[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
Шейн подливает себе виски под обвинения жены - ну конечно, она пришла, чтобы обвинять его. Для чего же еще. Уж точно не для того, что чего он подумал - пусть на полминуты, на пару ударов пульса, но все же подумал, когда она подошла к столу.
Он не ждал извинений, он не дебил, но ждал, что, может быть, она скажет, что соврала ему там, в лесу. Соврала об аборте - что хотела задеть его посильнее, что рада, что ей это удалось, но это была ложь. Ждал этого, хотел этого, и хотел с такой силой, что сейчас ему больно признаваться в этом даже самой себе.
Безнадега не дала бы ей солгать, Безнадега заставляет их вытаскивать на поверхность все то, что может ранить, но он оценил бы, если бы она хотя бы попыталась. Хотя бы попыталась ему солгать, но, разумеется, этого не происходит, Эйприл разражается потоком обвинений, как будто он записной пьяница, как будто именно в бутылке дело и бутылка виновата, как у них все вышло.
Шейн издевательски салютует ей наполненным стаканом, пьет, пока на нее шикают, заставляя сесть и умолкнуть - в этом баре крайне серьезно относятся к кукольным представлениям.
Шейн думает, не поменять ли ему дислокацию, не выбрать ли место потише и поспокойнее - но ровно до того момента, как выносят кукол, а затем это желание как отрубает.
Он узнает их.
Не кукол, конечно, в виде кукол он никогда их не видел, но узнает костюмы - рисунки Эйприл, это гребаные рисунки его гребаной жены! - а затем узнает и внешнее сходство, то, которое Эйприл повторила на рисунках, а неизвестный мастер воплотил в дергающихся сейчас на стене марионетках.

Эйприл дергает его за руку, виски из полного стакана проливается ему на пальцы, мелкие порезы, полученные при аварии, драке с птицей и беготне по лесу, саднят, напоминая о себе едкой, противной болью.
- Сиди, - Шейн стряхивает руку Эйприл, не отрывая глаз от сцены, где куклы начинают представление, которое едва ли не моментально скатывается в порно-пародию.
Это Безнадега, здесь все имеет смысл, хочет сказать он, но не говорит - это же как в ее комиксах, думает вдруг.
Как в ее комиксах, страницы которых попадались ему то тут, то там.
Шейн отпускает стакан в лужу пролитого виски, водит пальцами по луже, размазывая виски по столу под стоны куклы-Эйприл. Марионетка дергается в пародии на секс, щупальце во рту дает ей только стонать, но публика таращится на эту сцену так, будто боится пропустить сложный сюжетный ход. Девушка в красном платье и короне, перебежавшая из-за занавеса в первый ряд, едва ли не молитвенно складывает руки на груди, и Шейну это начинает напоминать церковную службу - если, разумеется, где-то проводят службы в баре, когда на стойке трахаются марионетки.
- Сиди, - повторяет он для Эйприл еще раз, опускает руку ей на бедро под столом - если и оставит на платье пару пятен от виски, не велика потеря, это платье и так вынесло немало.
Голова женщины-куклы дергается в такт движениями куклы-мужчины, а когда они меняют позу, Шейн думает, не следил ли кто за ними с Эйприл в номере того мотеля Нормана-Нормы, потому что, за исключением щупальцев-членов, растягивающих куклу-Эйприл, стоящую на четвереньках над куклой-Шейном, все весьма знакомо.
Бедро Эйприл под его рукой кажется теплым, Шейн чувствует ладонью край подола и голую кожу - все это снова напоминает ему тот вечер, когда они с Эйприл познакомились. Она не возражала против его руки на его бедре, не возражала даже, когда он повел ладонью выше, до самых трусов, и его это завело тогда, сразу же, моментально, они обменялись взглядами, прямо как пишут во всех этих любовных романах, и поняли друг друга.
Его это и сейчас заводит - ее голое бедро под его ладонью, и то, что под прикрытием стола он может забраться ей между ног, но Шейн упорно смотрит на чертово представление, сдвигая пальцы в виски дальше.
Она без трусов, волосы между ее ног наверняка еще пахнут его слюной, его спермой, до сих пор влажные, как будто они только что встали с кровати.
Шейн отпивает, вытаскивает руку из-под стола, мокро облизывает пальцы и снова сует Эйприл под платье, на этот раз не размениваясь на поглаживания бедер.
- Раз уж у нас больше нет тайн друг от друга, не хочешь рассказать мне, что это за рисунки? Что ты рисовала, Эйприл, сладенькая? Думала, это кто-то купит? - как Шейн не пытается, прежнюю издевательскую интонацию в полной мере поймать у него не выходит. - Показывала кому-то? Куину?
Как по Шейну, неплохая разминка перед тем, как лечь в койку - прямолинейная и при этом ничего от Эйприл не требующая.

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
Мне это было нужно, говорит тихо Эйприл, говорит так, как будто это должно все объяснить. Решительно все - но Шейну не становится понятнее, ничуть не становится.
Что ей было нужно, чего ей не хватало, вот что он хочет спросить.
Вот этого - грязного горячего секса, без запретов, без тормозов, - ей не хватало?
Судя по тому, как она раздвигает бедра, пуская его между ног - ответ тут только один.
Судя по тому, что она мокнет там, где его пальцы, именно этого - но тогда почему она молчала. Зачем она молчала.
Зачем отказывала ему, зачем все эти годы превратила в мерзлую пустыню между ними.
У Шейна не так уж много вариантов ответа: она либо не хотела этого с ним, либо хотела наказать его за что-то, и, так или иначе, его это напрямую касается.

Так что да, вопрос о том, а правда ли у них больше нет тайн друг от друга, и правда закономерен - как коп, Шейн достаточно внимателен к деталям. Он думал, что она уже выложила свой главный козырь - аборт, который его практически добил, аборт, который Шейну никак не прожевать, который засел у него под грудиной как пуля сорок пятого калибра, тянет и ноет - но кто знает, сколько карт у нее на руках на самом деле. Ему сложно представить, что может быть хуже, но он и про аборт не подозревал, даже мысли не допускал, что Эйприл пойдет на такое, а она пошла. Пошла и плюнула ему этим в лицо.
Ну, тайны у них может и есть, а вот трусов на ней нет, и Шейн упирается локтем ей под грудью, засовывая ей между ног сразу два пальца, прибавляя третий. Она мокнет, мокнет совершенно бесстыдно, как последняя шлюха, дает ему трахать себя пальцами - дает ему трахать себя здесь, в этом месте. Не в грязном баре, но в Безнадеге - за всеми этими требованиями перестать, не прикасаться к ней, убрать руки, она течет, потому что - что?
Потому что ей это нужно?

