[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]Айк догрызает заячью ножку, разгрызая хрящи, высасывая костный мозг, горячий и чуть ли не сладкий, и - наконец-то сытый, по-настоящему сытый - кидает кость к остальным в костер и вытягивается у костра, вытирая подбородок о плечо, проходясь языком по зубам, собирая остатки жира и мяса.
Он упирается локтями в траву вокруг, позволяя жару от костра досушить на себе одежду, разглядывает ведьму, которая не кажется раздраженной поднятой ими темой, но кажется всерьез озадаченной.
Что заставило ее задуматься, хмуря светлые брови, думает Айк - что из рассказанного им?
Что ее удивило - мысль о том, что обнаженное женское тело вызывает желание? Мысль о том, что можно хотеть женщину чаще раза в год, во время этого ритуала, когда ведьма может быть благословлена Великой Матерью?
Но как оказывается, задумалась она о другом - и Айк не торопится с ответом, потому что на самом деле в ее вопросе куда больше, чем, возможно, ей кажется.
Она спрашивает с недоверием - и спрашивает о том, нравится ли женщинам Сааддата то, что с ними делают их мужчины. соглашаются ли женщины - или, додумывает Айк, догадываясь о том, что не было произнесено. Почему они соглашаются - потому что от них это кто-то требует?
Ковен? Король?

- Да, - так же осторожно отвечает Айк, решая, что сейчас не стоит вдаваться в объяснения о том, что не всегда все так просто. - Не всем, не всегда, но да - нравится. Некоторым сильнее, чем другим, некоторым очень сильно...
Не похоже, чтоб она понимала, о чем он говорит - Айк подозревает, что дело в том, что он плохо говорит на Древнем языке, плохо и медленно, останавливаясь перед каждым третьим словом, чтобы покопаться в памяти...
Но не только. Не только в этом дело.
Ее следующий вопрос удивляет его еще сильнее.
Айк смотрит на нее с этим удивлением, пытаясь понять, о чем она спрашивает, и для чего - и почти против воли вспоминает, как она выглядит без одежды, ее худое бледное тело, острые груди, гладкую кожу между бедер...
Наверное, из-за этого потрясающего чувства сытости и привкуса безопасности, из-за того, что у него впервые больше чем за сутки ничего не болит и он чувствует себя отдохнувшим, а может, из-за этого разговора, давно вышедшего за рамки приличий в понимании Сааддата, и терпкости сока красной ивы. но Айк ловит себя сразу на двух мыслях: ее тело в самом деле кажется ему привлекательным и он хотел бы лечь с ней.

- Да, - снова соглашается он, выгоняя из головы это странное желание. - У тебя привлекательное тело. В Сааддате многим мужчинам нравятся светлокожие, светловолосые женщины. Многие нашли бы тебя желанной.
Все именно так, как он и объяснял ей, думает Айк про себя: она показалась ему обнаженной и он, когда справился со своим удивлением по поводу хвоста, вспомнил и другое. И счел ее привлекательной - захотел с ней лечь.
Тем более кстати то, что она продолжает говорить - напоминает ему, что она ведьма, напоминает, что этому не бывать.
Сварить в кипящем масле?
Айк почти улыбается.
- Варят в масле? Наверное, то, что от них останется - от тех, кто осмелился подступиться к ведьме против ее воли, - говорит он, памятуя о том, как Тамзин легко справилась с колонной, завалившей ему ноги, как прожгла дыру в груди напавшей на них хаоситки.
Едва ли выйдет принудить ведьму к тому, чего ей не хочется - и даже когда она не может колдовать, когда наступает время тех самых ритуалов, о которых она ему рассказала, ведьма все равно сильна, достаточно вспомнить тех крылатых фурий.
Она права - никто не стал бы рисковать жизнью, заставляя ведьму.
И все же он не может смолчать:
- Неприятно? Но почему? В Саддате это приятно - и мужчинам, и женщинам. Сняв одежду, они ложатся вместе, трогают друг друга, гладят и целуют тела друг друга, - пытается объяснить Айк. - Это приятно, хочется делать это снова и снова, и иногда мужчина и женщина становятся парой, они решают делать это только друг с другом, решают жить вместе, женятся, и из-за всего этого им бывает еще приятнее, вместе еще приятнее из-за того, что они принадлежат друг другу...  Что это за ритуал, о котором ты говоришь? Разве у ведьм все не так? Разве ведьмы не получают удовольствие, ложась с мужчиной?
Вот о чем она, доходит до него слишком медленно - это лишь для ритуала, для того, чтобы ведьма получила возможность зачать, и ей невдомек, про что говорит он.
- Но как тогда ведьмы получают удовольствие? Что приятно ведьме? Неужели ты никогда не ложилась ни с кем без ритуала? Тебе никогда не было хорошо? - расспрашивает Айк, ошеломленный этой возможностью - ведь если так, то, выходит, всего лишь дважды она была с мужчиной: о двух ритуалах она говорила. Дважды - за всю жизнь.
Дисциплине и выдержке виньесских ведьм может позавидовать любой имперский штурмовик, приходит ему в голову.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Вот, значит, как, думает Айк, когда ведьма рассказывает о ритуале - о том ритуале, с котором раз в год принимает участие ведьма, готовая к оплодотворению, получившая имя, еще одна непонятность, но Айк уже наловчился разгадывать такие вот загадки и понимает, что речь идет о неком пороге зрелости, который должна лостигнуть ведьма, чтобы участвовать в ритуале.
Вот, значит, как - мужчину для ведьмы выбирает Ковен, и Айку приходится прикусить язык, чтобы не спросить, почему они сами не могут выбрать.
Он пытается представить себе, как это бывает - алтарь, мужчина, которого она, возможно, видит впервые, а возможно, и вовсе неприятный ей мужчина. Сила, которая не находит выхода и пульсирует в теле, как Тамзин рассказывала. Необходимость происходящего - и знание, что если оплодотворение не наступит, это будет значить, что Великая Мать отказала тебе в благословении.
Совсем не так, совсем не похоже на то, как это случается в империи - и теперь Айку куда понятнее, что они говорили о разном. Куда понятнее, почему она говорила о том, что это неприятно - в том, о чем она рассказывает, он не может найти место ни любви, ни даже желанию.
Он смотрит на нее, а она смотрит в огонь - и вот сейчас кажется ему совсем далекой и чужой, как будто у них не было этих двух дней бок о бок, не было перемирия, пусть и не обозначенного вслух, не было разговоров.
У нее сейчас пустое лицо, как будто дверь захлопнулась, но под этой пустотой Айку чудится грусть - и он думает еще и о том, что она пошла на это ради яйца, которое у нее сначала отняли, а затем и вовсе уничтожили.
Легла на алтарь с мужчиной, которого выбрали за нее - а потом потеряла то, ради чего сделала это.

