Безнадега щедра к Эйприл, щедра к Шейну – устроила им какой-то гребаный секс-тур, Диснейленд  для взрослых. Столько аттракционов, а в конце каждого ждет приз – она кончает, он кончает, и сейчас Эйприл вся в своем призе, и это сильно, очень сильно, наверное, никогда такого не было. Уж точно не в последние годы, когда секс стал чем-то вроде испорченного дня рождения, вроде бы ждешь его, но заранее знаешь, что ничего хорошего не выйдет и вечеринка не удастся...Она расслабленная, втянувшая, выражаясь образно, когти и зубы, плавающая на волнах оргазма, медленно, неохотно отступающего, поплывшая от него, хорошо так поплывшая. И Эйприл не сопротивляется, когда Шейн подталкивает ее к краю кровати, ставя так, как ему хочется ее поставить, потому что – ну понятно почему. Потому что сейчас его очередь.
Правильное закрепление – всплывает у нее в голове фраза, откуда-то со времен еще Эйприл Берри. Кажется, у них гостила приятельница матери, заводчица собак какой-то там породы, редкой и с родословной, которая Ортанс Берри даже не слышала. Правильное закрепление – и любой, самый злобный пес, у вас будет ходить по струнке.
Ну вот, это ее правильное закрепление для мужа. Он сделал все, как она хотела, теперь получает свой кусок мяса. Кусок Эйприл. И он не собирается скромничать, заставляет ее прогнуться, обещает выебать, интересуется, сможет ли она еще разок – и это, конечно, тут же злит Эйприл, она ему что, автомат по выдаче оргазма? Опусти монету в щель и получи? Но злость эта ничуть не мешает ей сосредоточиться на том, на том, что он с ней делает, что она чувствует.

Ему нравится – ну конечно, ему нравится. Иногда Эйприл позволяла ставить себя вот так, хотя и не часто, может, потому что ей слишком уж это нравилось. Нравилась иллюзия некой анонимности, раз уж она не видит его лица, а он не видит ее лица, а видит только выставленную задницу и дырки, которым уделяет горячее внимание. Нравилось чувство собственной беспомощности, такое лакомое для Эйприл, постыдное, но притягательное, как падаль для гиены. И сейчас нравится.
Шейн не спешит, заставляет ее ждать, и к злости Эйприл начинает примешиваться еще и нетерпение. Да, он вылизал ее так, что она кончила на его пальцах, на его языке, но она все равно хочет. Как будто в воздухе Безнадеги распылили какой-то наркотик, как будто она теперь не может не хотеть, не может не думать о том, чтобы заняться с мужем сексом, даже если они недавно трахались, даже если она только что кончила.
Заставляет ее ждать – сукин сын – и даже когда входит в нее, это так, вроде игры, потому что он тут же вытаскивает, не давая ей схватить вот это, чувство наполненности им, на которое Эйприл тоже подсела в свое время. И теперь ее очередь спрашивать себя – как у него хватает терпения играть с ней в эти игры.
Она старательно делает вид, что ей все равно. Что она не хочет продолжения. Не дергается за ним, каждый раз, когда Шейн вытаскивает. Старается дышать ровно. Потому что если он заметит, что она хочет, как сильно она его хочет, то не откажет себе в удовольствии подольше в это поиграть, а это уже не положительное закрепление, а самое что ни на есть отрицательное.

Эйприл все ждет, что вот сейчас, сейчас... Но Шейн толкается выше.Толкается в ее задницу, и Эйприл замирает – потому что да, с одной стороны это так, как на ее картинках, как в ее порно-комиксе, где Чудо-женщину трахали во все дырки, растянутые и готовые, с другой стороны... Ну да, ей как-то страшно, потому что так далеко они еще не заходили и Эйприл не уверена, что готова зайти так далеко, это какой-то инстинктивный страх, и даже забавно – уж когда Шейн лишил ее девственности в первую же ночь их знакомства, она такой пугливой не была. Сама, можно сказать, на него прыгнула.
Но стискивает зубы и молчит – может, Шейн специально.
Может, хочет проверить, насколько ее хватит, насколько ее смелости хватит.
И расслабляется, когда он вставляет ей, так, как они оба привыкли, так, как они оба это любят. Но и ее зад в покое не оставляет – и к этим играм Эйприл уже больше с интересом. К его пальцу с интересом, которым он нажимает, который он вдвигает глубже. И особенно к его члену в ней, целиком, полностью, и, конечно, сейчас она не хочет развода. Совсем-совсем не хочет развода, а хочет чтобы у них каждый день было вот это вот.
И другое.
Всякое, все, что они захотят, все, что она рисовала или могла бы нарисовать.
- Если как следует попросишь, - выдыхает она. – Если очень-очень хорошо попросишь.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Пожалуйста, Эйприл.
Пожалуйста, Эйприл, сладенькая.
Это ни разу не просьба, в этом очень мало от просьбы, и в этом весь Шейн. У них это вечное соревнование, у кого в их семье яйца больше, но у Шейна, конечно, преимущество. У него к яйцам еще и член. И язык. И пальцы. И он все это очень умело использует на ней, и ей же нравится, вот в чем дело. Очень нравится, как его тон, такой, что ей хочется обернуться и вцепиться в него зубами, и то, как он в нее вколачивается, трахает, трахает сразу в обе дырки, пальцем и свои хером и Эйприл чувствует себя грязной. О да, очень плохой, грязной девчонкой. Но это по-другому, это другое, это не та грязь, от которой она пыталась избавиться в детстве, оттирая себя под горячим душем, пока кожа не начинала слезать. Это то, что она запирала на страницах своего порно-комикса, как ей казалось, запертого в ее столе, но нет, каким-то чудом совершившим свое путешествие вместе с ними. Но сейчас Эйприл все равно, какими силами ее рисунки прилетели в безнадегу и очутились у Шейна. Главное, что ему, похоже, понравилось. Понравилось делать с ней все эти грязные, развратные вещи.
Может, она об этом думала, когда рисовала свой комикс и все вот это, что он найдет – он же коп, он должен чувствовать, где искать, даже если не знает, что искать. Найдет и поймет, что не надо ждать от нее разрешения. Что ей надо, чтобы он решил за нее, за них обоих решил.
Даже если это будет похоже на изнасилование.
Сейчас это, конечно, на изнасилование не похоже. для изнасилования она слишком охотно прогибается, подставляясь, слишком горячо стонет, охотно подмахивая мужу, загоняя в себя глубже его член и его палец, чувствуя, что да, да, она сможет. Конечно, она сможет, это же чертов Шейн. Это же чертова Безнадега. А у них в койке чертов Ренесанс, Возрождение, мать его так, секса.
Пусть в Мариэтте было принято считать супружеский секс чем-то вроде неприятной обязанности, от которой муж любезно со временем освобождал жену, но она-то не из Мариэтты…

Они кончают вместе, одновременно, так слаженно, будто у них каждый день была возможность тренироваться, прямо командная работа, синхронное выступление, десять баллов из десяти. Вместе – и Эйприл задыхается от того, как ей хорошо вот так, на четвереньках, хорошо, хотя этот сукин сын даже не подумал вытащить из нее свой хер, так и кончил… ну да ладно, ладно, сейчас ей это нравится. Нравится, что она будет течь им, пока не сходит в душ.  Это же Безнадега. Вряд ли она злетит тут, а их любезно вернут обратно, ждать прибавления в семействе. Скорее уж Безнадега их тут и похоронит, но, хотя бы последние часы они провели так, как надо. Как им надо.
А потом они целуются. Она еще кончает, потому что это долго, это какой-то бесконечный оргазм, все наступающий, сжимающий ее там, внизу, вокруг члена Шейна. Кончает и целуется с мужем, совсем не супружескими поцелуями, и его язык в нее во рту.  И это очень важный поцелуй для них обоих – как ей кажется, хотя они оба, и Эйприл и Шейн, не по этому делу, не по поцелуям, нежностям, словам любви и благодарности. Не та пара, которая будет отмечать годовщину первого свидания, первого поцелуя, первого траха, помолвки, свадьбы… да они в первый же год пропустили бы годовщину свадьбы, им было не до того, Джона родился и требовал внимания, и не хотел лежать в колыбели., да позвонила мать Эйприл. Своим сучьим голоском поинтересовалась, что Шейн подарил своей жене в этот знаменательный день.
Изрядно накрученная Эйприл устроила мужу скандал, как толь ко он вернулся с работы, Шейн в долгу не остался, в итоге они оба подарили друг другу отличный секс, и Эйприл была уверена, что это куда лучше нитки жемчуга, или что там принято дарить женам на год семейной жизни…

Она ложится рядом, тяжело дыша – голова идет кругом, Эйприл просто не верит, что все это случилось с ними. Что они это сделали – вот так, как сделали. Поиграли… да, поиграли, пусть даже это такая игра. Не для всех.
- Жаль, что это с собой не утащить туда, - хрипло говорит она, облизывая вспухшие губы. – В Мариэтту. Я бы хотела.
Более романтичного признания Шейн от нее вряд ли дождется. Но видит бог, он заслужил немного романтики, хотя бы в той форме, которую Эйприл читает приемлемой.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Почему нет...
Эйприл хмыкает – в этом вопросе весь Шейн. Вижу цель – не вижу препятствий. Так он и о втором ребенке говорил – почему нет, Эйприл.
Так говорил о том, что они летом поедут на какой-то курортик, снимут ржавый вагончик и проведут на берегу озера месяц, в компании таких же неудачников, у которых нет денег на нормальный отдых. Нормальный отдых с отелем, завтраками, пушистыми халатами и отличным видом с балкона. Мыться холодной водой и бегать в туалет под ближайший куст – почему нет, Эйприл? Обычно ее это бесит, хорошо так выбешивает, потому что ладно бы он так к повышению по службе стремился, но сейчас хмыканье получается беззлобным, она еще слишком а себе, слишком полна ощущением того, что он в ней, вот только что был в ней, и она кончила, два раза, это, конечно, дает Шейну некоторые поблажки.
- Потому что мы все забудем.
Она гладит ступней дешевое покрывало, которым застелена постель. Оно в мокрых пятнах, они не соблаговолили вытереться, прежде чем выскочить из-под душа и пойти трахаться. Нетерпелось.
Эйприл так и произнесла это словечко, осуждающим голосом матери – а я смотрю, вам нетерпелось  - улыбнулась довольно. Как будто тем, что они с Шейном упали в этот внезапный порно-марафон, она досадила лично Ортанс, а еще Джулии и отцу, потому что она-то знает, для них день, когда она объявила бы о разводе, стал семейным праздником. Милый папочка наверняка открыл бы по этому поводу бутылку Дом Периньон.