Шейн вытаскивает пальцы, обтирает ей о бедро, одним глотком допивает свой виски, поворачивается к ней, разворачиваясь на лавке. Все в баре, кроме них двоих, увлечены кукольным представлением, но Шейну не так уж и интересно - он в курсе. Видел несколько рисунков, и, что кажется ему намного важнее, знает, как это бывает в реальности.
Шейн смотрит ей в лицо, пока задирает подол ее платья другой рукой - так намного удобнее, а его спина загораживает их от лишних взглядов, даже если кто-то и обернется.
Она не сдвигает ноги - здесь больше нет нужды притворяться кем-то еще, нет нужды врать ему в лицо, в конце концов, теперь они оба знают, что ей нравится, до сих пор нравится секс с ним, что он до сих пор может заставить ее кончить.
- А ты бы что предпочла? - он снова облизывает пальцы, оставляя вкус виски, вслушиваясь в стоны куклы-Эйприл со стойки. - Ты бы что предпочла, сладкая?
На самом деле, вопрос не пустой: он ей пообещал, что убьет ее, если она придет в город, но вот она здесь. Думает, что его на это не хватит?
Или думает, что ее мокрая щель все перекроет?
- Но я, вроде, знаю.
Он груб, и груб намеренно - но она мокрая внутри, впускает его пальцы, и если ей и лишка, то ей это нравится. Вот это. И то, что они делали в мотеле. И то, что было в лесной хижине. И на дороге, возле полицейской тачки.
Ей всегда это нравилось.

Шейн обхватывает ее за шею сзади свободной рукой, продолжая трахать ее пальцами, заставляет смотреть себе в лицо.
- Хочешь начистоту? Я хотел бы затрахать тебя до смерти, Эйприл, но куда больше я хотел бы вернуться в Мариэтту с тобой и Джоной, - говорит он негромко, прямо выдергивает это признание из себя. - Я хотел бы, чтобы все было не так. Хотел бы дать тебе то, что тебе нужно. Черт, Эйприл, это то, чего я хотел с самого начала - и думал, что так и есть. Думал, что я тебе это даю, потому что ты мне дала. Но я никогда не мог понять, чего ты хочешь, а ты, злобная маленькая сучка, никогда не считала нужным что-то мне объяснить. Как, нормально? Или тоже хочешь рассказать мне кое-что - например, что тебе нужно. Что тебе все это время было от меня нужно?

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
Да, это так, она говорила "нет". И говорила убрать руки. Говорила не трогать ее - но сидела на месте. Но позволяла своей короткой юбке ползти все выше. Позволяла ему забираться к ней в трусы все глубже.
Вот как сейчас, разве что сейчас она не притворяется и не говорит свое чертово "нет".
И прямо как в том баре тринадцать лет назад, Шейн видит на ее лице однозначное "да".
На ее лице, в том, как она шире разводит ноги, в том, как сползает ниже по скамейке, приподнимая зад.
В том, в конце концов, как сама насаживается на его пальцы - резче, сильнее. Глубже.
Потому что ей нужно было чудовище, и вот сейчас это признание Шейна не беспокоит - не беспокоит то, что она о нем знает, что знает, кто он, плоть от плоти, кровь от кровь чудовища, и сам такой же.
Это ей и нужно, и сейчас тоже, и, может, это не то, что жены говорят своим мужьям, может, это не звучит ни ласково, ни романтично, но Шейн понимает, о чем она.
Ему тоже не нужна была покладистая и смиренная женушка, этакий выставочный образец - кудри, фартук, каждый день мясной рулет или цыпленок на обед и "как прошел твой день, дорогой". Желай он этого - давно бы женился на Кейти, на любой другой, но не на Эйприл, но в том-то и дело: он хотел другого.
Хотел женщину, которая не даст ему спуску, которая не испугается, какие бы двери он не открыл, что бы не выпустил на волю.
Которая будет смотреть ему в лицо, пока он трахает ее пальцами, глубоко в ее дырке, и не станет делать вид, будто это не с ними, а с кем-то другим.
Которая будет тянуть его за плечо ближе, не отрывая взгляда, не прячась, а наоборот - показывая, давая ему увидеть, что ей это нравится, что он может сделать с ней это, и ей понравится, она кончит, и, возможно, чем грязнее это будет, тем быстрее она кончит.
Она напрягается - вцепляется ему в плечи, тянет еще ближе, как будто хочет вцепиться в его лицо, вгрызаться, пустить ему кровь. Напрягается, стонет, чуть ли не выкрикивает это "Шейн!", и в ее голосе злости пополам с удовольствием. Так, как и было - раньше, до рождения Джоны, стоило ему вернуться домой или забежать на полчаса, проезжая мимо на патрульной тачке.
Так, как и было.
Шейн чувствует, как она пытается свести ноги, резче двигает пальцами, сминая ладонью влажные волосы на лобке, вжимает большой палец ей между складок, пока она рвано, тяжело дышит в подступающем оргазме - ему ли не знать, как она кончает. Еще пара движений - грубых, резких, и она выгибается на лавке, дергается, вскрикивает. Шейн дергает ее ближе, насаживая на свои пальцы, прижимается щекой к ее горящей щеке, нажимает на затылок, вминая ее лицо в свое плечо.
Какая же она мокрая между ног - у него только эта мысль и осталась. Какая же мокрая, и ребром ладони он чувствует ее смазку даже на скамье - течная сучка, так, кажется, назвала ее мать, когда узнала о беременности?
Один-единственный раз Ортанс Берри позволила себе настолько вульгарное, настолько грубое выражение - и не ошиблась.
- Я не прощу тебе аборт, детка, - почти шепчет хрипло Шейн на ухо своей кончающей жены, обхватывающей его, сжимающей между ног в этой длинной судороге. - Я люблю тебя, сладкая, все так, люблю так, что терпел годами, давал тебе делать это с нами обоими, давал тебе втыкать в меня нож раз за разом, но я не прощу тебе, что ты все решила сама, Эйприл. Ни за что не прощу.
Он отстраняется, отпускает ее, переставая вжимать в плечо, вытаскивает пальцы, вымоченные в ее смазке, скользкие и блестящие, слушает ее попытки выровнять дыхание - и вдруг слышит и другое: наступившую тишину в баре.