В нем слишком много мыслей, они кружатся в голове, обрывочные, окрашенные в какие-то странные эмоции - и Айк, как ни старается, не может ухватить ни одной, так что, наверное, это кстати, что она обрывает этот разговор, который их обоих, кажется, поставил в тупик, дал поводов к еще большему количеству вопросов, чем ответов.
- Я тоже рад, ведьма, - соглашается он - и это не ложь, ничуть.
Он в самом деле рад - хотя и не знает, будет ли радоваться этому тогда, когда - если - доберется до своих. 
Айк пытается представить себе, как в казармах участвует в болтовне о ведьмах - о том, что у них крылья и хвосты, о том, что они кровожадны и готовы убить любого жителя Сааддата, не только солдата, но и простого человека, даже женщину или ребенка...
Сможет ли он?
Думает, что нет - и эта мысль его раздражает, как засевшая под кожу заноза, вроде, легко забыть, но потом снова задеваешь и вот оно.
- Мирной ночи тебе, ведьма, - отзывается он в традициях Империи. - Я посижу еще немного здесь.
Ему не нравится мысль идти за ней в пещеру - после этого разговора, после того, как он признал, что считает ее привлекательной, и после того, как узнал, что ей неприятно быть с мужчиной, и, быть может, неприятно и другое - то, что он может ее захотеть.
Айк не так глуп, чтобы в самом деле что-то предпринять, если это случится - и он старательно гонит прочь то, что уже этого хочет, хочет с ней лечь, обвиняя в этом желании действие забродившего загустевшего сока - но все же думает, что выспится горазда лучше здесь, возле костра, а не в пещере, слушая ее дыхание и представляя себе ее тело.

И когда ведьма уходит, он подбрасывает в костер еще немного сухого мха и деревянных сучьев, прогуливается до озерца, где зачерпывает и втирает в затянувшийся шрам на бедре и в пустую глазницу под повязкой теплую, остро пахнущую минералами и травой грязь, а потом возвращается к костру, устраивается поудобнее, вытягиваясь рядом с винтовкой, положив на нее металлическую руку.
Смотрит в темное небо, расчерченное верхушками деревьев, на две бледные луны, застывшие неподалеку от Бегущего пса, пытаясь понять, каково это - не иметь права выбора. Не знать любви, не знать желания - что это за жизнь.
Когда перед глазами встает лицо Лоррейн, он уже почти спит, убаюканный шелестом листьев и приятным теплом от грязи и травы. Убаюканный сытостью и ощущением безопасности - даже в детстве Айк не чувствовал себя лучше, чем сейчас, на этом клочке леса, куда привела его, почти умирающего, и помогла найти исцеление ведьма, которую он должен бы ненавидеть.
И первое, что он видит, когда открывает глаза - это лицо Лоррейн, но Айк моргает, и она превращается в Тамзин, как будто цветная мозаика в трубке-игрушке, потряси, поднеси к глазам и каждый раз будет новый чудесный узор.
Только сейчас на лице ведьма нет вчерашней умиротворенности, и Айк рывком садится, подхватывая винтовку.
Костер прогорел, но зола и камни вокруг еще теплые, а рассвет только занялся - хорошее время, чтобы выйти и пройти как можно больше до темноты, в которой тот, хищный лес станет еще опаснее и смертоноснее, но только судя по тому, как ведьма сжимает пальцы на его плече, дело в чем-то другом.
- Что? Что?! - спрашивает Айк, прислушиваясь, ожидая услышать рев двигателей и скрежет огромных гусениц сааддатской техники или вопли крылатых ведьм, нашедших их с Тамзин убежище. - Что случилось?
Винтовка полностью заряжена - датчик светится зеленым, сигнализируя о готовности к бою, и Айк даже не замечает, что приравнивает штурмовиков Империи к ведьмам Виньеса, и тех, и других сейчас воспринимая как угрозу.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]

Айк откладывает винтовку, когда понимает, что никто не атакует их прямо сейчас - что они по-прежнему в безопасности, а то, что вызвало эту тревогу на лице ведьмы, не является угрозой, которую можно устранить с помощью оружия.