- Как только мы окажемся в реальной жизни, а не в этом шоу про паранормальное, мы все забудем, так уже было, помнишь? Мы опять получим полный комплект всего этого дерьма – и не говори мне что это не дерьмо, то, как мы живем – и мы это потащим, куда мы денемся, потащим. И мою мизофобию, и болезнь Джоны, и твое нежелание хоть что-то сделать, чтобы нам было полегче, хотя бы чаще бывать дома, чтобы я могла вздохнуть посвободнее. Загибаешь пальцы, сладкий? Скорее всего, все в итоге закончится разводом – я реально смотрю на вещи. Это не значит, что сейчас я этого хочу. Сейчас я этого, конечно, не хочу. Я хочу, чтобы мы хотя бы трахались, раз не можем купить новый бройлер или кондиционер, отправить Джону а летний лагерь а самим съездить во Флориду. Но если мы вернемся – если нам вообще дадут вернуться, все будет по-старому. Ты будешь прятаться в своей работе, я убиваться с Джоной и думать, на чем еще можно сэкономить, а в свободное время мы будем ненавидеть друг друга.
А еще Джона станет прежним. Они никогда не услышат его голоса, не услышат, как он зовет из мамой и папой, только его крики и птичий язык, к которому он прибегает, когда нужно поставить родителей в известность, что он голоден, или ему жарко, или он хочет в туалет. С этим смириться еще тяжелее, чем с мыслью о том, что, вырвавшись из Безнадеги, снова окажутся на голодном пайке. Потому что Шейну уже давно не приходит в голову зажать в жену где-нибудь между кухней и ванной, а ей – дать ему понять, что она не прочь, что ее «нет» - это на самом деле «да».

- Странные правила у этой игры. Но, хотя бы, у тебя снова будет твой глаз – два глаза все же лучше чем один. Может, попытаемся дозвониться домой, и оставим сообщение на автоответчике? Шейн и Эйприл, если вы слышите это сообщение – займитесь сексом. А еще никогда не останавливайтесь в мотеле «Лесная греза».
Не ездите в Атланту.
Не покупайте чертову вазу за две сотни долларов.
Не заговаривайте при сыне о разводе.
И, может быть, у вас будет один маленький, крохотный шанс.
Воздух в номере горячий, спертый, насыщенный запахами недвусмысленно указывающими на то, что у этой семейной пары еще пять минут назад все было нормально. Отлично все у них было. И вот за то, чтобы такой же запах стоял в их маленькой спальне в Мариэтте, с убогими обоями и окном, в котором постоянно заедает рама, Эйприл бы много отдала. Может, и не глаз Шейна, но многое.[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

После ее ответа у Шейна сразу портится настроение - Эйприл это чувствует, но значения не придает. Все так и есть – как она ему сказала. Может, не слишком приятно Шейну все это было услышать, может, это  не то, что он ожидал от нее услышать, зато честно. Ну а что, она должна была упасть ему на грудь и пообещать, что теперь все будет хорошо? Можно подумать, ей этого не хочется. Можно подумать, ее устраивает их жизнь. Но только она понимает, что другой им не видать. Сущая же мелочь, правда? Стоит Шейну начать больше зарабатывать, ну примерно раза в три, стоит Джоне чудом вылечиться, стоит ей перестать дергаться из-за каждого грязного пятна – и все у них будет замечательно. Все, черт возьми, у них будет восхитительно.
Никогда не будет.
Никогда не будет – разве что здесь, в Безнадге –и Эйприл собирается держать это в голове. Помнить об этом собирается, чтобы не потеряться в этой приятной иллюзии, что они с Шейном – ах, ах – вместе навсегда.  Она бы может и хотела, но что толку хотеть того, чего у тебя не будет, хоть ты об стенку бейся.
И демонстративно отворачивается, когда Шейн уходит в ванную. Чувствуя, тем не менее, что-то вроде разочарования. Это, наверное, напомнило ей их ситуацию с сексом – она говорила «нет», он не делал попыток ее переубедить.

Она приводит себя в порядок, тратя еще немного горячей воды – ладно, они  и так, наверное, потратили все, что было в нагревательных котлах мотеля. Надевать на себя чужое платье совсем не хочется, настолько не хочется, что Эйприл тянет время, поглядывая на свои старые шмотки. Но они в крови и грязи, и ладно, лучше уж это отвратительно-миленькое платьице, прямиком с рекламной картинки. Ей еще бутылку колы в одну руку, щипцы для переворачивания сосисок – в другую, и какой-нибудь тупой слоган. Например: «мы всегда делаем это по пятницам».

Когда они выходят из номера – вокруг все так же пусто и безлюдно. Машин на парковке не прибавилось, детишки не бегают вокруг качелей – те, сломанные, чуть покачиваются, скрипят. На чахлой клумбе несколько бархатцев среди сорняков – Эйприл думает, что тут все отдает запустением, как будто так и стоит, не первый год, дожидаясь постояльцев, которые все не едут и не едут.
На двери офиса табличка «закрыто». Эйприл, на всякий случай, дергает дверь – нет, заперто. Внутри ей слышится едва уловимый шорох – но, может быть, окно открыто и ветер…
- Эй, - стучит она. – Это постояльцы из первого номера. Можно нам воспользоваться вашим телефоном?
Тишина.
Эйприл раздраженно дергает плечом – вот и позвонили.
Смотрит на дом, к которому ведет длинная, крутая лестница – дом для большой семьи. Для целого выводка детей, а потом и внуков. Если бы у них с Шейном был дом побольше… Не такой мрачный, Эйприл не любит эту новую готику, или как ее называют, эти витражи, островерхие крыши, почерневшее от времени дерево облицовки. Ей больше нравится светлый камень, окна от пола до потолка, золотистое дерево паркета и солнечный свет… Вот если бы у них был такой дом – наверное, и их жизнь в этом доме была бы другой.
Дом побольше стоит кучу денег – напоминает себе Эйприл, использующая практичность как винт, запирающий топку с ее фантазиями, которым все равно нет места. Содержание дома побольше стоит кучу денег – а они едва справляются с тем, что у них есть. Пусть это и не бог весть что. Совсем не бог весть что.
У нее мог бы быть другой дом, другой ребенок и другой муж. Но она сама согласилась на это. Согласилась – не жалуйся.

- В доме наверняка есть телефон, - предполагает она. – Наверное, этот… Норман-Норма в доме, где ему еще быть? Или, может, сразу пройдемся до города, а потом заглянем на обратном пути? Раз уж все равно надо осмотреться.
У нее деловой тон, но за ним кроется неуверенность. Безнадега странно на нее влияет, на них всех, если уж на то пошло. Вот они перестали трогаться, встали с кровати, вышли из комнаты – и ей кажется, они совершили ошибку. Сделали неверный ход. Этого, конечно, не может быть, любая игра строится на том, что ты куда-то идешь и что-то делаешь. А что случается с теми, кто стоит на одном месте? Их съедают, вот что.

Здесь, возле мотеля, дорога идет под уклон, спускается с холма, и этого Эйприл тоже не помнит по их первому посещению Безнадеги. Как будто это место так же легко меняет пейзажи как и действующих лиц. Ничему не доверяй – вот что следовало бы написать на деревянном щите на въезде. А еще лучше – не верь глазам своим. И Эйприл сначала кажется что ей кажется – но нет, прямо с холма по проезжей части бежит человек. Очень быстро бежит, как будто за ним гонятся и вскоре Эйприл может рассмотреть пару деталей. Например то, что этот бегун черный. А рубашка на нем белая, что, конечно, нихера не объясняет.
- Если какая-нибудь случайная тачка не успеет затормозить, ему конец, о чем он вообще думает, пьян, наверное.
Во всяком случае, бежит он неровно, забирая то влево, то вправо. Как будто и правда, перебрал.
Увидев их, бегун начинает махать руками, как будто чертовски рад их видеть.
- Эй, - кричит, беря курс на мотель. – Эйэй!
- Давай вернемся в номер, - требует Эйприл, хватая Шейна за руку – она нервничает. Она очень сильно нервничает, потому что это Безнадега, и мужик бежит к ним не для того, чтобы передать открытку от Джоны.
- Вернемся и запрем дверь изнутри. Не хочу знать, что тут происходит, Шенйн, я серьезно, и не думай вмешиваться!
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Они только что трахались как сумасшедшие, как какие-то маньяки, повернутые на сексе, и вот уже между ними война. Опять. Ну да, напоминает себе Эйприл, у них всегда война, с редкими минутами перемирия. Они только что трахались, а ей уже снова хочется ударить Шейна побольнее, потому что он снова ведет себя как мудак.
- Ты уже играл в эту чертову игру, - зло напоминает она мужу, мудаку-мужу, который куда больше нравился ей, когда у него был занят рот.  [nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]
Ей занят.
– Играл и проиграл, сладкий, но, конечно, давай. Давай, удиви меня. Выиграй.
Как будто у них тут соревнования между полицейскими участками и Шейн преисполнен решимости забить решающий мяч. Поиметь всю Безнадегу.
Уходить в номер она, понятно, не торопится. Нет уж, она одна туда не вернется, так что стоит, сложив руки на груди, всем видом изображая законное сомнение в способностях Шейна справиться хоть с чем-нибудь, сложнее обычной задачки на сложение двузначных чисел.
Конечно, она хочет найти Джону. Конечно, она волнуется за сына, безумно волнуется. Но вот прямо сейчас – ладно уж, Эприл готова в этом себе признаться – она очень хочет чтобы Шейн облажался. Чтобы ее муж-мудак получил урок, который собьет с него вот эту самоуверенность: если хочешь - возвращайся, я и без тебя справлюсь.
Вали куда хочешь, мне и без тебя хорошо – вот что слышит Эйприл и это ее бесит. До красной пелены перед глазами.