Когда Шейн оборачивается, разворачиваясь, на них смотрят все - бармен, мальчишка с подносом, все эти не-Эйприл и те, кто их сопровождал.
Не-Эйприл в красном платье, победительница конкурса двойников, так прямо таращится, открыв рот и запустив обе руки себе под юбку, красный атлас блестит в тусклом освещении, идет складками, когда она поднимается на ноги.
- Это она! - бормочет на ходу, стаскивая с себя свою корону - все эти ветки и прутья, шипы и листья - царапая себе лоб до крови, оставляя длинные порезы. - Это она! Она! Жертва!
Последнее слово Шейну не нравится, но еще меньше ему нравится, как все остальные, будто проснувшись, начинают подниматься из-за столов, со скамеек и стульев, повторяя одно и то же: жертва.
Жертва, жертва, жертва, твердит хор.
Шейн мельком оглядывает надвигающуюся толпу, замечает ту девушку в наряде Эйприл из того бара, где они познакомились - она смотрит на него со злорадством и первая вопит что-то нечленораздельное, указывая пальцем на Эйприл:
- Жертва! Тэкс выбрал невесту! Тэкс должен получить свою жертву! - разбирает Шейн, и к скандированию "жертва" прибавляется другое - "Тэкс".
Девица в красном платье уже у самого стола, кровь из царапин затекает ей в глаза, стекает по лицу, прибавляя краски губам, она похожа на замученного Иисуса с баптисткой картинки, и от ее жуткой улыбки у Шейна мороз по коже.
- Не приближайся! - бросает он девице, вытаскивая револьвер, но та будто и не слышит, вообще не обращает на него внимания, протягивает Эйприл свой гребаный венок.
- Тэкс выбрал себе жену! Ты его жена! - почти визжит она, и Шейн приставляет револьвер чуть ли не к ее лицу, поднимаясь на ноги.
- Отойди от моей жены, ебанутая сука! - рычит он, понимая только, что им обоим с Эйприл это не сулит ничего хорошего. - Дайте нам пройти!
- Жертва! - вопит девица, тянется через стол и Шейн стреляет ей в голову - выжимает спуск, револьвер лязгает в его руке, барабан прокручивается, выплевывая гильзу, а девица падает на спину, в лужу крови и выбитых мозгов.
Выстрел тонет в грохоте снаружи - музыке, свисте взмывающих в небо шутих, дробных хлопках фейерверков.

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
Стол дает им небольшое укрытие, не дает этим обезумевшим посетителям бара, сейчас больше всего напоминающим зомби из того старого фильма, дотянуться до Эйприл и Шейна, но Шейн не строит иллюзий: это не спасение. Они не смогут долго уворачиваться от чужих рук, у него закончатся патроны, как бы он не экономил, и тогда...
Спасением оказывается другое: Дональд, тот цветной паренек, который так боялся возвращаться в город.
Он говорит о том, что на улице мальчик ищет родителей - кто это, Джона? - но Шейн не может расспросить его подробно, потому что вся эта обезумевшая братия отвлекается на Дональда, кто-то снова выкрикивает это "Жертва!", но на сей раз указывает не на Эйприл и не на Шейна.
Подсказка Эйприл как нельзя кстати; Шейн разворачивается на месте, отыскивая взглядом неприметную дверь в углу, на которой нет даже таблички.
Дональд что-то кричит, отбиваясь от лавины жадных рук, но его хватают, скручивают, тащат, как будто мечтают разорвать на части, и в его криках появляется все больше боли и ужаса.
Бармен, оказавшийся рядом с перевернутым столом, пытается задержать Эйприл, кричит ей прямо в лицо, обхватывая запястье. Шейн бьет его рукоятью пистолета по голове, пинает под колено, дергает Эйприл за другую руку, как будто у них тут настоящее перетягивание каната.
Дергает так, будто хочет ей руку вырвать - но и мысли нет ее оставить.
Одно дело в лесу, в том овраге - она могла идти куда захочет, на все четыре стороны, Шейн был уверен, что больше никогда ее не увидит, а если увидит, то пристрелит - но здесь, в этом баре, где ее назвали жертвой, бросить он ее даже не думаем, не собирается оставлять ее этому Тэксу, этим фанатикам, или безумцам, или сектантам, кем бы они не являлись.

Они вваливаются в туалет, Шейн прислоняется к двери, содрогающейся под ударами тел преследователей, вслушивается в эти вопли за дверью, теряющие даже сходство с человеческими голосами. Окно и в самом деле здесь, под самым потолком, в углу, над сливным бачком на стене - оно не кажется Шейну таким уж просторным, чтобы он смог выбраться, но это лучше, чем пытаться пробиться через бесноватых не-Эйприл в баре.
Возле самой двери торчит забытое ведро со шваброй, кафель пола еще в потеках. Шейн хватает швабру, держа спиной дверь, упирает один конец швабры в дверь возле самой ручки, второй конец попадает в углубление в полу, отбитый кусок плитки на бетонной стяжке, и швабра становится ненадежным, но хотя бы временным укреплением.
К тому же, как кажется Шейну, страсти в баре улеглись - вопли Дональда и не-Эйприл будто удаляются, затихают. Впрочем, это не значит, что в баре никого не остается.
  - Эйприл, конфетка, - звучит вкрадчиво из-за двери, голос кажется Шейну смутно знакомым, но он не уверен, - выходи... Выходи, Эйприл, ведь ты ни в чем не виновата. Ты можешь остаться здесь, выбрать сама, начать все с начала. Остаться с нами, со мной, Эйприл. У тебя еще все может быть - другой муж, другой ребенок, только открой дверь.
Шейн сплевывает привкус виски, тащит Эйприл к унитазу под окном, поднимается на унитаз, оставляя отпечаток ботинка на ободке, локтем бьет в раму. Дерево крошится, оставляет занозы, стекло осыпается наружу и в унитаз, Шейн торопливо оббивает осколки, не обращая внимания на порезы.
Подтягивается, выглядывая в окно - музыка становится громче, но доносится с другой стороны, а здесь, на задворках бара, пусто и грязно, пованивает кошачьей мочой.
- Иди сюда, - зовет он жену, пока из-за двери доносятся уговоры. - Эй, иди - выбираемся отсюда и найдем Джону, ты же слышала, что сказал тот парень - он там, ищет нас...
Или она хочет послушать того, за дверью - Шейн вытягивает руку, засунув револьвер за пояс, его целый глаз не отрывается от ее лица.
- Хватит этой херни, - говорит Шейн с угрозой. - Наш сын нуждается в нашей помощи. Придется засунуть гордость и мечты подальше в задницу, сладкая, и как следует там утрамбовать.