Хмурится, потирает заспанное лицо, натыкаясь на порядком отросшую щетину, на старые шрамы у поврежденного глаза, сейчас полускрытые повязкой на опустевшей глазнице.

- Я сделаю, - отвечает тут же, не думая. - Говори, что делать - и я сделаю.

Это стало первым правилом выживания - вросло ему под кожу, как привычка, за эти два дня: делать то, что велит ведьма. Прятаться, когда она говорит прятаться, задерживать дыхание, сохранять неподвижность. Спускаться в тот сырой подвал у чудом выстоявшей башни, закрывая за собой вход будто могильной плитой. Бежать, когда она дает команду бежать, избегать прикосновений тех хищных цветов и растений, втирать в рану грязь и траву... Это сохраняет ему жизнь, Айк точно это знает - не слушай он Тамзин, он был бы мертв, уже давно был бы мертв, а потому, когда она опускается рядом с ним на корточки, хмурая, встревоженная и растерянная, у него и в мыслях нет спорить с ней.

Но кое-что - да что там, многое, почти все - ему все равно не понятно.

Связать?

Айк смотрит ей в лицо, не веря своим ушам - она просит себя связать?

У нее начинается гон - эта мысль отдает для него чем-то запретным и одновременно притягательным, это все влияние их вчерашней хмельной болтовни, уверен Айк, не желая анализировать, что именно его привлекает в ее словах, потому что достаточно одного взгляда на нее, чтобы увидеть, что ей... Неприятно? Страшно? Больно?

Пожалуй что все вместе, думает Айк.

Для нее это явно совсем не то, что для него - и он давит поглубже свои собственные мысли, окрашенные в отчетливые цвета темного, тяжелого желания, наползающего на него медленно, как ледник с вершины при наступлении весны, но так же неостановимо.

И у него на плече как будто ожоги от ее пальцев, от ее прикосновения - и хотя она давно убрала руку, он все еще чувствует это касание, но это не та боль, от которой хочется избавиться, приняв стимулятор или окунувшись в грязевое озерцо, это совсем другое, как будто под его кожей занимается крохотный костер, заставляя кровь вскипать, заставляя дышать чаще и глубже.

У нее начинается гон - и она будет опасна, вот на чем Айк заставляет себя сосредоточиться. И хотя его первая реакция - это желание грубо оборвать ее, сказать, что он не будет ее связывать, что это какое-то варварство, потому что она не животное, не бешеный зверь, чтобы быть связанной в пещере, он вспоминает тех ведьм, от которых они едва успели спастись в лесу, вспоминает их оскаленные зубы, длинные когти, оставившие глубокие борозды на камне и стволе его винтовки, вспоминает эту душную вонь их желания убить...

Вспоминает, что Тамзин рассказывала - о том, что происходит с ведьмой, когда она не может колдовать.

- Хорошо. Хорошо, я все сделаю, - говорит он, едва сдерживая желание дотронуться до нее. - Сделаю, как ты сказала, свяжу тебя, очень крепко, ты будешь в безопасности. Не буду заходить, не буду тебе мешать, не тревожься об этом. Не оставлю тебя.

Как она его не бросила - хотя могла бы, столько раз могла бы.

Свяжет ее, как она просит, даст этому - чем бы оно не было - случиться с ней, и будет ждать.

Айк и не думает о том, что может уйти - сначала не думает, а затем, когда эта мысль все же приходит ему в голову, она вызывает кривую усмешку: ему не пройти этот лес одному. Все равно не выбраться - не уйти отсюда. Остается только одно, ждать.

С этой мыслью он собирает орехи, прикопанные ведьмой у костра - от жара твердая скорлупа растрескалась, содержимое терпко и сытно пахнет хлебом. Айк складывает орехи и еще немного собранных ягод на широкий мясистый лист крупного растения, с избытком снабжающего их этими импровизированными тарелками, затем находит названные ею вьюнком длинные плотные стебли, в изобилии затянувшие каменный склон пещеры. Пробует порвать, но растение не поддается, даже железной рукой он не может справиться с плотным, гибким стеблем, приходится действительно постараться, чтобы отпилить ножом достаточно длинные полосы.

Приносит все это в пещеру, моргая, когда оказывается в полутьме после света поляны - и резко останавливается, когда наталкивается взглядом на ведьму, совершенно обнаженную.

- Я принес... Вьюнок, ты назвала это вьюнком, - хрипло говорит Айк, отводя взгляд.

Жжение под кожей становится сильнее.

- И тебе нужно поесть, да? Ты не доела вчера то, что собрала, вот.

Он складывает лист на камень, на ее сложенную одежду, топчась перед входом. Гибкие длинные стебли волочатся по каменному полу пещеры, едва не попадая ему под подошвы - Айк не хочет наступать на растения, как будто это имеет значение.

- Это... так дико. - Он поднимает в руках вьюнок. - Неправильно. Как будто ты дикое животное.

Ему не нравится эта мысль - он верит Тамзин, знает, что нужно сделать, как она сказала, но это не значит, что ему это нравится.

- Это долго? Несколько часов? День? Сколько времени тебе придется провести связанной?

Она будет опасна, так она сказала - и он пытается удержать в голове память о тех ведьмах, что напали на них на равнине.