Бегущий все ближе и Эйприл не то чтобы удивляется, Безнадега приучила их не удивляться ничему. Скорее, все больше напрягается.
Когда-то, лет пятнадцать назад, она прочла книгу про одну планету, где все было враждебно человеку. Травка-цветочки, бабочки-пчелки, не говоря уже о птичках-зверушках все просто мечтали убить человека. Укусить, прыснуть ядом, разорвать на кусочки. Очень яркая была картина, поэтому Эйприл ее и запомнила. И вот сейчас ей кажется, что они на такой вот планете, где все готово их убить. Птицы, которые выклевали глаз Шейну, мертвые вьетнамские девушки, полицейский… она – она тоже готова его убить… Это немного отрезвляет ее. Не то, чтобы Шейн не заслужил удара покрепче, но играть на стороне Безнадеги Эйприл тоже не желает.
Но на всякий случай держится подальше, когда Шейн останавливает бегуна.
Вдруг он тоже на них набросится…

Нет, не набрасывается. Наоборот, кажется, в объятия готов броситься, спрашивает, что происходит, и Эйприл пробивает нехороший такой, нервный смех. Что происходит? Полный бред происходит, ты, парень, даже не поверишь. Она, во всяком случае, не верила. Но потом, конечно, пришлось.
Парень ехал в Филадельфию – а попал в Безнадегу.
Знакомая история.
И знакомые части этой истории. Красное окровавленное платье. Рисунки – рисунки, на которых с белой женщиной делают всякое.
Всякое – они с Шейном тоже делали всякое. И на дороге, и вот тут, в этом странном старом мотеле, где кроме них нет ни одного постояльца.
Коп – тоже знакомая часть истории. Вот только этот парень – он – что? Он еще один случайный участник, которого затянула в себя Безнадега, или часть общей картины?

- Не ори на меня, - огрызается Эйприл, открывая дверь номера, ее бы воля, этот черный парень шел бы мимо, не создавая для них дополнительных проблем, у них своих трудностей хватает.
Больше, чем они способны переварить.
Замок заедает, как нарочно.
- Господи Иисусе, - повторяет парень как заклинание. – Господи Иисусе.
Замок, наконец, щелкает – неохотно, как-то глухо, как будто ломаясь от этого усилия.
Она заходит – вваливается внутрь, и этот черный парень вваливается внутрь, тяжело дышит, оглядывается по сторонам.
- Я ничего не делал, клянусь, ничего! Я всего лишь ехал в Филадельфию!
- В первый раз? – спрашивает Эйприл. – Здесь – в первый раз? В Безнадеге?
Парень тяжело дышит, смотрит на нее, выпучив глаза, ну да, в первый. А то и в последний – наверняка есть шанс убиться о Безнадегу с первого раза. Например, если тебя повесят…
- Что там? – спрашивает она у Шейна.
Потому что она не хочет убиться о Безнадегу, если ее, например, повесят рядом с этим парнем.

- Три пятерки, тринадцать, двадцать семь, - подтверждает Лори.
По-прежнему чувствует себя глупо – это просто детская игра. Просто развлечение, которое придумал себе Джона, такое же странное как он сам. Но это Безнадега. Место, где все возможно, и, по сравнению с этим черным парнем они с Шейном тут опытные туристы.
- Иногда еще хуже, - отвечает она на вопрос. – Это Шейн, я Эйприл.
- Я Дональд. Как президент, а не как утка.
Эйприл смотрит на него как на сумасшедшего и под этим взглядом парню явно становится не по себе.
- Как президент, а не как утка – это моя шутка. Дурацкая, да? Простите. Я когда нервничаю, начинаю глупо шутить.
- Тогда уж Рональд.
- Почему Рональд?
- Потому что как президент, а не как клоун.
Теперь парень смотрит на нее, как на идиотку.

Эйприл пожимает плечами, отворачивается – есть вещи и поважнее. Например, работающий телефон, по которому ее муж сейчас пытается дозвониться до их сына.
Который не умеет говорить – но говорить он не умеет там, за границей Безнадеги. И честное слово, честное слово, она бы предпочла остаться здесь, с сыном и мужем, с сыном который говорит и мужем которые не хочет развода, нежели возвращаться обратно. Но Безнадега это не рай для потерянных душ. Безнадега – тот еще адочек. Безнадега жрет эти потерянные души и не давится.
Хотя, конечно, не стоит все заслуги приписывать Безнадеге. Ее отец, отец Шейна, все эти страшные и грязные секреты, которые они тащили за собой, как репей в шерсти. Их собственный брак, у которого, как иногда кажется Эйприл, и шанса не было, а потому кажется, что был бы – если бы Джона был нормальным. Иногда, очень-очень редко она думала и о том ребенке, которого не стала рожать, может быть, он бы смог быть их шансом – но потом понимает, что нет. Скорее, крышкой гроба, ее гроба. Джона и так из нее все соки пил, днем и ночью, днем и ночью. Она уже перестала чувствовать себя собой, просто каким-то придатком к их странному мальчику.
Так что Бездна просто играет с теми игрушками, которые ей привезли с собой Шейн и Эйприл. Ее ли вина, что игрушки эти такие уродливые? И, любопытно, что за игрушки привез с собой этот парень, Рональд-Дональд, как президент, а не как утка или клоун. Любопытно, Безнадега вообще жрет невиновных?
И вообще, есть ли они – невиновные?

- Ну что там? – нетерпеливо спрашивает она Шейна, как будто  от ее вопроса чудо случиться.
Как будто промолчи она – и ничего у Шейна не выйдет.
Но просто ждать, просто стоять и ждать – у Эйприл нет такого запаса терпения. А еще она ревнует. Еще ничего не произошло, а она уже ревнует, что Шейн опять первым услышит голос Джоны, поговорит с ним, вряд ли у них будет много времени для разговоров, вряд ли у нее будет больше нескольких секунд, чтобы сказать сыну самое главное.
Она даже не знает, что самое главное.
Я тебя люблю?
Я по тебе скучаю?
Прости меня?
Вернись, я буду хорошей матерью для тебя, даже если ты больше никогда не заговоришь? Хорошей, терпеливой, понимающей матерью. Такой, которую ты заслуживаешь…

- Простите, мэм, - черный парень, о котором она уже успел забыть, осторожно трогает ее локоть. – Простите, мэм, а кто сейчас президент?
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Гудки в трубке громкие, Эйприл их отлично слышит, стоя рядом. Трудно поверить, что в этом ненормальном месте есть хоть что-то нормальное и Эйприл не торопится радоваться – Безнадега быстро научила их осторожности, научила во всем искать подвох. Ну и держит в голове, что это их вторая попытка. Не первая. Да, может быть их теория о трех шансах верна, а может быть и нет, может быть, это их последняя попытка. Что будет потом... ну, так далеко Эйприл не заглядывает. Ничего хорошего потом не будет, это очевидно. Может быть, Безнадега их никогда не выпустит, может быть, выплюнет в реальность, не отдав сына. Проверять ей не хочется.
Чернокожий парень тоже затих – прислушивается. Больше не суется к ней с глупыми расспросами, как будто они на каком-то второсортном шоу для тупых: кто действующий президент США, кто написал «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, сколько цветов у радуги...
Когда Шейн начинает говорить – Эйприл дышать забывает, вслушивается, пытаясь уловить в телефонной трубке голос сына. Но не похоже, будто они дозвонились до Джоны.
Не похоже, чтобы Шейн хоть куда-то дозвонился.
Или?..
- Что там? – жадно спрашивает она. – Кто там, там кто-то был? Ты кого-то слышал? Джону? Ты слышал Джону?
Она перехватывает у мужа трубку, подносит к уху – гудки. Снова гудки. Торопливо набирает тот же номер – три пятерки, тринадцать, двадцать семь. У нее должно получиться. Должно! Тут и святая вера в то, что она справится со всем, с чем не справится Шейну, и упрямство, и горячая, мучительно-жгучая потребность услышать голос сына. Она двенадцать лет была рядом с ним днем и ночью и ни разу не слышала его голос.
Только тогда.
В машине, на заправке.
Она вспоминает, и ей отчего-то не по себе от этого воспоминания. Шейн – сказал тогда Джона – и добавил еще что-то, непонятное, что-то птичье... Но имя отца он назвал четко. Как будто это было предупреждением... Знаком, от которого она отмахнулась. Но, с другой стороны, что она должна была сделать? Эй, Шейн, мы возвращаемся домой, потому что наш сын заговорил? Безумие... Хотя, не безумнее того, что с ними происходит сейчас.