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
Эйприл выбирается первая - Шейн подсаживает ее, помогая скарабкаться себе на плечи, легкие тенниски оставляют грязные пятна на его майке, которая все больше напоминает половую тряпку, и вот она уже протискивается через окошко, спрыгивает, торопит его. Шейн снова подтягивается, не обращая внимания на щепки и мумифицированных насекомых, липнущих к ладоням, нырет в выбитое окно - на короткий миг ему кажется, что он не протиснется, что окно слишком узкое для его плеч, но он не позволяет этой мысли как следует угнездиться в его сознании, рвется наружу - как роды, приходит ему вдруг в голову какая-то жутковатая мысль - рама скрипит, стекло впивается в плоть, но он как следует дергается вперед и все же проходит, обдирая кожу. Майка рвется по шву сбоку, но вот уж на что Шейну откровенно положить, когда он еще одним последним усилием выталкивает себя из окошка, ныряя вниз. Револьвер, заткнутый сзади за пояс джинсов задевает за раму, Шейн до смерти боится, что сейчас прострелит себе зад, но предохранитель остается на месте, и револьвер падает рядом с Шейном секундой позже.
Шейн сопит, подхватывая их единственное оружие - ну, по крайней мере, оно действует против людей в этом проклятом городке - и у него мороз по коже от мысли, что он может остаться здесь безоружным, еще один привет из Вьетконга, места, где он даже спал в обнимку с винтовкой, как и полвзвода, а потом, уже дома, долго привыкал к пустым рукам - и сразу же занял их пушкой, поступив в полицию.

А по улицам Безнадеги разносится музыка - неровная, слишком громкая, дисгармоничная - перемежаемая взрывами фейреверков и шутих, расцветающих в ночном небе, как будто весь город решил отметить четвертое июля пораньше. В отсветах фейерверков лицо Эйприл кажется странно молодым, но живым - Шейн ни за что не спутал бы ее ни с одной из тех женщин-двойников, которых видел в баре - может, потому что он знает ее настоящую.
- Давай укроемся где-нибудь и решим, что делать да...
Его голос тонет в механическом оглушающем визге, а затем музыка затихает, сменяется гулом собравшейся где-то поблизости толпы, вскриками - не все из них радостные, Шейн готов поклясться, что в некотоых отчетливо слышны боль и ужас, и он на миг задумывается о том, кто еще здесь такие же жертвы, но и об этом не дает себе как следует подумать: откуда-то он совершенно четко знает, что у Безнадеги нельзя выиграть, объединяясь с другими несчастными, типа Дональда. Только они вдвоем - он и Эйприл - против Безнадеги, иначе раунд засчитан не будет - ну, кое-какие правила он усвоил.
Они бегут дальше, стараясь держаться в густой темноте возле стен, избегая выскакивать на освещенную улицу, но город играет с ними дурную шутку - как в огромном лабиринте, им никак не удается отдалиться от центра притяжения, от того места, где запускали фейерверки, где звучала музыка, где сейчас собрались другие.
И когда Шейну кажется, что они все же нашли верное направление - кажется, что возбужденно переговаривающиеся голоса, шум которых похож на зауки накатывающих на берег волн, стихает - Безнадега преподносит очередной сюрприз.
- Мама, папа! - звучит звонкий девчачий голос, полный едва сдерживаемого веселья - усиленный микрофоном или громкоговорителем, он раскатывается по улицам, как битое стекло, режет уши, и Шейн едва не спотыкается и не падает, утащив Эйприл за собой на землю. - Мама! Почему вы не хотите со мной поиграть? Мой братик здесь, мы играем вместе - но я хочу, чтобы мы поиграли все вместе! Хочу, чтобы вы играли с нами, я больше не хочу играть одна!..
В голосе появляется злость, та самая, что иногда свойственна детям - неконтролируемая, яростная.