Пытается думать, что и Тамзин станет такой же - но у него никак не выходит, ив се, что ему остается, это поверить ей на слово.

Если все именно так, как она говорит, то, возможно, она нападет на него - и ему придется отбиваться, придется стрелять и либо убить или тяжело покалечить ее, либо быть убитым.

Оба варианта Айка не устраивают - не устраивают куда больше, чем необходимость связать ее, но и от нее он не в восторге.

- Ты уверена, что это обязательно? Уверена?

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Айк вскидывается на ее извинение и злится - и на нее, и на себя за эту злость: она же объяснила, что не ждала наступления этого так скоро. Объяснила, что думала, что у нее еще есть время, что она успеет вывести его из леса, и напоминает себе, что он жив только благодаря ей, но злость из-за этого почему-то становится только сильнее, жарче.
Ее хвост касается его ноги возле колена и тут же отдергивается, как будто живет своей жизнью - гибкий, длинный, со светлой кисточкой на конце, хвост животного, не человека, но Айк, как не ищет, не находит в себе ни толики отвращения или страха.
Три дня - целых три дня, и он злится еще сильнее: три дня им придется торчать здесь, и кто знает, не придет ли за ними погоня? И что ему делать тогда. Что ему делать с ней эти три дня - связанной, в пещере.
Да она умрет с голода или от жажды - а если не умрет, то обессилит так, что им придется задержаться здесь еще на три дня, пока она не вернет себе силы, не сможет идти дальше, накручивает он себя, растягивая в руках вьюнки, не глядя в лицо ведьме, захлестывая в широкую зеленую петлю ее протянутые к нему кисти.
Стягивает, угрюмо отмалчиваясь, накладывает петлю за петлей. Ее кожа кажется пылающей под его пальцами - горячей, будто она долго стояла возле костра. Айк дергает, проверяя, крепко ли наложены путы, подтягивает еще немного, связывая ей руки впереди, старательно не глядя на белые острые груди, небольшие, но красивой формы.
Зачем она разделась, думает как-то вдруг - а потом сам же отвечает на этот вопрос: бережет одежду.
Ее хвост дергается, снова тянется к нему - Айк смотрит на него, с большим опозданием вспоминая, что это непристойно, но сейчас, кажется, ведьме наплевать, что он видит ее хвост, сейчас она будто хочет, чтобы он смотрел на него, и эта мысль его царапает, встает колючками в пересохшем горле, хотя он не уверен, что с ней - этой мыслью - не так.
- Бездна мне в свидетели, ведьма, ты сейчас несешь чушь, - грубо обрывает он ее, заканчивая с руками - кисти плотно примотаны друг к другу, на светлой коже уже заметно легкое покраснение, а что будет через три дня, но Айк не спрашивает, не ослабить ли путы: он смотрел ей в лицо, пока связывал, и она вскрикнула лишь один раз, задергала плечами и это не было связано с вьюнком. - Я сумею о себе позаботиться, не думай об этом. Думай о том... Не знаю! О том, что должно помочь тебе переждать эти три дня! Я позабочусь о нас обоих, это я тебе могу пообещать.

Она усаживается на мягкий густой мох у стены, ее тело снова выгибает спазм или судорога - Айку кажется, он будто сам чувствует ее боль.
Он опускается на колени, сводит вместе ее ноги, накидывает гибкий стебель на узкие щиколотки в его металлической ладони - полумрак пещеры подчеркивает гладкость и белизну ее кожи между бедер, впалый живот...
Айк проводит живой рукой по ее ноге от колена и до лодыжки, и на ощупь она именно такая, как он думал - гладкая, как мраморная статуя, но при этом теплая, и ему кажется, что ощущение ее кожи остается на его пальцах, как будто он провел рукой по маслу.
- Тебе больно? - спрашивает он, связывая ее ноги. - Я могу поискать какой-то травы, есть какая-то трава, растение, которое может тебе помочь? Есть хоть что-то, что может тебе помочь, ведьма?
Она корчится от боли, он видит это - и ничего не может сделать, не может отплатить ей за ее помощь и не способен ей помочь: может только смотреть, как она мучается.
Три дня, вспоминает Айк.
Она вновь повторяет, что ему не нужно на это смотреть, и Айк снова злится.
- Я никому не скажу, Тамзин-ведьма, что видел тебя такой, не беспокойся об этом! - рявкает он в сердцах, завязывая узел за узлом на ее лодыжках, а потом протягивает стебель через обвязанные руки и стягивает, чтобы она не могла выпрямиться. - Никому и никогда, и, во имя Бездны, это не то, что должно тебя сейчас волновать!..
Он заканчивает с узлами, встает, избегая смотреть на нее, скорчившуюся на темно-зеленом мху пещеры - и слышит ее тяжелое дыхание, слышит сдавленный стон, который вызывает дрожь в его позвоночнике.
Воздух в пещере кажется ему густым, горячим, он никак не может вздохнуть, как если бы оказался под водой, и даже рядом с ней он чувствует жар, идущий от ее тела.
А затем раздается этот звук - треск прорываемой плоти, ее громкий, наполненный болью и облегчением вскрик, от которого его будто о камень прикладывает.
- Обещаю, - хрипит Айк, пятясь к выходу. - Обещаю, что мы оба переживем эти три дня.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Он сидит на земле неподалеку от входа в пещеру, сидит, сжимая кулаки - живой и металлический - не зная, что делать. Каждый ее вскрик, исполненный боли и ярости, каждый стон режет как по живому - Айк может думать только о том, что с ней происходит, о том, что к концу первого дня у нее, наверное, занемеет все тело, а к концу второго боль станет едва переносимой.
Что он слишком крепко связал ее - слишком туго, что стебли достаточно плотные, хватило бы пары, тройки петель.
Думает о том, каким горячим было ее тело - даже стоя рядом, не касаясь ее, он чувствовал идущий от нее жар.
Не хочет думать об этом, но думает - о реакции своего собственного тела, о том, как потянулся к ней в ответ.
На его ладони все еще горит ощущение ее кожи - Айк неосознанно подносит ладонь к лицу, трет, прикрывая глаза, а затем, вдруг понимая, что делает, смущенно опускает руку, как застигнутый за разглядыванием непристойных рисунков мальчишка.
Но даже сейчас он не может избавиться от этих картин у себя в голове - ее обнаженное тело, округлые бедра, плоский белый живот, острые груди с бледными вершинами сосков. Ее хвост, льнущий к его бедру, обычно спрятанный, запретный, но сейчас, во время гона, она его больше не прячет.
Жаркая волна желания, накрывшая его в пещере, постепенно уходит обратно, в какие-то темные, потаенные части его разума.
Айк мотает головой, поднимается, добирается до воды - прохладный ручей дарит облегчение, он умывается, пьет, пьет, пока зубы не начинает ломить, а в груди не поселяется онемение.
Теперь соображать становится легче - но даже сюда долетают стоны и крики из пещеры. Крики переполнены болью, Айк выдыхает сквозь стиснутые зубы, оглядывается, злясь на себя из-за собственного бессилия.
А если она умрет?
Она говорила, без зелья, без ритуала ведьмам тяжело - но что он может? Что он смыслит в ритуалах ведьм, что он знает о них кроме того, что Тамзин рассказала ему за вчерашний день?