Щелчок.
- Алло?
- Мама?
Это не Джона. Это голос маленькой девочки, совсем маленькой, с испуганными плачущими интонациями.
Эйприл не каменная – ей тут же становится жаль эту невидимую девочку, которая потеряла маму. Которую, возможно, тоже забрала Безнадега. Может, это место для того и существует, чтобы забирать детей. Может, в этом весь смысл...
- Мама!
- Детка, где ты? – торопливо спрашивает Эприл. – Ты там одна? Там есть мальчик, Джона?
- Есть, - соглашается детский голосок, и Эйприл готова разрыдаться от облегчения. – Мы с ним играем. Он мой братик.
- Что? Что? Послушай, ты можешь его позвать, можешь...
- Зачем ты меня убила?
Эйприл замолкает. Застывает с трубкой у уха. Горячий воздух в ее легких, кажется, превратился в лед, она сама превратилась в лед.
- Что? – выдавливает она из себя. – Что?
- Ты меня убила, мамочка. А теперь я играю с братиком. Приходи! Приходи поскорее! Мы будем играть вместе!
И хихиканье. Детское, такое радостное, такое близкое, как будто вот, кто-то стоит рядом и хихикает прямо в ухо Эйприл.
Она роняет трубку, смотрит на нее, раскачивающуюся на длинном проводе, обхватывает себя за плечи, чувствуя, что дрожит.
- Там какая-то девочка, - поясняет она для Шейна и этого парня, Ронаьда-Дональда. – Говорит, что играет с Джоной. Говорит, чтобы я пришла.
Не какая-то...
В этом все дело. Не какая-то – ее девочка. Ее девочка, которую она так и не родила. Почему-то она сразу знала, что это дочь, но запрещала себе об этом думать. Зачем? Она сразу все решила. Как только врач подтвердил, что она беременна. Сразу решила, что сделает аборт.
И сделала.
Убила свою дочь.
А теперь она играет с Джоной где-то там, в темноте.

- Все, я звоню в полицию! – негодует Рональд-Дональд, хватаясь за трубку.
Третья попытка – с каким-то истерическим весельем думает Эйприл. Третья попытка. Ну, интересно, кто ответит ему.
Мертвая бабушка? Президент? Пиццерия? Кто угодно, уверена Эйприл, только не полиция – Безнадега не любит играть очевидными картами.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Не в порядке – хочется крикнуть Эйприл, наорать на Шейна хочется, потому что его вина тоже есть в том, что они тут. Что Джона тут. Может быть, это даже больше его вина, чем ее. Потому что еще до Безнадеги все было не в порядке, давно было… Еще до того, как она пошла и сделала аборт, ничего не сказав мужу, потому что знала, знала чем бы закончился этот разговор – рожай, Эйприл. Рожай, мы справимся.
А справляться пришлось бы ей – уже с двумя детьми, и Эйприл точно знает, она бы не смогла. Джона, требующий постоянного внимания, младенец на руках, с режущимися зубами, поносом, коликами… Нет, она бы не смогла.
Конечно, она не первая женщина в мире, сделавшая аборт. Ей абсолютно не понадобилась брошюра, которую ей всунула медицинская сестра, советы, как пережить депрессию после  аборта. Никакой депрессии у нее де было, она об этом не то чтобы забыть, такое трудно забыть, но думала без всяких эмоций. Наверное, потому что это был правильный выбор…
И вот теперь какая-то девчонка в телефоне называет ее мамочкой.
Ее девочка называет ее мамочкой, и Эйприл легко себе представить – вот этим милым голоском их дочь желала бы им доброй ночи. Выпрашивала у нее мультики, а у Шейна сладости, и он бы, конечно, баловал ее, конечно бы баловал. Она была бы маленькой папиной принцессой…
Но она ее убила.

- Ничего она не сказала, Шейн, - огрызается она. – Сказала, что играет с Джоной. Может, все это вообще неправда. Тут все неправда, забыл?
А еще она не хочет, чтобы ее мертвая дочь играла с ее живым сыном. Ее озноб бьет от одной этой мысли. И, хотя она твердит Шейну, что тут все неправда, она умалчивает о главном – тут возможно все. В Безнадеге возможно все, все самое плохое. Даже их секс тут был жестким, жадным, на границе с жестокостью – был чем-то плохим, хотя, конечно, лучшего с ней давно не случалось, с первого года брака. И когда она об этом думает – вспоминает, как они трахались – у нее между ног становится мокро, как Будто безнадега докрутила ей все на максимум. Желание убить Шейна, желание трахаться с Шейном.
- Может, Джоны тут вообще нет. Может, он в каком-то другом месте. Может, правила уже поменялись, правила этой чертовой игры уже поменялись!
Черный парень смотрит на нее как на сумасшедшую. Смотрит как на совершенно ненормальную. Вцепляется в трубку, звонит в полицию, Эйприл даже смеется. Истерически – все так – это истерика, но это правда смешно, очень смешно. Они-то кое-что знают о местной полиции, да? Кое-что повидали, так?
Эйприл прямо в лицах себе представляет, как тот, которому она живот вспорола встает, чтобы подойти к телефону, и ответить на звонок. «Отделение полиции округа Вам Пиздец, города Безнадега слушает, что у вас случилось?».

Ну, лицо у парня такое, будто ему и правда ответила умершая десять лет назад любимая бабуля.
Эйприл с мрачным торжеством смотрит на Шейна – ну, она же говорила. Говорила, что тут все неправда, что правила меняются каждую минуту, что ничему нельзя верить и везде ловушки. Вот и еще одна ловушка.
Но Шейн, разумеется, собирается броситься в нее, с разбега прыгнуть, потому что это же Шейн. Думать – это для него слишком сложно!
- А потом что? – резко спрашивает она. – Ну хорошо, мы придем в этот чертов город, на эту чертову ярмарку, а нас там убьют. Или скажут, что надо идти в другое место. Или еще что-нибудь случится.

Или мы поубиваем друг друга, может быть, Безнадега на это и надеется, что они поубивают друг друга. Что – честно сказать – вполне может случиться…

- Надо подумать. Хорошо подумать.
Подумать и не идти туда, где ее мертвая дочурка играет с ее живым сыном.
- Правильно, - поддерживает ее этот черный парень. – Правильно. Там творится что-то странное, эти люди странные – совершенно безумные… нам надо остаться здесь. Надо спрятаться. Дождаться помощи…
- Какой помощи? – язвительно переспрашивает Эйприл, которая в жизни не отдавала себе труд быть логичной. – Ждешь, что примчится полиция? Служба спасения? Еще ничего не понял? Это безнадега, приятель, от нее бесполезно прятаться.
У этого черного испарина над губой и на висках, руки трясутся – он боится, с легким презрением понимает Эйприл. Трусит, как кролик перед змеей. Шейн, хотя бы, не трусит, Шейн прет вперед как танк, очень целеустремленный, хотя и не слишком сообразительный танк.
Но если идти с кем-то, то лучше с танком а не с кроликом.
- Здесь я не останусь, - заявляет Эйприл. – Только не здесь. Нам нужно найти другое место, безопасное, сесть и все обдумать.
С Безнадегой нельзя играть по ее правилам, останешься в дураках.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Ну да, все верно. Нет такой игры, в которой можно было бы победить, просто отсидевшись в безопасном месте. Хотя, по мнению Эйприл, это была бы идеальная стратегия: спрятаться и подождать, пока проблема не решится сам собой. Или пока две проблемы не уничтожат друг друга. И, может быть, ее бы даже не остановил бы тот факт, что одна из этих проблем – ее муж. Ее почти бывший муж, и тот факт, что они снова горячо трхаются, ничуть не умаляет того факта, что Шейн ее бесит. Как всегда – то есть очень сильно.  Эти чувства в ней не угасли, наоборот. Можно сказать, стали самыми яркими чувствами в их браке.
Словом, возможно, Эйприл предоставила бы Шейну и Безнадеге сожрать друг друга, постояв в стороне, но тут ставка слишком высока. Джона. На кону Джона – даже не их возвращение, не их свобода от Безнадеги. Джона. Их сын, особенный сын. И да, Шейн прав, черт его дери. Джона не виноват, что он такой. Это ее гены, или гены Шейна, или промысел божий, или его наказание. Эйприл не религиозна, но где-то в глубине ее души свило себе гнездо убеждение в том, что боженька тот еще мудак. Еще и потому что он подсунул им с Шейном бракованного ребенка, и еще потому, что она все равно этого ребенка любит.
Шейн тоже любит – но это не то, что способно примирить их друг с другом. Скорее, наоборот. Когда Эйприл отдавала себе труд задуматься о чувствах Шейна к сыну, понимание того, что муж любит их общего особенного ребенка бесило ее еще сильнее. Бог знает почему – но логики Эйприл от себя никогда не требовала.
Она иронично вдергивает бровь, когда Шейн напяливает на себя бейсболку, ссыпает в карман патроны, пожимает плечами.
- Глупо выглядишь, - это ему в отместку за «сладкую», Эйприл скрупулезно ведет счет всем ударам и уколам, даже самым незначтельным, в этом смысле у нее не память, а какой-то долбанный калькулятор, прибавит, умножит и проценты не забудет... – Впрочем, как всегда.
Как всегда с их первой встречи – могла бы добавить она, но, конечно, Шейн знает, что это вранье, и что в их первую встречу она сочла его достаточно интересным, чтобы пустить к себе в трусы.