Шейн продолжает бежать, волоча за собой жену, взводя револьверный курок, готовый выстрелить в лицо любому, кто попытается преградить им путь - это обман, повторяет он себе, обман. Джона не с ней, он где-то в городе, ищет их, и когда они найдут друг друга, то попытаются уйти - тогда, возможно, у них получится уйти...
- Мам, - другой голос заставляет его резко остановиться, потому что это голос его сына, их сына.
Голос Джоны.
Это обман, подделка, ловушка, вопит инстинкт самосохранения, но Шейн не может не остановиться, поворачиваясь, будто флюгер, на голос - в том же направлении, где, судя по всему, находится главная площадь Безнадеги.
- Пап, мам. Простите меня, я прятался, но...
Слышна короткая возня, как будто микрофон отнимают, голос Джоны, продолжающего что-то говорить, слышно неразборчиво, а затем снова говорит девочка:
- Я же говорила, он со мной. Мы тут вместе и мы играем! Мамочка! Папочка! Приходите поиграть с нами! Я так жду, когда мы сможем поиграть все вместе!.. Я больше не хочу играть одна! Вы виноваты, что я столько времени играла одна - и теперь я нашла своего товарища для игр! Ну же! Вы хотите уйти? Уходите, я дам вам уйти, Тэкс, мой добрый Тэкс, даст вам уйти - если вы оставите мне братика, чтобы я больше не была одна!
Шейн отпускает руку Эйприл, подкрадывается вдоль стены к углу здания - кажется, это та нотариальная контора, в которую они наведались сразу же после того, как выбрались из участка, и выглядывает на площадь.
Прямо посреди воздвигнута наспех сколоченная сцена, на которую направлены прожекторы, и на этой сцене, в окружении Эйприл и Шейнов стоит Джона, а рядом с ним девочка помладше, та самая девочка из леса, хоть и сменившая свои лохмотья на симпатичное платье в плоску с широким отложным воротником - мать Шейна купила такое однажды на распродаже, когда они ждали Джону, на тот случай, если родится девочка, и так никому и не отдала, Шейн нашел его, разбирая вещи после ее смерти.
- Я больше не хочу быть одна! - вновь повторяет их нерожденная дочь - дочь, которая могла бы родиться, если бы Эйприл не сделала аборт, а кем еще эта девочка может быть? - Почему он получает все, а я ничего?! Я ваша дочь! Твоя дочь, мамочка! Почему ты это сделала? Почему отправила меня сюда, почему вы за мной не приходили, почему не забрали? Почему вы и сейчас хотите уйти от меня? Забрать братика и уйти, снова бросить меня здесь одну!

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
  - Какого хуя, Эйприл, - шипит Шейн, но эта сука, которую он двенадцать лет звал женой, его игнорирует.
Это у нее хорошо получалось, его игнорировать, она и сейчас это делает, выходит из-за угла, оправляя платье, а не ломает голову вместе с ним насчет того, какой будет их стратегия и следующий шаг.
Да впрочем, какая у них может быть стратегия. Забрать Джону и убраться отсюда, вот и все, чего хочет Шейн, но когда он смотрит вслед идущей к помосту жене, смотрит на девочку, которая напряженно следит за приближением матери, которая попыталась от нее избавиться, что-то в нем ломается, снова ломается, а он думал, ломаться там уже больше нечему.
Шейн выпрямляется, прижимается спиной к стене, переводя дух. Револьвер металлической тяжестью оттягивает руку, Шейн на автомате поднимает ствол, откидывает барабан - всего два патрона.
Не разгуляешься, но сейчас, кажется, это уже не имеет значения.
Толпа перед сценой расступается, давая Эйприл подняться на помост, когда Шейн снова выглядывает и как раз вовремя, чтобы увидеть, что Эйприл обнимает Джону.
Джона, а теперь и Эйприл там, на сцене - так какая разница, сколько у него осталось патронов.

Шейн выходит из-за своего укрытия, которое толком и укрытием-то не назвать, кое-кто с интересом поглядывает и на него, пока на сцене Эйприл выдает своим фирменным тоном приговор.
Кто-то в толпе, сквозь которую идет Шейн, ахает, а ему хочется рассмеяться: да, вот такая вот она, малышка Эйприл, скажите, что мечтали с ней познакомиться.
В жестокости она не уступит Безнадеге, что есть, то есть, и Шейн опускает голову, чтобы никто не заметил на его лице улыбку, полную боли, настоящий оскал, а когда снова поднимает глаза, то больше не улыбается.

Девочка - ну, красавицей ее не назвать, но она довольно миленькая, темные волосы, темные глаза, наверное, в его породу, а не в породу Берри, - скалит мелкие зубки, вцепляется обеими руками в оборку на платье.
- Если еще не пожалела, то пожалеешь! Вы оба пожалеете! Нет! Все трое! - взвизгивает она, и собравшиеся вокруг одобрительно гудят, смотрят на Шейна, да и на стоящую на сцене Эйприл без всякой симпатии, да и с чего бы.
Шейну они тоже сейчас нисколько не симпатичны, ни Эйприл, ни, тем более, он, и какая-то его часть считает, что они заслужили именно такого ребенка, как это чудовище - ну или как Джона.
Или маленькое чудовище заслужило таких родителей, как они.
Вот только есть еще Джона, и он точно не заслужил ничего подобного, и Шейн видит, как он обнимает Эйприл за талию, спрятав лицо у нее на животе.
Джона не заслужил, и не заслужит - их сын совсем другой, совсем не похож на них, и Шейну просто необходимо в это верить, просто необходимо знать, что с Джоной никогда не случится ничего из того, что случилось с ним. Что он будет счастлив - пусть даже в мирке геймбоя.
А еще он думает о том, что Джоне - такому особенному ребенку - нужна мать. Та, что любит его несмотря ни на что. Та, что всегда была рядом.

- Я не отпущу вас, - говорит девочка, хищно улыбаясь.
Фейерверки больше не взрываются, поэтому ее хорошо слышно, но ее глаза горят в темноте как пуговицы, ловят отсветы факелов, принесенных толпой, и натянутой над сценой иллюминации.
Выглядит это жутковато, но Шейн заставляет себя вспомнить, а как, должно быть, выглядит сейчас он сам - как восставший мертвец, не меньше, скорее всего. Как такое же чудовище, как она - ведь она его плоть от плоти, кровь от крови, как он сам - порождение другого чудовища.
- Я так давно ждала вас, так давно хотела, чтобы мы стали семьей, - продолжает чудовище в платье, склонив к плечу голову. - Вы не уйдете, потому что я вас не отпущу. Я тоже хочу семью, ма-мо-чка, и я заставлю вас играть со мной, заставлю стать моими папой и мамой, и любить меня так же, как братика.
Шейн подходит к сцене, путь ему преграждает сержант Эндрю Скотт, еще одна чудовище и еще одна жертва.
- Ну что, Малыш, - в его тоне Шейну слышится понимание, даже сочувствие.
Шейн вытягивает руку и роняет револьвер на асфальт, под ноги сержанту.
Голос в его голове удовлетворенно замолкает.
- Эй, - окликает он девочку, не тратя времени на то, чтобы пройти вдоль помоста до ступеней, и взбирается прямо так - подтягивается, отталкивается коленом и забирается на сцену, не обращая внимания на то, как ноет спина, как трудно дышать, - есть проблема.