Она снова стонет, низко, хрипло, протяжно.
Этот стон полон всего - боли, зова, бессловесной просьбы о помощи, и это действует: нейростимуляторы, вспоминает Айк.
У него осталось несколько - тех, что могут снять боль, тех, что дадут расслабиться и уснуть.
Вот то, что может ей помочь - и пусть это не то, к чему она привыкла, не то, к чему прибегают ведьмы, все же они ей помогают, помогли там, у уничтоженного города, превращенного в руины, могут помочь и теперь.
Айк торопливо обыскивает снятую форменную куртку, вытаскивает тщательно завернутый и перевязанный пакет, высыпает на ладонь разноцветные остатки, выбирает те цвета, что сейчас нужны: ничего бодрящего, напротив, то, что успокоит.
Их не так уж много - они существенно проредили то, что ему удалось собрать и то, что у него было с собой, ковыляя к этому осколку нормального, безобидного леса, но Айк надеется, что эти капсулы хотя бы немного уменьшат ее страдания.

Он заглядывает в пещеру - если она думала, что он бросит ее на три дня и ни разу не проверит, как она, не нужна ли ей вода или пища, то она ошибалась, а потом о том, чтобы завалить вход, не идет и речи - и в первый момент едва не отшатывается: тенью на стене темнеет неуклюжий, сгорбленный силуэт. Широкое крыло неуклюже топорщится, длинные перья касаются пола, листья, на которых были выложены ягоды и орехи, свалены с камня...
Она вздергивает голову на его появление, крыло расправляется с тихим шелестом, задевает каменную стену.
- Тебе нужно съесть это - боль станет меньше, может быть, ты сможешь уснуть...
В пещере пахнет кровью - и чем-то еще.
Айк делает глубокий вдох, медленно выдыхает, сжимая имперские стимуляторы в железном кулаке, делает шаг ближе, почти забывая, зачем он здесь.
На светлом полу четко выделяется небольшое черное перо, узкое, вытянутое. Ведьма снова дергает крыльями, пытаясь подняться на колени, стреноженная, связанная, беспомощная, и перо взлетает вверх в потоке воздуха, поднятого взмахом крыльев.
На стене тень за спиной Тамзин расправляет крылья, почти полностью перекрывая тень Айка.
Он делает еще шаг, и его тень уменьшается, как будто поглощаемая тенью ведьмы.
- Ведьма? - зовет Айк хрипло и тихо, зовет, чтобы она отозвалась - и она отзывается.
В этом стоне нет боли - только зов, а еще обещание, а еще желание, и он всем телом отзывается на этот стон, полный неприкрытого томления.
Капсулы едва слышно хрустят в его кулаке, этот звук почти не слышен в эхе ее стона и его тяжелом дыхании, и его с головой накрывает это горячее и острое, падает в небес, будто крылатая ведьма, почти лишая его возможности думать, мыслить здраво, и он шагает вперед, шаг за шагом, едва замечая полуразодранные, измочаленные стебли вьюнка, которым плотно стянуты ее руки и ноги.
Ему хочется прикоснуться к ее крылу - только прикоснуться. Узнать, каковы эти перья на ощупь, узнать, чем от них пахнет.
Ему к ней хочется прикоснуться, вот в чем дело.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Маховые перья в ее крыле жесткие, плотные, удар такими Айк хорошо помнит, но сейчас Тамзин сидит тихо, позволяя ему это, прикасаться к ее крылу.
Нет, это не красиво, нет в этом красоты, и Айк не стал бы врать, говоря, что считает ее крылья красивыми - черные, как на тех картинках из детства, черные не как ночь, потому что никакая ночь не бывает настолько темной, но как мрак глубоко-глубоко в шахте, где никогда не бывало даже призрачного намека на свет.
Черные - как крылья ведьмы, потому что она и есть ведьма, но она снова не то стонет, не то всхлипывает - жалобно, и в этих тихих звуках слишком много боли, и Айк догадывается, что это за маслянистые следы на перьях, оставляющие разводы на его пальцах.
Это кровь, и в пещере пахнет кровью, а еще страхом и болью, и Айк смотрит на сгорбленную ведьму, сжавшуюся в комок под своими крыльями, на стебли вьюнка, глубоко врезавшиеся в бледную кожу запястий и щиколоток.
Нет, она ничем не заслужила такое, не заслужила провести три дня вот так, в этой пещере, без пищи и воды, связанная, как приготовленная к продаже на ярмарке гусыня - еще несколько дней назад это зрелище ничем бы в нем не отозвалось, да что там, скорее всего, он воспользовался этой возможностью, практически поднесенной ему на блюде, чтобы убить ее, голыми руками, если пришлось бы, раз она не может колдовать и связана, но сейчас все иначе.
Он знает ее имя, знает ее горе, знает, что она боится вот этого - того, что с ней будет происходить в эти три дня.
Боится - и за него тоже.