Проводить черному парню экскурсию по Безнадеге у Эйприл нет желания, да и времени нет – Шейн уже так решительно направился к выходу, что не хватает только музыки за кадром и взрыва, на который крутые парни, как известно, не оборачиваются. Оставаться тут без мужа у нее нет ни малейшего желания, так что Эйприл идет за ним, но все же на последний вопрос оборачивается. Вернее, на предпоследний, потому что она не знает кто – или что – забрало их сына. Безнадега? Демоны? Олени?
У нее столько вариантов и каждый тянет лет на пять тесного общения с психиатром в какой-нибудь уютной комнате с мягкими стенами.
Но на предпоследний вопрос она, пожалуй, ответ знает.
- Ты попал в ад, - сообщает чернокожему парню Эйприл. – Думай сам, за какие грехи.
По виду этот типчик и мухи не обидит, но в тихом омуте черти водятся, не так ли? Она-то кое-что об этом знает.
У всех свои грехи – вот что. У всех свои.

Дорога, проходящая мимо мотеля, снова девственно-пуста. Солнце припекает, поднимая на горизонте, над горизонтом, призрачное марево – как будто невестина вуаль колышется. Уж наверное, свадебная вуаль Джулии будет самой дорогой, какую только можно купить на деньги любящего папочки. Но она в любом случае этого не увидит. Выберутся они из Безнадеги или нет (скорее, нет), на свадьбу сестры она не попадет. И прекрасно. Как там поется в песенке? Папина радость, мамина гордость? Ну, вот это все не про нее, а про ее младшую сестренку.
Интересно, этот парень всерьез рассчитывает отсидеться за хлипкой дверью мотеля? Особенно, если те, кто за ним гнался, додумаются его обыскать...
Хотя, это на первый взгляд только кажется, что все как обычно – стоит им отойти от мотеля, и Эйприл видит рекламный щит. Во всяком случае, издали это выглядит как рекламный щит, аляповатый, с яркими буквами. С карикатурно-улыбающейся физиономией чернокожего, как их рисовали в старых мультиках, с белыми кругами вокруг глаз и рта, неправдоподобно-пухлыми губами. Фанерная рука негра указывала куда-то вдаль, куда-то, куда ведет дорога.
«Добро пожаловать на ярмарку», - прочитала Эйприл, когда они подошли.
И ниже, уже мельче.
«Распродажа. Один по цене двух».
- Смотри, - дернула она подбородком, указывая Шейну на эту странную подпись. – Похоже, нас ждут.
Ну, это же про них, так?
Их двое – Джона один, во всяком случае, Эйприл кажется, что речь об этом.
А потом на дорогу выходит олень.

Может быть, тот самый, что пришел за ними в бар. Может быть, его двойник или брат-близнец, интересно, у оленей бывают братья-близнецы? Может быть – Эйприл не разбирается в оленях, но этот преграждает им дорогу – очень недвусмысленно преграждает дорогу, низко наклоняет голову, угрожающе выставив рога. Олень, по какой-то причине, не хочет, чтобы они попали на ярмарку – и мрачные предчувствия Эйприл превращаются в полноценную паранойю.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Эйприл не доверяет оленям, не доверяет птицам, ничему в Безнадеге не доверяет. Тут все ложь. И, когда на дорогу выходит олень, она ожидает… ну, трудно сказать, чего именно, но, однозначно, худшего. Что он бросится на них, что он превратится во что-нибудь, загорится синим пламенем, наконец. Но ничего не происходит. Олень ведет себя как олень, прислушивается, кажется, к словам Шейна. Прислушивается и понимает? Эйприл понятия не имеет, насколько олени умные… но этот выглядит так, будто что-то знает. Или она уже сходит с ума? Было бы неудивительно… Но поделиться с Шейном своими мыслями она не успевает – шум на дороге как сигнал опасности. Сигнал к бегству. Не только для оленя, но и для них. Потому что в этой игре они не охотники…

Они продираются через подсохшую на жарком солнце траву, хлещущую по ногам длинными стеблями с колючками, через кусты, за которые цепляется платье Эйприл – старомодной, едва заметно пахнущее лавандовыми шариками от моли платье, принадлежащее незнакомой женщине. Возможно, такой же как она, попавшей сюда случайно (или же не случайно), как ее платье невесть как оказалось в багажнике того черного парня. Ее платье и ее рисунки…

Тут тебе не понадобятся твои грязные рисунки, Эйприл, сладкая – говорит в ее голове голос, и она даже знает этот голос, это голос того мужика, в баре.
Малыш о тебе позаботится. Ты будешь кричать. Ты будешь очень громко кричать.

Я этого не слышу – убеждает себя Эйприл, еле успевая за Шейном. Я этого не слышу. Это ветер, это крики птиц, это скрип деревьев, это что угодно, но не голос в моей голове. Его я не слышу.

Зато я услышу, когда ты будешь кричать. И приду.

Они застывают на месте, когда автомобиль останавливается, когда слышатся голоса людей. Замирают, Эйприл кажется, что она слишком громко дышит, что у нее слишком громко стучит сердце, что их можно найти только по стуку ее сердца.
Их видели.
Их-ви-де-ли, отбивает лихорадочно пульс.
Кому не снился сон, в котором нужно прятаться, но чудовище тебя все равно находит? Ах, да, в ее случае это был не сон. Она пряталась от чудовища в детской спальне, под одеялом, а оно все равно ее находило… Дежавю. Вот у нее сейчас это самое чертово «как называется эта хрень, Эйприл, звучит как французские презервативы».

Она заставляет себя разжать пальцы, отпустить ладонь Шейна, не цепляться за него, не цепляться, и делать как он говорит… Ей не хочется делать, как он говорит, не хочется отходить от него ни на шаг. Хочется спорить… Сейчас, как никогда раньше.
Хочется открыть рот и громко сказать, что никуда она не уйдет.
Громко сказать, что им не обязательно прятаться.
Но это не ее мысли – Эйприл хочет думать, что не ее, и одной рукой закрывает себе рот, другой отводит в сторону ветки низкорослого кустарника, которые цепляются за ее платье так, будто хотят специально удержать. Отступает. Осторожно отступает, оглядывается – лес сейчас не кажется надежным убежищем. Лес сейчас кажется ловушкой, живой ловушкой распахнувшей пасть, приветливо и призывно… Но выбора нет. Им нельзя попадаться, нельзя нельзя нельзя…
Птица над головой вычирикивает это «нельзя», весело так, поглядывая насмешливо на Эйприл черными глазами-бусинками…

А потом они бегут. Преследователей трое – кажется, трое. Но кажется, что намного больше, как будто они сразу везде, за каждым стволом, за каждым кустом.
- Ату их!
- Заходи слева!
- Давай, давай!
Выстрел – выстрел в воздух, но Эйприл вздрагивает, бежит еще быстрее, уже не смотря на дорогу, спотыкается, вылетает в овраг – он так тесно зарос по краям молодой порослью, что и не видно – и катится вниз. Катится по сухим листьям, что-то бьет ее по лицу, цепляется за волосы, что-то остро режет ногу ниже колена, что-то больно впивается в локоть. А потом Эйприл лежит внизу – тут пара деревьев, ручей, а еще она видит клочок неба, и думает, что для нее все. Игра закончилась. Эйприл выбывает из игры.
Это справедливо - в приступе какого-то откровения думает она. Все из-за нее... Она была плохой матерью, плохой женой, единственное, что у нее хорошо получалось, это портить жизнь себе и Шейну. Так что все правильно. Может, он еще сумеет найти Джону. Может, они еще сумеют вернуться. Хорошо бы так...
Жаль, она так и не помирилась с Шейном...
Что-то ползет по ее руке.
Что-то мерзкое ползет по ее руке.
Эйприл поворачивает голову и видит паука. Черного паука, большого черного паука, дергает рукой, сбрасывая его с себя и кидается к дереву, прислоняясь спиной к стволу.
- Шейн, - шипит, забыв, что у нее, вероятно, сломано все, и руки, и ноги, и позвоночник. - Шейн, я здесь!
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Слишком поздно Эйприл понимает, что Шейн может и пройти мимо, пробежать мимо – склон оврага хорошо спрятан з низкими кустами, если не знать, то можно и не заметить. Она же не заметила – не заметила, и скатилась вниз. С воображением у нее все отлично, даже более чем отлично, Эйприл настоящий мастер принимать желаемое за действительное, если ей так хочется, но сейчас это играет с ней злую шутку. Она четко представляет себе, что Шейн ее не слышит…
…не хочет ее слышать…
Шейн идет дальше, оставляет ее одну на дне этого оврага…
…потому что хочет ее бросить….
Это у нее в голове – Эйприл понимает, что это у нее в голове, чьи-то чужие мысли у нее в голове, все равно что сломанный радиоприемник. Не ее мысли – чужие. Но все равно вцепляется в Шейна, чувствует, как ногти в его кожу впиваются. Ничего с собой сделать не может, могла бы – зубами бы в него вцепилась, только чтобы не отпустить. И пусть ей под ним дышать тяжело, пусть волосы, наверняка, уже полны влажной земли, коры, листьев, а то и насекомых – господи, лучше об этом не думать – она будет лежать тихо, как мышка, пока Шейн между ней и теми уродами, устроившими за ними охоту…