Она наблюдает за ним с этой своей улыбкой, и чем дольше Шейн смотрит ей в лицо, тем больше сходства с собой видит - с собой и со своим отцом, тем парнем, который им был.
С парнем, который изнасиловал его мать - и еще нескольких женщин в трех штатах.
- Проблема, проблема, - кивает Шейн. - Ты же знаешь, какая. Мы за эти три дня помотали тебе нервы, и не уймемся - я не уймусь, и она, - он кивает на Эйприл, - тоже. Она вообще не терпит, когда что-то не по ней, так что нет, счастливой семейки из нас не получится.
- Получится, - упорствует девочка. - Я вас заставлю. Рано или поздно...
- Вот именно, - перебивает ее Шейн. - Рано или поздно - и скорее поздно, если такое вообще случится, сама посуди. Но у меня есть предложение. Сделка года. Хочешь послушать?
Собравшиеся на площади выкриками выражают свое отношение к происходящему, кто-то за, кто-то против.
Шейн упорно не смотрит на сплетенную из тонких свежих веток клетку - он отлично знаком с такими, только там, где он с ними познакомился, они плелись из зеленого бамбука. Не смотрит на клетку он не из-за дурных воспоминаний, а из-за того, что за обгорелыми прутьями все еще просматривается обгоревший труп - и Шейн почти уверен, что знает, как его звали.
Паренек по имени Дональд - Безнадега все же добралась до него, она до всех добирается.

- Продолжай, - роняет монстр в образе ребенка, монстр, порожденный другими монстрами, и Шейн блекло, криво улыбается, чувствуя, как трескаются сухие губы.
- Обмен. Я предлагаю тебе обмен. Ты отпускаешь их, - он дергает подбородком в сторону жены и сына, - а взамен получаешь меня.
- Пфф, - фыркает его дочь, закатывая глаза в точности, как Эйприл, - вы и так мои.
- Нет, - не соглашается Шейн. - Мы твои, потому что мы пленники, и мы будем пытаться сбежать. Всегда. Постоянно. Будем ненавидеть тебя. Будем пытаться выбраться. Обмануть. Мы не будем семьей, ты знаешь. Мы уже никакая не семья. Но!
Он даже поднимает вверх указательный палец, поднимает вверх свой чертов указательный палец.
- Если ты отпустишь их, я останусь по своей воле. Матери и брата у тебя не будет - но будет отец. Я буду делать все, что скажешь. Все, что захочешь. Никуда не денусь, пока не надоем. Буду рядом. Всегда.
Эйприл обнимает Джону в паре шагов, но с таким же успехом они могли стоять от Шейна за сотню световых лет - все равно что в другой галактике. Между ними столько всего, что эту пропасть уже не перейдешь, и Шейн этого уже и не хочет.
Они должны выбраться, Эйприл и Джона, должны спастись и продолжить жить, а для себя он этого не видит, так почему бы не закончить все так.
Девочка облизывается, будто хищный зверек, морщит лоб, скоса смотрит на Эйприл:
- А ты что думаешь, ма-моч-ка? - в детском голосе полно злости и издевки, но есть и сомнение. Как будто она в самом деле взвешивает его предложение.

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
От чада факелов, едкого привкуса пороха и смрада из обугленной клетки в глазу, который не закрыт повязкой, жжет. Шейн смаргивает жжение, обнимает чудовище, которое уткнулось лицом ему в живот, крепко обхватив за пояс.
Если постараться, то можно кое-что забыть - выкинуть как несущественное, например, то, что это существо не совсем ребенок, по крайней мере, не такой, как все остальные дети.
Но в этом у Шейна есть опыт - в том, чтобы не сравнивать своего ребенка с другими, и в том, чтобы выкидывать лишнее из памяти, - а когда он осторожно касается ладонью темноволосой головы их с Эйприл нерожденной дочери, это ощущается совершенно нормально, и он гладит ее по волосам сначала медленно, а потом смелее.
- Буду, - говорит он, и не врет - по крайней мере, не намеренно. - Я хочу тебя полюбить.
Она все, что у него останется от Эйприл. То, чего Эйприл сама ему дать не захотела - не захотела так сильно, что сделала то, что сделала.
Девочка обнимает его за пояс еще крепче, и Шейн кладет руку ей на плечо, поправляет воротничок платья.
И поднимает голову, чтобы взглянуть на жену - бывшую жену, но сейчас это уже не имеет никакого значения: вряд ли ему придется проходить через процедуру развода или кому-то представлять Эйприл как бывшую.
А интересно, все же, как это будет - Эйприл и Джона проснутся в том мотеле, а его в номере не будет?
Они не пойдут его искать - он все же не двенадцатилетний мальчик с аутизмом, - а значит, не окажутся здесь, и полиция тоже его не найдет, и он пополнит статистику без вести пропавших в этой части штата.
Шейн Бротиген, тридцать четыре, полицейский, бывший морпех, ветеран, так и не сдавший экзамен на детектива. Может, кого-то это и удивит, но люди пропадают, такое случается - пропадают и оказываются в Безнадеге.