И он наклоняется, чтобы развязать ее, развязать хотя бы ноги, чтобы она могла лечь удобнее, чтобы не чувствовала себя пойманным животным, и вот тогда она прыгает.
Крылья распахиваются, обдавая его жарким воздухом, пахнущим кровью и чем-то сладковато-землистым, как растение в глубине леса, росшее под сенью листвы.
Удар сшибает его с ног - это можно было бы списать на то, что он потерял равновесие, но дело не только в этом, и когда ведьма придавливает его к каменному полу пещеры, оседлав и сжимая бедра коленями, за ее внешней хрупкостью он чувствует силу, неожиданную, чисто животную, и она падает на него как камень, вышибая из легких воздух, пригвождая к камням.
- Бездна! - рычит Айк, когда она всаживает когти в его плечи, и в темноте ее глаза полыхают нечеловеческим ярким желтым, как пламя свечи в темноте. От нее пахнет душно и терпко - а еще горячо, и Айк против воли вдыхает запах ее дыхания, сейчас полного крови, запах слежавшегося меха от крыльев...
Острая боль в плечах нисколько не отрезвляет, наоборот, путает мысли - Айк хватается за одну из них, за мысль, что она его убьет, прямо сейчас, распорет горло своими когтями или выпотрошит, с той же легкостью, с которой разорвала свои путы.
Не дать ей причинить ему вред - она просила, чтобы он пообещал ей это, наверняка зная, что будет, зная, кем станет, но он был так уверен, что ведьма без магии неопасна, так привык за эти два дня доверять ей свою жизнь...

Айк напрягается под ее телом, ясно осознавая, что они сейчас на той точке, возврата с которой не будет - не выйдет дальше делать вид, что ведьмы ничем не отличаются от людей, что она ничем не отличается от него. Прямо сейчас она может его убить, распороть горло - хочет убить его, наверное, но он цепляется за то, что она говорила: она помнит, кто она, помнит, где, но плохо себя контролирует.
Не то что совсем не контролирует - но плохо, и, наверное, это и есть его шанс, потому он помнит и другое: она была рада, что они не убили друг друга. Она не хочет причинить ему вред - на самом деле не хочет.
Он упирается живой рукой ей в грудь, отталкивая, отстраняя - ее кожа под его пальцами кажется слишком горячей и слишком сухой. Отталкивает от себя ее лицо, эти звериные горящие глаза на знакомом лице, сейчас искривленном оскалом. Плечи сочатся кровью, горят, но, кажется, мышцы не задеты. Когти скребут по металлу второй руки, Айк сжимает железный кулак, бьет ведьму в плечо, сталкивая с себя - бионический протез куда сильнее человеческого тела, а может, сильнее и ведьмы в гоне, потому что ему удается ее стряхнуть с себя, сбросить на камни, и Айк перекатывается в сторону, уходя от следующего когтистого взмаха руки, от удара крыльями, который вполне мог бы его оглушить, выставляет железный локоть, прикрывая тело.
Приподнимается на коленях, следя за ведьмой, выбирая момент, чтобы попытаться вновь связать ее, нащупывает стебель вьюнка, достаточно длинный, чтобы его хватило, пальцами из плоти.
- Тамзин, - зовет, - Тамзин, ты же не хочешь этого... Тамзин, не дай этому захватить тебя!
Разноцветные капсулы нейростимуляторов хрустят под его ботинком, когда он поднимается на ноги, скручивая стебли в подобие петли - ему бы только накинуть эту петлю на ведьму, повалить ее на пол, связать покрепче...С таким же успехом он мог бы мечтать о том, чтобы прямо сейчас оказаться в столице Сааддата, в казармах штурмовиков, знакомых ему лучше родного дома.
Они оба тяжело, рвано дышат, ведьма преграждает ему выход из пещеры, ее крылья разметались, раскинуты в стороны, но Айк смотрит на ее подрагивающий хвост, нервно бьющий по бедрам, исчезающий между ними. Неужели ритуал, о котором она упоминала, может справиться с этим?
Он делает обманное движение к выходу, накидывает на Тамзин петлю из стебля, дергает, наматывая на металлический кулак вьюнок, разворачивая ее по инерции. Его снов обдает тяжелым духом от крыльев, но под этим запахом он чувствует запах ее тела, свежий и яркий... Живые пальцы смыкаются на хвосте, металлическая рука ловит горло ведьмы под самым подбородком, она рвется, бьет его крыльями, падает вперед, чтобы выскользнуть из этой хватки, и Айк толкает ее, вкладывая в это весь свой вес, валит ее на пол, сминая крылья, прижимая их к ее спине собой, стискивая железные пальцы все крепче, пока она дергается и бьется, невозможно, нечеловечески сильная, ведьма в поре, на самом краю своей человеческой сущности.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Она дергается под ним, выгибается, рычит, и тут же стонет, стонет, как человеческая женщина, и в этих звуках больше нет ярости, даже боли почти нет, зато есть яркое, острое желание, на которое он отвечает даже быстрее, чем понимает, что они уже не дерутся - что он уже не удерживает ее, спасая свою жизнь, и, возможно, и ее, потому что Айк не собирался позволить вырвать себе горло без боя.
Только все меняется - за один миг, и хотя Айк по-прежнему удерживает ее горло в металлическом захвате, прижимая собой к каменному полу, Тамзин вскидывает бедра, трется о него, выпячивая задницу, а ее хвост бьется в его кулаке, пушистая кисточка дергается, мягко касается его пальцев...
По крыльям проходит дрожь, Айк грудью чувствует их упругость, вдыхает ее запах, напоминающий о мякоти растений, растущих повсюду здесь, о той траве, которой она лечила его раны, и он прижимается крепче, наваливаясь на нее, дышит ею, двигаясь к ней ближе, к ее выставленной заднице.
Теперь ее стон больше напоминает мурлыканье, звуки удовольствия, и Айк отбрасывает, забывает все, о чем они говорили, заставляет себя забыть - это желание, настолько яркое, сильное желание, действует на него таким образом, кружит голову, оставляет одно единственное, прокатывающееся по спине к бедрам, вторящее ее стону.