Чертова Безнадегу шутит с ними свои шуточки. Чертова тварь. Почему-то Эприл сейчас кажется, что так и есть, что Безнадега живая. Может, у нее нет четкого образа, который она могла бы себе представить, нарисовать, но зато у нее совершенно точно есть воля, злая воля, а в этом Эйприл кое-сто понимает… Знает, что если чья-то злая воля хочет до тебя добраться – она доберется. Ты можешь сбежать, спрятаться, выйти замуж за простого парня, у которого только одно достоинство – он любит трахаться. Ну ладно, два – любит трахаться и готов жениться на тебе, беременной… Но ничего не будет кончено.
То, что они здесь и сейчас это и означает – ничего никогда не будет кончено. И с чего они взяли про три попытки? Может, их тут бесконечное множество, этих попыток, может, это такой ад, и он навсегда…

Охотники стоят на краю оврага, переговариваются. Эйприл вся сжимается, вжимается в Шейна. Мы умрем – думает. Мы точно на этот раз умрем. А потом все начнется с самого начала. Мотель, исчезновение Джоны, и все с новыми вариациями по прежнему сценарию, господи, пожалуйста. Только не это – думает она – только не это.
Зато вы трахаетесь – говорит ей голос, другой голос, не голос Безнадеги, но тоже неприятный такой, насмешливый.
Вы же трахаетесь здесь как заведенные, и тебе это нравится, да, Эйприл? Тебе это так нравится, что ты не прочь дать прямо сейчас? На земле? На тебе и трусов-то нет, всего надо – задрать повыше подол платья…

Эта мысль отзывается в ней острой злостью пополам с возбуждением, и, когда Шейн поднимается, спрашивает ее как она, Эйприл демонстративно молчит, отряхивая платье, будто бы Шейн был виноват в ее падении и только он, и только он виноват, что чистое платье, чистое, хотя и старомодное, все во влажных пятнах.
- Я в порядке. Идти могу, - наконец, отвечает она.
С ненавистью смотрит на кружащихся в небе птиц – они как будто высматривают их, как будто подсказывают где их икать. Что тут можно сделать? Как тут можно выиграть?
Вдалеке крики и выстрелы – что-то отвлекло охотников, направило по ложному следу…
Эприл сглатывает горькую слюну, чувствуя, как пересохло в горле.
Она больше не может, просто не может, с нее хватит…
Но если она скажет это Шейну – он ее бросит здесь и уйдет…

Сколько раз она собиралась это сказать Шейну, поджидая его с дежурства, которое неизменно затягивалось до глубокой ночи.
Я больше не могу, Шейн.
С меня хватит.
Я ухожу.
Это твой сын – живи с ним как хочешь, посмотрим теперь, как ты справишься без меня.
Сколько раз представляла себе то чувство неизъяснимого облегчения – вот он кидает сумку с собранными вещами (только своими, только своими и никаких синих футболок, зеленых футболок и никаких – упаси бог – черных носков) в багажник такси, садится, улыбается Джоне (он все равно не поймет, что она уехала, даже не заметит), улыбается Шейну, и уезжает. И больше никаких криков сына, больше никаких ссор с мужем, на одна – и наконец-то свободна от всех проблем.
Только она ни разу этого не сделала. Даже сумку не собрала…
Но, возможно, все же подала бы на развод – хотя глупее не придумаешь. Все те же проблемы – больной сын и безденежье, только еще не на ком сорваться, если совсем припрет…

- Планы те же? На ярмарку? – осведомляется она, оглядываясь по сторонам – из врага, похоже, можно выйти и другим путем, просто идя по руслу ручья, и будет легче выбраться… Она не знает, откуда она это знает, как знает и то, что там, на склоне, растёт подорожник и его можно приложить к ссадинам на коленях и локтях…
Как знает и то, что Кэтти как-то раз звонила Шейну, пока он принимал душ, но сбросила раньше, чем он смог ответить, раньше, чем Эйприл увидела, но она все равно это сейчас знает.
Возьми Шейн трубку – и она пригласила бы его выпить вина.
Но он не взял.
Но, может быть, и это тоже игры Безнадеги, она та еще бессердечная стерва, куда до нее даже матери Эйприл.
Куда до нее даже самой Эйприл - учиться и учиться...[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Если бы устраивались соревнования «выбеси Эйприл», то Шейн раз за разом брал бы на них главный приз. Он и берет раз за разом главный приз, все годы их брака, и осведомлен об этом. Иногда Эйприл кажется, что у Шейна целых две причины не разводиться с ней, а не одна, как можно подумать. Джона, конечно, но еще и вот это. Удовольствие, которое Шейн испытывает, доводя ее до бешенства. Да что там удовольствие, Эйприл уверена, что настоящее наслаждение, что он чуть не кончает, когда ему удается ее задеть, по-настоящему задеть. И конечно, это она задала тон их семейной жизни, но теперь все, что ей остается – играть на опережение.
И, да, она тоже практически кончает, когда ей удается побольнее укусить мужа, до голых нервов добраться, минуя толстую шкуру, которую Шейн себе нарастил за годы супружества.

- Нет, я просто подумала, что у тебя появился другой план, не такой идиотский – идти туда, где нас ждут,- парирует она.
Это так. Не драка, даже близко не драка. Но она, конечно, готова, всегда готова.
И к драке тоже, потому что тут у них, в Безнадеге появилось еще кое-что. Вернулось кое-что. Секс. Трах. Жесткий трах, который, как виски, настоялся за годы невостребованности, и теперь бьет прямо в голову. Этого, конечно, не будет, если они вернутся. Все что происходит в Безнадеге остается в Безнадеге. Они даже и не вспомнят. Когда Эйприл об этом думает, у нее прямо между ног свербит. Хочется повалить Шейна на траву и оттрахать, а потом дать сделать с собой все. Все, что ему взбредет в голову. Раз уж они все равно об этом потом не вспомнят.

Они идут по дну оврага – Эйприл смотрит по сторонам, замечает мертвую птицу в кустах, кто-то отгрыз ей голову, кажется, куницы огрызают голову птицам, но она не уверена. Замечает пустые консервные банки с дырками от пуль – кто-то устраивал тут стрельбища? Или это всего лишь декорации, которые Безнадега старательно выстраивает вокруг них? Пустой мотель, овраг, ярмарка, полицейский участок, поселок рабов, хижина ведьмы… У Безнадеги для них много игрушек, а они сами – ее игрушки, ее любимые игрушки. Настоящие, живые.
Эйприл вспоминает про того парня в мотеле – Дональда. Что с ним, в итоге, произойдет? Сумеет ли он выбраться? За что он сюда попал? Но эти мысли заканчиваются, как только заканчивается овраг. Пора выбираться. Пора выбираться и действовать, пока не начала действовать Безнадега, пока он не заскучала. Джона – отличная приманка. Действенная приманка, заставляющая их шагать прямо в клетку с тиграми. Или с мертвыми копами и маленькими вьетнамками – это больше подходит Безнадеге.

Разумеется, она не собирается ждать тут, пока Шейн вернется. Разумеется, нет. И он это знает, но пользуется случаем, чтобы показать ей, как мало он нуждается в ее обществе. Как мало верит в то, что от нее может быть толк. Во всяком случае, она воспринимает это именно так, и тут же огрызается.
- А ты, сладкий, все никак забыть не можешь о том, что у меня под юбкой? Я думала, Кэтти достаточно часто дает тебе полюбоваться тем, что у нее между ног.
Она вцепляется в руку Шейна, второй хватается за его запястье – боже, ему ничего не стоит ее попросту стряхнуть, бросить тут, в овраге. И уйти. Она, конечно, выберется…
…а может быть и не выберется…
Но ее пугает мысль остаться одной, в этом лесу, в этом овраге – в Безнадеге. Застрять тут. Перспектива развода пугала ее гораздо меньше. Ей нравилось думать о разводе, она играла с этой мыслью, как с любимой куклой, доставала из-под подушки, когда ей становилось совсем невмоготу. Выбирала, сказать Шейну, или не сказать, а уехать с Джоной, оставив записку. Или – об этом она тоже думала – уехать одной. Сбежать. Попросту сбежать. Шейн не стал бы ее искать. Пожалуй, даже был бы счастлив избавиться от нее. Собственно, только это ее и останавливало. Еще не хватало сделать Шейна счастливым, да еще с какой-то Кэтти.

Она выбирается – все же выбирается, пачкает колено и подол в земле, она влажная и какая-то горячая и Эйприл передергивает. Как будто она к чему-то живому прикоснулась. Живому и…
…мерзкому…
Птицы кружатся над ними, как будто кому-то подсказку дают – они здесь, здесь, мы их видим! Кричит какая-то тварь, Эйприл вздрагивает, цепляется за Шейна.
С чего они решили, что у них все получится?
- Мы умрем, - убежденного говорит она. – Будем умирать снова и снова, пока не умрем окончательно. Нам не выиграть.
Глупо думать иначе. и глупо даже пытаться. Она может просто сесть вот на эту траву. или даже лечь и тогда эта горячая, влажная земля расступится, поглотит ее, затянет в себя, спрячет... Ей понравится, пуст только она позволит, ей понравится...[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Он знает. Может быть, давно знал, может быть, это игрушки Безнадеги, так ли это важно? Важно то, что Шейн знает и выплескивает на нее это знание, как кислоту, да еще с этой ухмылочкой, за которую она тут же ненавидит его еще больше. Так бы и вцепилась ногтями в лицо, чтобы содрать ее. Ублюдок, чертов ублюдок… Джозеф тоже ублюдок, решивший, что может ей говорить, что ей делать, но у него хотя бы хватило ума свалить. А Шейн нет, Шейн, конечно, другой, он прет прямо, наступая на хвост змее, и Эйприл жалит, тут же, вытаскивая свой единственный по-настоящему грязный козырь, по-настоящему убийственный, который она берегла на самый черный день, например, если придется требовать у Шейна развода.