- Не говори так, сладкая, - хрипло выдавливает Шейн, не сразу находясь с ответом, и силится улыбнуться. - Не говори, а то я могу и передумать.
Детские руки на его поясе предупреждающе сжимаются крепче.
Шейн осматривает Эйприл с головы до ног, от грязных теннисок до глаз, полных чего-то такого, о чем он боится узнать больше.
Ни разу в жизни она не говорила ему ничего подобного - да и с чего бы, их брак не был сказкой, полной милых словечек, признаний и счастья, скорее уж, был настоящим кошмаром, и закончился кошмаром, но Шейн не жалеет. Не об этом - ни о том, что в том баре подсел к мисс Эйприл Берри, ни о том, что пришел за ней в дом ее родителей, чтоб увести ее с собой.
И уж точно Шейн не жалеет о том, что стал отцом Джоны - и когда он смотрит в лицо сына, то видит на нем те же чувства, которые переполняют его.
- И я тебя, старик. Ты уж позаботься о матери, лады? Присматривайте там друг за другом, у вас все получится.
В этом Шейн убежден - а если его не будет, Берри будут куда добрее к своей старшей дочери и внуку, хотя бы ради того, чтобы Эйприл продолжала молчать.
- И послушай, старик, послушай, я никогда тебе не говорил, но для меня ты всегда был лучшим...
- Папа, - девчонка поднимает голову, сверкает глазами, напоминая, что он уже принял решение, и Шейн посылает Джоне ободряющую улыбку и гладит дочь по голове, убирая со лба редкую темную челку.
- Я закончил, - говорит он. - Я закончил, детка. Теперь дай им уйти. Теперь они смогут покинуть город? Смогут отсюда убраться, как мы договорились?
Маленькое чудовище хитро улыбается, держа его за руку:
- Конечно. Тэкс отвезет их.
Огромный коп, тот самый, которого Шейн убивал, кажется, раз десять, проталкивается сквозь толпу, приподнимает шляпу, которая мала ему и едва держится на светлых волосах, сквозь которые проглядывает розовая, будто младенческая, кожа.
- Мэм, - обращается он к Эйприл, останавливаясь у ступеней, ведущих с помоста, - я отвезу вас прямо до мотеля. Не стоит молодой женщине, да еще и с ребенком, гулять по лесу.
Все так же держа шляпу над головой, он поворачивается к Шейну и совершенно серьезно кивает ему:
- Шеф Бротиген, сэр. Полагаю, вы захотите возглавить полицию Безнадеги. Я буду рад работать под вашим началом.
Кое-кто среди собравшихся одобрительно гудит - Безнадеге нужен свой шериф, с глупым весельем думает Шейн, и кто годится на эту должность больше, чем он.
Но едва ли коп ждет ответа, и Шейн снова смотрит на Эйприл, держа девочку - надо будет как-то ее назвать, может, в честь его покойной матери?
- Сладкая, ты хорошо рисуешь. Мне нравится. Уверен, у тебя получится и реклама. Я в тебя верю, детка. Ты сможешь.
- Идите, - говорит их с Эйприл дочь.
Над помостом снова взрывается фейерверк, рассыпается разноцветными искрами, отражается в зрачках всех этих эйприл и шейнов на главной площади, в пряжке на ремне копа, в которого, будто в костюм, обряжен Тэкс, в пуговицах на платье Эйприл, в хромированных дисках автомобиля, припаркованного за толпой.
Отражается и гаснет. Отражается и гаснет.

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
В комнате душно, к тому же, едва рассветает, над окном принимается верещать какая-то птица - орет и орет, и Шейн ворочается на узковатой койке, пытаясь спрятаться от этого птичьего гомона, зажмуривается крепче, накрывает голову подушкой, но это мало помогает и он все же просыпается.
Больше не уснуть: после проведенного за рулем дня нескольких часов сна недостаточно, все тело ноет, так что Шейн встает, стараясь не разбудить Эйприл и Джону, свернувшегося вокруг матери креветкой на другой односпальной кровати.
Даже во сне Эйприл не выглядит расслабленной: брови сдвинуты, ресницы подрагивают, как будто ей снится сон, рука прижимает к себе Джону, чтобы тот не свалился с кровати. Шейн думает, что и он, наверное, выглядит не лучше - последние две недели их с Эйприл, наверное, можно принять за брата и сестру из-за одинакового выражения мучительного раздумья.
Это внезапное улучшение состояния Джоны их и обнадежило, и напугало, что уж скрывать; несмотря на то, что врачи в Атланте несколько раз подчеркнули, что это может ничего не значить, а консультация с нью-йоркскими светилами, специализирующимися на аутизме, не дешевое удовольствие, почти две недели Бротигены решали, ехать или не ехать, и даже сейчас, проделав полпути на старенькой хонде, Шейн все еще боится, что поездка и траты впустую, что они услышат то, что слышали уже двенадцать лет, - и в то же время надеется, что на этот раз все будет иначе.
Должно быть иначе, не может не быть - Джона заговорил, заговорил с ними, и хотя пока его словарный запас исчерпывается дюжиной коротких слов, которые обычный ребенок осваивает за первые годы, и способен поддерживать зрительный контакт, когда с ним разговариваешь, пусть и всего пару секунд, это уже больше того, чем им обещали врачи, и они с Эйприл даже временно зарыли топор войны, решая, как поступить.

Шейн прокрадывается в ванную, наскоро умывается и, стараясь ступать тихо, выскальзывает из крохотного душного номера.
На улице куда свежее, терпко пахнет хвоей и лесом, под хондой приличная масляная лужа; придется менять весь фильтр, лишь бы до Нью-Йорка дотянула и не вышла из строя на обратном пути.
Так что утро Шейн начинает не с завтрака, а с осмотра хонды: день предстоит долгий, но к вечеру они уже надеются оказаться на месте.
Тут подкрутить, проверить насос, подкачать шины - и хонда готова в путь.
Возясь с тачкой, Шейн поглядывает на дверь номера, но Эйприл на пороге не появляется: должно быть, вчерашний день ее вымотал изрядно, и, закончив с автомобилем, Шейн возвращается в номер, чтобы разбудить жену и сына, готовый, впрочем, встретить град упреков лицом.
Топор войны закопан, но это перемирие временное - они это не обсуждали, но в этом и нет необходимости.

Джона приветствует его выкриком - но, несомненно, это реакция на его возвращение, и Шейн благодарит судьбу за это, как благодарил каждый раз в течение этих двух недель.
После того, что у них было, это так много - так невероятно много, и он широко улыбается, скидывает руку в пародии на Супермена, так, как это делает Джона, сжимающий в руке геймбой.
- Да! Так что, старик, проснулся и готов ехать? А ты? - он переводит взгляд на жену - Эйприл застыла на самом краю кровати, смотрит на него так, как будто привидение увидела.
Шейн даже оглядывает себя, давит желание спрятать за спину грязные руки и почти намеренно вытирает их о майку - он все равно собирается переодеться.
- Эй, все в порядке? - спрашивает, настолько его удивляет ее выражение лица. - Пора ехать, тачка готова. Думаю, к ночи будем в Нью-Йорке, если не будем часто останавливаться, прием у врача в девять утра, а нам всем хорошо бы выспаться... Ты в порядке? Раздумала? Хочешь вернуться?