Айк тянет ее за хвост, заставляя выгнуть спину еще сильнее, крылья трутся о его грудь, когда он спускает железные пальцы к ключицам, стараясь быть ласковым - но уже не помнит, не знает, зачем и почему это нужно, кому из них это нужно, эта ласка. Ее хвост дергается, Айк сжимает пальцы, проводит кулаком до самой кисточки, и она снова стонет, выгибается, подставляясь под него, голая и пыщущая жаром, как угли в костре.
Он и сам не замечает, что отвечает рыком на ее мурлыканье - двигает бедрами, еще сильнее прижимая ее к полу, пропуская между своими коленями, не давая ей дернуться...
Отпускает ее горло, хватаясь за ремень - невозможно сопротивляться этому зову в ее стонах, тому, как она трется о его вставший член, откровенно предлагая себя, как шлюхи в борделях империи, но сейчас это только подстегивает его, как и ее отличия от женщин, которых он знал, от человеческих женщин.
Ее запах нравится ему настолько, что он вжимается лицом в ее голое плечо у самой шеи, слизывает тонкую пленку пота, и это куда лучше любого нейростимулятора, лучше всего, что у него было когда бы то ни было. Настолько, что ему уже нет дела до того, что она ведьма - что у нее этот хвост и эти крылья, мягко подергивающиеся под ним, что различия между ними куда глубже чисто внешних, не говоря и о том, что их государства в состоянии войны, и спустя несколько дней им придется разойтись, едва лес окажется позади.

Айк продолжает тянуть ее за хвост, напряженный, дрожащий, чувствуя, как она приподнимает бедра все выше, пока он расправляется со штанами, шортами, стаскивая ткань ниже, задевая колом стоящий член, реагирующий на ее стоны, на жар ее тела, на то, как она извивается под ним в нетерпении.
Нажимает ей на плечи металлической рукой, между лопатками и тяжелыми крыльями, размазывая по коже кровь и слизь вокруг плотных перьев, и это происходит само - она дергается бедрами, как будто ищет его, и он подается вперед, и она обхватывает его там, сразу плотно и горячо, тугие пульсирующие мыщцы сжимаются вокруг, хвост вытягивается как струна, небольшая полоска светлых, почти невидимых на свету волос на ее позвоночнике ближе к пояснице приподнимается, щекоча Айку живот, пока он медлит, давая ей привыкнуть, опустив голову, дыша ей в волосы, а потом начинает двигаться, все быстрее, теряя терпения, прижимая железным локтем ее  крылья к плечам.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Она больше не пытается вырваться, не пытается освободиться от его хватки на хвосте и на горле, наоборот, подается еще ближе, ловит ритм, с которым двигается он, и тоже двигается, рвано дыша в этом ритме, пока они не начинают напоминать зверя о двух головах, о четырех ногах. Перья ее крыльев задевают его по щеке, по шее, по живому плечу из крови и плоти, подрагивая вместе с тем, как они двигаются, а затем вдруг вздрагивают сильнее, она вскидывается, пытаясь расправить их, сжимает его внизу.
Крик, хриплый и животный, мечется в пещере, возвращаясь эхом, отражается от камней, от пола, и Айк вдыхает его, этот крик, выпивает его с ее волос, обхватывает ее крепче, металлом по коже живота, насаживает на себя, когда она мягко тяжелеет под ним, и хвост, только что напряженный, обмякает, податливо обвивается вокруг его кулака, как будто ласкаясь.
В этом крике и удивление, и облегчение, и благодарность, и запах ее тела вновь меняется - теперь в пещере пахнет раздавленной сочной мякотью лесных ягод, а не кровью, созревшими яблоками, только что сорванными с дерева, новым металлом, еще в заводской смазке...
И там, где он в нее входит, она тоже становится другой - мягче, не такой плотной, не такой напряженной, и эта горячая пульсация кажется ему лаской, ее лаской, и Айк слышит собственное имя, оно падает в пещере как капля воды, холодной, свежей, и это вдруг сдергивает перед ним темную, плотную пелену, скрывающую прежде происходящее в мареве их общего острого, болезненного желания, которое выкручивало ему нутро, сводило с ума невозможностью и обманчивой доступностью.