- Здорового ребенка, - бросает она ему в лицо, зная, что вот сейчас точка невозврата пройдена, но ее тоже несет, она тоже готова лететь вперед, убиться о Шейна, об их брак, о Безнадегу, но не раньше, чем увидит его кровь на своих руках. – То. Чего ты мне не дал. И не дашь, потому что я не буду рожать от тебя, Шейн. Не хочу снова пройти через все это. Не собираюсь взваливать на себя еще одного ребенка, который даже слово «мама» сказать мне не сможет. Я сделала от тебя аборт, Шейн, ты знал? Это ты знал? Нет? Что, получается, ты не все знаешь?
Эйприл смеется – громко (птицы слетают с веток), истерически (одна из них подхватывает ее неестественно-веселый смех, повторяет, как музыкальную фразу, добавляя в конце свое неизменное «тэкс»).
- Я сделала от тебя аборт, - почти поет она.
Я сделала от тебя аборт – трам-пам-пам.
Я убила твоего ребенка, да, милый, да.
Пошла и убила, о ееее (соло на саксофоне).
- А ты ничего не замечал, как всегда, потому что ты не хочешь ничего замечать, потому что тебе есть дело только для себя, ты прячется в свою чертову работу как моллюск в раковину и оставляешь меня одну, всегда одну, с Джоной, с проблемами, с этой гребаной жизнью! Ты, ты превратил мою жизнь в ад, Шейн! Но нет, я не позволила тебе затащить меня снова в это дерьмо, никаких детей, никаких детей от тебя, Шейн Бротиген, отныне и вовеки, аминь!
«Аминь. Аминь», - кричат птицы. – «Аминь, тэкс».
Эйприл выдыхает, смотрит на Шейна – как ему? Как ему все это дерьмо? Он думал, может ее столкнуть в грязь и попрыгать сверху? Нет. О нет, сэр. В дерьмо только вместе, как полагается хорошим супругам.

Никаких детей от Шейна – и вообще, больше никаких детей. И уж тем более, она не собиралась рожать от Куина. Она вообще с ним ничего не собиралась. Просто ухватилась за возможность снять джинсы и надеть платье, накрасить губы, уложить волосы, посидеть в баре, потягивая выпивку. Снова почувствовать себя молодой, красивой, сукой. Эйприл Берри, да. Совсем не святой Эйприл Берри, которая считала, что сумеет устроить свою жизнь по собственному желанию. Которая уже поняла, что семейные тайны работают в обе стороны. О, ей даже нравилась эта игра, бросать при гостях такие намеки, что Джулия краснела, отец бледнел, а мать смотрела на нее с ненавистью… А потом все переменилось, и уже на нее смотрели с жалостью, сожалением и брезгливостью. Бедная, бедная Эйприл, погубить себя таким браком, таким ребенком…
В баре Куин смотре на нее как на самый сочный горячий кусок персикового пирога, который ему хочется поскорее проглотить. Он ее подпаивал. Осыпал коиплиментами. Гладил по колену, забираясь все вые под подол, но не так быстро, чтобы она оскорбилась и свалила.
И да, она ему дала.
Закрыла глаза, раздвинула ноги и дала – симпатичному, воспитанному, ухоженному парню из своего прошлого, как будто так моно было вернуться в то самое прошлое. Потом дала еще раз, надеясь на тот же эффект. А когда поняла, что прошлое не возвращается – закончила это. Куину не понравилось, ну а ей что за печаль? Ей тоже не нравилось, как он на ней сопел.

Это даже не измена, думает Эйприл, напряженно глядя на Шейна… Вообще не то же самое, как если бы он трахнул свою диспетчершу. Потому что… ну, потому что.
А еще – с такой, подленькой надеждой думает она – если они вернутся, он об этом разговоре не вспомнит. А не вернутся – ну так что, она хотя бы вытащила это из себя, вытащила. И швырнула ему в лицо.

Сначала ей сунули в руки кучу дерьмовых брошюр о радостях материнства, об усыновлении, о женщинах, попавших в трудную жизненную ситуацию. Ну да, она попала в трудную жизненную ситуацию. Вышла замуж не за того мужика, родила не того ребенка. Она так и сказала врачу – плохая наследственность, ребенок с отставанием в развитии, она не хочет рисковать. Вроде бы он понял, и Эйприл раздвинула ноги еще перед одним мужиком, на гинекологическом кресле. Рядом стояла медсестра с золотым крестиком-булавкой, которая даже не старалась спрятать осуждение.
Ей поставили укол, но все равно это было больно, невероятно больно. Она кусала губы, сжимала подлокотники, а между ног у нее ковырялись чем-то холодным и острым. Иногда инструменты бросали в кювету, они противно дребезжали. Когда сестра медсестра помогла ей встать, она увидела в кювете кровяные сгустки, что-то… что-то, что было живым еще час назад, а сейчас оно мертво.
Она плакала, пока не пришел с работы Шейн. Больше нет, больше не плакала. И не заплачет – разве что и правда, где-то там, рядом с Джоной ее нарождённая дочь. Которая ни в чем не виновата была, кроме того, что она ребенок Эйприл и Шейна. Этого оказалось достаточно, чтобы быть вырезанной из ее матки и лежать в алюминиевой кювете с пожелтевшей, потрескавшейся эмалью.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

В глубине души Эйприл всегда знала, что вот это будет концом всему, если она скажет Шейну про аборт. Это все окончательно сломает, так, что не склеить ничем. Может, поэтому и молчала все это время. Ей нравилось отгрызать от мужа кусок за куском. Она и отгрызала. Отыгрывалась на нем вот так. ей плохо – пусть и ему будет плохо, ей больно – пусть и ему будет больно. Ну, сейчас она должна почувствовать себя удовлетворённой, так? Шейн убит – она по глазам видит, что он просто убит ее словами. Она может собой гордиться. В их многолетнем соревновании – кто кому сделает больнее – она выиграла. Ему нечем ответить. Но она не чувствует гордости. Мимолетное, болезненное, острое ликование почти сразу же сменяется сожалением, отравляющим ей вкус победы, а потом и страхом…
Шейн кричит, так страшно кричит, как будто она из него живого сердце выдрала, и, если сказать по-честному, разве она не это сделала?
Она же знала, как он хочет еще одного ребенка. Отлично знала. Как знала и то, что второй ребенок ее просто убьет, просто убьет. Знала, что не сможет снова пройти через это – бессонные ночи, детский плач, не сможет ухаживать за Джоной с еще одним младенцем на руках. А главное – не вынесет ожидания. Годы и года прежде чем станет ясно здоров этот ребенок или болен…
Она все сделала правильно, так? Она все сделала правильно.
Но Шейн так не считает, ему бы головой подумать и ей спасибо сказать за то, что она сама решила эту проблему, взяла и решила, не ставя его перед выбором. Потому что он тоже не вывез бы второго ребенка – не на свою зарплату полицейского. Но нет, какое там – у него в глазах такая ненависть…
Сука – говорит.
Что б ты сдохла.
И толкает ее.

Она этого, наверное, подсознательно ждет – ждет, что Шейн ее ударит, потому что удивления в ней нет. Это сидело у нее в голове – та самая картинка, один из вариантов развода, который она нянчила, как сломанную руку, купаясь в боли. Она бросает Шейну в лицо это признание – он ее толкает, ил даже бьет – она берет орущего Джону. Запихивает его в тачку и уезжает в Атланту, подает на развод, и обвиняет Шейна в жестоком обращении. Заставляет его умолять – не лишать его возможности видеться с Джоной. Заставляет его мучиться.
Но Безнадега все вывернула на изнанку, вытащила из них все самое плохое и ввернуло наизнанку, и все не так, и она падает, падает в овраг, уверенная в том, что сейчас сломает себе шею или разобьет голову об какой-нибудь камень. Уверенная в том, что Безнадега воспользуется ситуацией и выведет ее из игры. Она свою роль сыграла – как по нотам сыграла. Наверное, не так уж с ними весело этой дряни чем бы она ни была, аномальной зоной, адом на земле, их галлюцинацией… С ними, с такими предсказуемыми.
Она падает обратно в овраг, больно оцарапавшись, ободрав колено, падает под прощальные слова Шейна, подытожившие двенадцать лет их брака.
Увижу тебя еще раз – пожалеешь.
Не попадайся мне на газа.
Вт и развод – меланхолично так думает Эйприл Бротиген, теперь Эйприл Берри.
Очень внезапный развод. Но зато окончательный.
А потом, совершенно неожиданно для себя, обнаруживает, что по щекам текут слезы. Вытирает их, размазывая грязь по лицу, а они текут и текут. Текут и текут. И не так уж у нее болит колено, чтобы списать все на него. Болит – но не оно.

Чтобы выбраться из оврага, ей требуется время – она еще несколько раз скатывается вниз, платье рвется, ноги, бедра – в длинных, кровоточащих царапинах, и Эйприл уже кажется, что это никогда не закончится. Что это ее личный ад, снова и снова пытаться вскарабкаться наверх, снова и снова съезжать по насыпи вниз, на дно оврага, и все это под истошные крики кружащихся птиц. Но, наконец, она выбирается наверх, едва живая от усталости, какая-то… какая-то пустая. Надо идти – очевидно, в город, потому что больше некуда, но зачем?
Найти Джону.
Зачем?
Чтобы вернуться домой?
Зачем?
Затем, что тогда Шейн все забудет. И ты все забудешь. И вы снова окажетесь на дороге в Атланту, увязнувшие в своем недо-браке… но, похоже, ты сейчас была бы и этим счастлива, а, Эйприл, крошка?

