... Он даже не знает, но пока ему кажется, что это разделило его жизнь на до и после - вот так просто.

- Тише! - открывает он дверь - Бротиген, как приличный человек, дожидается на крыльце, и то хорошо, потому что в гостиной на краю дивана по-прежнему лежит кардиган Руты, ее платье, а еще ее лифчик, и Ларри едва успел набросить на него плед, и теперь торопливо разглаживает на себе майку.
Только, кажется, зря старался - потому что машина, на которой сейчас ездит Рута, стоит перед его домом, припаркована аккуратно и пуста.
Мог ли Бротиген ее не заметить, раз пришел пешком? Ларри хотел бы так думать, но все же вряд ли это в самом деле так.
- Я сегодня не могу, - говорит Ларри.
Бротиген смотрит на него как на ненормального, прет напролом, но Ларри стоит в двери как стоял.
- Ты что, серьезно? - неверяще переспрашивает Шейн.
От него пахнет лосьоном после бритья, серьезно - Ларри это немного смешит, наверное, что-то нервное, но его это правда немного смешит: то, что Шейн будто на свидание собрался.
- Да, серьезно. Давай завтра? Завтра отправимся туда.
- Какое завтра! - возмущается Бротиген. - Я даже не уверен, что меня не спалят сегодня. Идем сегодня или не идем никогда - давай, Ковальски, решайся, в конце концов, это ты больше всех болтал, что происходит какая-то дичь, так вот! Или ты идешь, или я иду один и похрен на тебя!
Ну понятно, Бротиген разошелся ни на шутку - а ведь он даже не понимает, что творится. Не слышал, что рассказала эта девчонка, Розита, даже не представляет, что их там ждет.
- Подожди меня, - говорит Ларри. - Я сейчас.
Бротиген оборачивается через плечо.
- Это что, машина мисс Эл?
Ларри смотрит на тачку.
- Подожди меня тут, серьезно. Я сейчас, - повторяет.

[nick]Ларри Ковальски[/nick][status]читал Стейнбека[/status][icon]http://s5.uploads.ru/2BJkv.jpg[/icon]
- Мы сможем уехать, - говорит Ларри, когда Рута разрывает поцелуй.
Конечно, так и есть - она приехала в Хокинс, чтобы встретить его, для чего же еще, и сейчас Ларри преисполнен любви к городу тоже, кажется, ко всему миру, в нем так много любви, что хватит на них с Рутой, хватит на Хокинс, на его жителей, даже на Бротигена, которому достает такта не расспрашивать, почему машина Руты стоит возле дома Ковальски в это время суток.
- В Эвансвилль, мистер Каннигем даст мне рекомендации и я останусь неподалеку от Лиз, - для Ларри, родившегося и выросшего в Хокинсе, Эвансвилль - уже большой город, может, не такой большой, как Нью-Йорк, но сопоставимый, и он игнорирует очевидные признаки, то, как Рута оставляет его слова без ответа.

Бротиген делает большие глаза, прямо-таки огромные, когда они выходят - Рута, кутающаяся в свой кардиган, Ларри, на ходу застегивающий теплую фланелевую рубашку, служащую ему легкой курткой.
Большие глаза Бротигена, конечно, понятно к чему относятся - но Ларри с легкостью его игнорирует: он чувствует себя сейчас много старше Бротигена и дело даже не в сексе, или, по крайней мере, не только в сексе.
- Рута попробовала позвонить шерифу Уолшу, - кратко информирует он Шейна - тот сразу же вскидывается.
- Мы же договаривались, что никому об этом знать не следует, особенно Уолшу! - если он и обращает внимание на то, что Ларри называет мисс Лесли Рутой, то сейчас его больше интересует другое. - Он примчится, запретит нам ехать...
- Не запретит, - перебивает его Ларри. - Он не снимает трубку. Его нет дома. Совсем.
Эта новость Бротигена несколько охлаждает - он не знает всего того, что знает Ларри, но, должно быть, шестым чувством улавливает, что над Хокинсом сгустились тучи, и, как и любой житель города, знает, что шериф Уолш заботится о Хокинсе, и сейчас напоминает Ларри охотничью собаку, разве что не дрожащую от предвкушения.

- Надеюсь, мы не наткнемся на него в лесу, - говорит Шейн, когда они идут к машине Руты. Ларри с сомнением смотрит на низкую подвеску подержанной тойоты, но дождей не было, и, учитывая, что до озера может проехать даже додж Бротигена, не спорит.
- Возьми что-нибудь, - обращается к нему Шейн, который явно взбудоражен предстоящим, хоть и пытается держаться спокойно, как бывалый. Ларри куда больше взбудоражен произошедшим с ним, но близость Руты и нетерпение Бротигена тоже на него действую.
- Что, например? У меня нет дома...
Он осекается, бросает взгляд на Руту - они же просто посмотреть, так? Но если это нечто нападет на них? Вылезет из своей норы и набросится на Руту?
Эта мысль его подстегивает, он смотрит на свой пикап, стоящий возле забора под навесом.
- Я сейчас! Сейчас.

Возвращается он с балонным ключом. Шейн пренебрежительно хмыкает.
- Взял бы биту.
- У меня нет биты, - отзывается Ларри, улыбаясь Руте как дурак.
Она стоит возле водительской двери своей машины, невероятно красивая - и Ларри поверить не может, что она была с ним, целовала его, позволяла ему себя целовать...
Они с Бротигеном почти синхронно шагают к пассажирской двери и почти так же синхронно останавливаются.
Бротиген хмыкает, Ларри под его взглядом тянется к двери - и о чудо, Шейн Бротиген, альфа-самец старшей школы Хокинса, капитан футбольной команды и негласный лидер местных мальчишек, отступает, пропуская Ковальски, без звука падает назад, устраиваясь позади и захлопывая дверь.
- Берегись, тварь! - он полон энтузиазма.
- Мы просто посмотрим, - заверяет Ларри Руту. - Посмотрим и расскажем шерифу и этой Тересе, что там и как.
- Что за Тереса? - суется между передними сиденьями Бротиген - он, конечно, пристегиваться не стал и явно хочет принять участие в разговоре. - Это циркачка? Она-то тут каким боком, мисс Эл?
Ларри фыркает: в этом весь Бротиген, хочет быть в курсе всего, что происходит в городе.