[nick]Шейн Бротиген[/nick][status]без пяти минут бывший[/status][icon]http://s5.uploads.ru/5fr0m.jpg[/icon]
На его вопрос Эйприл отвечает своим, совершенно нелепым - во-первых, с чего бы ей пришло в голову спрашивать, как он, как будто ей и правда не наплевать, а во-вторых, Шейну сразу кажется, что она как будто догадывается, что ему снилось пол ночи, из-за чего он толком так и не уснул.
Может, из-за переутомления, может, из-за смены обстановки, из-за того, что они выбрались не только из дома, но даже и за пределы штата, ему снилась Эйприл - а точнее, как они занимаются сексом. В его сне она все время злилась на него, а он злился на нее - Шейн не помнит, почему и из-за чего, но помнит, что эта злость им нисколько не мешала, и секс был таким же - злым, жадным, грубым, таким же грубым и жадным, как до рождения Джоны.
После таких снов хорошо бы отправиться на работу и держаться от Эйприл подальше как можно дольше, когда сон окончательно не выветрится из памяти, но сейчас Шейн себе такой роскоши позволить не может, а потому взгляд Эйприл цепляет его еще и так, будто крючком цепляет.
Смотрит она на него, как будто чего-то ждет - и Шейн воинственно дергает подбородком:
- Я в порядке, - черт знает, что она еще придумала, но Шейн не собирается давать ей возможности ударить.

Он так и не понимает, к чему она клонит, даже когда она спрашивает у Джоны, хочет ли он вернуться домой или продолжить путь.
На долгие долгие секунды Шейн даже перестает дышать, дожидаясь реакции сына - ему все еще кажется, что вот сейчас он вновь потеряет интерес к окружающему миру, включая и родителей, вот сейчас снова уйдет в себя и на этот раз безвозвратно, но Джона все же отвечает и Шейн выдыхает с облегчением и даже успевает нахмуриться.
- Какого черта, Эйприл, - говорит он, следя за интонацией, потому что на интонации Джона реагировал и раньше, а теперь реагирует особенно болезненно. - Мы уже потратили почти восемь сотен, а теперь ты хочешь домой?
На самом деле, не так уж он и раздражен - ему тоже не хочется ехать. Он не очень-то верит в то, что поездка будет полезна - ну что такого им скажут врачи в Нью-Йорке, что не говорили в Атланте, и то, что случилось с Джоной, это его улучшение, которое Шейн про себя осторожно называет чудом, не имеет отношения к врачам, которые давно посоветовали супругам Бротиген перестать ждать чего бы то ни было, так что ничего особенного от Нью-Йорка Шейн не ждет.
Джоне стало лучше дома - а не в Нью-Йорке, да и не нравится ему идея оставлять сына в этой нью-йоркской лечебнице, а устроить там Эйприл дальше пары недель они не потянут финансово, и Шейн еще не придумал, как решить эту проблему, поэтому возвращение стало бы решением само по себе.

Эйприл поднимается, подходит ближе - она только из кровати, в тонкой старой майке, едва прикрывающей трусы, застиранная ткань мягко облегает грудь, Шейн, хочешь не хочешь, а засматривается на нее: секса у них не было несколько лет, но это не значит, что жена его не привлекает. Дело в другом - скорее, она больше его не хочет, но сейчас по ней не скажешь, что между ними вечная ссора.
Объятие застает его врасплох: даже в лучшие времена Эйприл не была щедра на ласку, особенно вот такую, даже не связанную непосредственно с сексом, и Шейн застывает, не зная, чего ждать.
Давай вернемся, шепчет Эйприл, и почему-то ему вспоминается, что во сне они будто бы тоже стремились вернуться домой - это, в общем-то, вторая и последняя вещь, которую он более-менее четко помнит. Они во что бы то ни стало должны были вернуться домой - и занимались сексом, да что там, трахались, трахались исступленно, как в последний раз, и эти воспоминания - невнятные горячие образы - действуют на Шейна, когда Эйприл прижимается, подается к нему, не обращая внимания на грязную майку, которая должна была бы привести ее в ужас.
- Эй, эй, я же по уши в грязи, возился с тачкой...
Давай вернемся, шепчет Эйприл как заклинание, прижимаясь все сильнее, и Шейн реагирует на ее тело быстрее, чем на ее слова - сгребает ее, чуть ли не размазывая по себе, сминает майку на спине, добирается до задницы, сжимает, и Эйприл так и не отстраняется, не сбрасывает его руку, не обдает ледяным тоном.
- Ладно, - сдается Шейн, опуская голову, вдыхая запах ее шампуня, смешанного с отдушкой мотельного мыла. - Ладно, сладкая, почему бы и нет. Давай вернемся.
У него еще неделя отпуска по ранению - а потом придется выходить на работу, и поездка в Нью-Йорк порядком бы его вымотала, так что перспектива провести эту неделю дома в Мариэтте Шейну нравится без дураков, даже если по возвращении Эйприл передумает и больше объятий ему не перепадет.

Геймбой пиликает, начата новая игра - Джона сосредоточенно смотрит в экран и не смотрит на родителей, игрушка увлекает его всерьез, и Шейн идет во-банк: спускает вторую руку на задницу жены, гадая, что это привело ее в такое настроение. Что приснилось ей - не то же ли самое, что ему.
Обручальное кольцо цепляется за край ее трусов, Шейн фыркает, поднимая голову:
- Да что это на тебя нашло, сладкая? Обстановка так подействовала?
Шутка грубоватая, даже, может, намеренно легкомысленная - но ответа Шейн ждет всерьез: случись нечто подобное две недели назад, он бы и правда заподозрил неладное, однако после чуда с Джоной допускает, что у их брака еще может быть вторая жизнь.
Они смогли почти перестать ссориться за эти две недели - по крайней мере, до такой степени, чтобы наговорить друг другу по-настоящему чудовищные вещи, почему бы не пойти дальше - не только перестать ссориться, но и...
Шейн тискает жену с искренним удовольствием, подбирая слова - но и попробовать снова.