Дорогу ей удается найти не сразу, когда Эйприл выходит к городу, уже темнеет – и это, наверное, хорошо. В сумерках не так бросается в глаза, насколько грязное у нее платье и туфли. Вокруг суета – где-то неподалеку оркестр наигрывает что-то бравурное.
Ее случайно – а может и нет, может и не случайно, вряд ли тут, в безнадеге есть место случайностям – толкает какой-то парень.
- Отличный костюм, - улыбается, подняв большой палец. Сам он наряжен сардиной – господи, кто наряжается сардинами. – Высший класс, возьмешь главный приз. Эй! Эй, у нас тут еще одна Эйприл Беррри!
Еще одна Эйприл Берри? В смысле, еще одна Эйприл Берри…
Парен хватает ее, тащит к деревянному подмостку, а на нем – господи боже, господи боже – штук шесть девиц, темноволосых, как она. Высоких, как она. На одной ее красное праздничное платье, на другой – та самая короткая юбка, в которой она была, когда встретила Шейна в первый раз. Свадебное платье. Платье для беременных в лиловый цветочек – как же она его ненавидела… Девицы прихорашиваются, болтают, смеются – над ними натянут транспарант «Конкурс двойников», а за ними… Эйприл замирает на месте, врастает в мостовую и парню приходится ее отпустить. За ними здание ратуши и огромный витраж.
Суперженщина в крохотных мокрых красных трусах, обрисовывающих каждую складку тела, Суперженщина, стоящая на коленях. Суперженщина с широко раскрытым ртом и высунутым языком. В авторстве сомневаться не приходиться…
Эйприл разворачивается и бежит – пробирается сквозь толпу, низко опустив голову. Чувствуя, как Безнадега смотрит ей в спину, и улыбается. Снисходительно улыбается – беги, беги маленькая мышка. Пока можешь бегать.

Все, что ей надо – это глоток холодной воды, умыться и возможность подумать.
На самом деле, ей нужно гораздо больше. Нужно, чтобы кто-то сказал ей что все будет хорошо. Что она справится. Что не о чем волноваться. Что она ни в чем не виновата.
Но хотя бы стакан холодной воды, и умыться.
У нее нет с собой денег, но она все равно заходит в первый же бар, который попадается ей на глаза.
- Простите, - вежливо говорит бармену. – Можно воспользоваться туалетом?
- Классный костюм, - широко улыбается бармен. – Участвовала в конкурсе, красотка? И что, выиграла?
- Нет, - отвечает Эйприл. – Выиграло красное платье
Почему-то сейчас она в этом уверена, что выиграло красное платье. Козырное красное платье.
Бармен понимающе кивает.
- Оно каждый год выигрывает. Не расстраивайся, ты тоже хороша, прямо настоящая Эйприл Берри. Туалет налево. Почисти перышки, а я смешаю тебе «секс на пляже». Любишь «секс на пляже».
Ага – думает Эйприл. И на пляже, и на капоте грязной тачки, и на голой земле. На мужика, сидящего в углу с бутылкой виски она не смотрит, торопится в туалет – маленький, пока еще чистый, но это ненадолго. Прикрывает за собой дверь и смотрится в зеркало.
Ну да, настоящая Эйприл Берри.
[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]

Эйприл торчит в туалете, пока кто-то не начинает дергать ручку с той стороны. Умывается, оттирает руки, пытаясь вычистить грязь из-под ногтей. Мыло лежит тут же, потрескавшееся мыло, к которому Эйприл не может заставить себя прикоснуться – на него налип чей-то лобковый волос, и это отвратительно, Безнадега знает толк в отвратительном, так? Сейчас, чтобы увидеть что-то отвратительное, ей достаточно взглянуть в зеркало. Она так себя и чувствует, как будто внутри нее сидит что-то мерзкое – оно заставило ее рассказать Шейну об аборте, а ведь она знала, что эту кость он не поглотит, всегда знала. Джона, то, какой он, не только ей нанесло рану, но и Шейну тоже, и только туда Эйприл не била. Но сегодня не удержалась, и нет, она не чувствует себя победительницей. Не чувствует, будто выиграла битву, в которую превратился их брак. Не нужна ей такая победа.
Не нужен ей развод.
Ей нужен ее сын и ее муж.
Только вот Безнадега у нее все забрала, и мужа и сына. Та еще сука, вечно голодная сука, которая, похоже, питается их потерями, их страхами, и Эйприл кричать хочется – докричаться до этой твари, хочется разбить тусклое зеркало в грязных мыльных подтеках. Хочется все тут разбить, но рядом нет Шейна, рядом к которым ее мизофобия затихает. Эти пятна на зеркале, этот лобковый волос в мыльнице, грязный пол… ее передергивает от отвращения. Но она все равно стоит, не выходит, как будто специально себя наказывает…

Но, в конце концов, ей приходится выйти – чтобы тут же столкнуться с темноволосой женщиной в кокетливой пижаме, и в коридоре лампочка едва светит, а так бы она наверняка присмотрелась и узнала эту пижаму – подарок Говарда Берри на Рождество. Но она не присматривается. Возвращается в бар – ей, кажется, бармен обещал коктейль? Секс на пляже? Звучит как насмешка, но Эйприл согласна и на него. С каким удовольствием она бы сейчас напилась – как в юности. С рождением Джоны она такой роскоши лишилась. Всего лишилась – разве нет?
Или вот только теперь все потеряла?
В баре людно – народ понабежал. Вот те куклы с конкурса двойников, и видеть этих девиц вблизи совсем странно и жутко. Ну и горячие поклонники двойников Эйприл Берри. Одна из них смеется в углу, смеется пронзительно, агрессивно, но это такая агрессия, которая про секс – да, когда-то и Эйприл так смеялась. Эйприл оглядывается, мажет взглядом по мужику, который сидит в углу и пьет, и сначала решает, что у них тут еще и конкурс двойников Шейна – ну в почему нет? Логично же. Эйприл и Шейн, где одна там и другой.
А потом присматривается – и нет, нет. Это точно Шейн, никакой не двойник.

Двойники Шейна были бы другими – как и ее двойники другие. Эти девицы все такие сексуальные куколки, каждая, не важно, в какой они одежде. Эйприл уже давно не такая. Двойники Шейна – Эйприл легко может себе их представить – были бы веселыми. То, злое веселье она почувствовала в баре, во время их первой встречи, и, наверное, она на него и повелась – тебе, киска, до меня не добраться, говорила та улыбка. Ты, конечно, горячая девчонка и я не прочь залезть к тебе в трусы, но ты никогда не доберешься до меня.
Но она добралась – так? В самое его нутро залезла и грызла, грызла изнутри. Поэтому у Шейн больше не улыбается – он мрачно смотрит на девицу в короткой юбке, мрачно, но, как кажется Эприл, с предвкушением.
Ну еще бы – со злостью думает Эйприл – ну еще бы. Он же получил свой развод, столкнув ее в овраг. Может себе позволить любую девчонку. И будь с ним сейчас просто какая-то женщина. незнакомая женщина, Эйприл бы, наверное, отошла к бару и сделала вид, будто не узнала мужа.
Бывшего мужа – жестоко напоминает она. Бывшего.
Наверное – может быть да, может, нет, не об этом она сейчас думает. А о том, что ее бывший муженек выбрал ее копию, ее, мать ее так, копию – из тех, горячих денечков, когда они просто трахались. Когда не нужно было думать обо всех тех вещах, которые похоронили под собой их брак – не одна же Эйприл постаралась…
И вот это – это снова будит в Эйприл все самое плохое…

- Отошла от моего мужа, ты, сучка.
Она хватает девицу за локоть, заставляет ее отодвинуться от Шейна – у него, поди, уже встало на эту короткую юбку, ну конечно встало. Он же только этого и хочет, только об этом и думает…
Девица, эта недо-Эйприл, осматривает Эйприл, кривит губы.
- Неплохая попытка, но тут есть Эйприл и получше.
- Отошла. От. Моего. Мужа, - цедит Эйприл сквозь зубы, больше всего мечтая взять эту дрянь за волосы и приложить личиком об стол. Даже удивительно, как сильно можно ненавидеть человека, который является почти что твоей точной копией.
Более молодой копией.
Эта недо-Эйприл еще не прошла через беременность, роды, бессонные ночи врачей, и кризис семейной жизни. И за это Эйприл ненавидит ее больше.
- Ну вот пусть он и выберет, - вскидывает голову недо-Эйприл, и Эйприл узнает этот взгляд.
В первый раз видит его со стороны, но тут же узнает, моментально – это взгляд суки Берри, королевы сук.
- Выбирай, сладкий, только выбирай внимательно, второго шанса не будет, - мурлычет недо-Эйприл, трется коленом о колено Шейна, раздвигая ноги, от чего юбка задирается совершенно непристойно.
Я ее убью – думает Эйприл. Ее, и, возможно, Шейна. Точно убью. Этим, наверное, все и закончится. Вся их история. Вся их гребаная история.
Думает - и смотрит на Бротигена. Прямо взглядом дыру в нем прожигает.[nick]Эйприл Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывшая[/status][icon]http://c.radikal.ru/c30/2003/cd/3ffa03b6815b.jpg[/icon]