Он изливается в нее почти не желая этого - стоило лишь вспомнить, кто они, что они. Но ее тело податливо и горячо, она льнет к нему, обвивая хвостом, выгибаясь лениво, подставляясь ему, и невозможно отпрянуть, невозможно прервать это, и он только тяжелее опускается на нее, прижимая собой к каменному полу пещеры, приминая трепещущие крылья.
Ритуал, о котором она говорила - неужели это оно?
После короткого, острого приступа желания, с которым он не сумел совладать, Айку трудно мыслить, трудно отделить свои настоящие мысли о того, что вдруг проснулось, когда тело ведьмы оказалось крепко прижато к его телу, когда он услышал призыв в ее хриплых стонах, ничуть не напоминающих человеческую речь... Услышал и не смог не ответить - как будто это было сильнее его, как будто он совсем не контролировал себя, не мог контролировать...
- Это магия? - спрашивает Айк, переставая вжимать ее под собой, перекатываясь в сторону, оглушенный и пустой, будто фляжка, из которой вылили все содержимое до последней капли. Острая разрядка, привкус которой до сих пор он чувствует растекающимся по рукам и ногам, постепенно выходит из него, желание сменяется недоумением, вопросами, недоверием к самому себе - что он сделал?
У него столько вопросов - еще больше, чем было раньше, и он рассматривает оперение ее крыльев, узкую белую спину, бедра... Касается живой ладонью спины - для нее это тоже было именно тем, чем было для него?
И было ли для нее это хоть немного так же приятно, как было ему?
Это совсем не похоже на то, о чем он ей рассказывал, это Айк понимает и сам - и если совокупление между ведьмой и человеческим мужчиной всегда происходит вот так, то едва ли это в самом деле может доставлять радость.
Айк ведет пальцами по ее спине, пытаясь уместить в себе это - произошедшее, случившееся. Ждет напряженно - кинется ли она на него вновь, пытаясь добраться до горла, пуская кровь, или нет, и не знает, даже не понимает, что происходит с ней, с ней и с любой ведьмой в гоне. Кровь из его разодранного плеча подсыхает на ее крыле, на черных перьях, сейчас легко подрагивающих.
- Ты потому просила не заходить в пещеру? Связать тебя, оставить в пещере?

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Она выгибает спину под его пальцами, оглядывается через плечо, блестя по-прежнему нечеловеческими глазами, сверкающими в полумраке пещеры - Айк ждет, что она сейчас спрячет хвост, велит ему убираться, напомнит, что может быть опасна... Вместо этого она откатывается, приподнимается, упираясь ладонями, наклоняет голову к плечи чисто животным движением, светлые волосы падают на плечо.
Айк тоже садится, наблюдая - кое-какая догадка оформляется в его сознании, не слишком лестная, но многое объясняющая.
Как животное, говорила она - и он вспоминает тех ведьм в воздухе. То, что она рассказывала о каком-то зелье, чтобы перенести ритуал - чтобы удержать свою человеческую сущность, должно быть?
- Тамзин? - зовет он ее по имени - но в ее ответном возгласе, складывающемся в звуки его имени, нет настоящего ответа, но ей будто бы нравится его голос...
Ей будто бы нравится быть здесь с ним - и то, что произошло, тоже, и она принимается кататься по полу, сминая крылья, подметая ими пол в пещере, по раздавленным ягодами, оставляя когтями царапины на камнях.
Айк осторожно подбирается, прислоняясь спиной к стене, больше смущенный и растерянный, хотя удовольствие по-прежнему гнездится где-то внутри, покрывает его кожу тонким слоем - да что с ней?
Она ведет себя будто огромная кошка, но сейчас это ласковая кошка, кошка, получившая желаемое в своей поре, и все меньше напоминает ту женщину - ведьму - которую Айк встретил два дня назад на руинах города.
Но хуже всего другое - хуже всего то, что, когда она подползает к нему, бесстыдно выгибая спину, а сложенные крылья тянутся за ней по камням, что-то внутри него снова отзывается на ее близость, отзывается остро, горячо и беззастенчиво. И только что удовлетворенное желание снова напоминает о себе, когда она наклоняется к его руке, той, металлической, высовывая мокрый розовый язык... Айк не может почувствовать ее прикосновение к металлу, но ему кажется, что чувствует, и чувствует ее грудь, когда она подползает ближе, когда касается его плеча в лохмотьях майки.
Что она такое, думает он, но не эта мысль в самом деле его сокрушает, а то, что он ее снова хочет, и такой, и теперь, пусть даже она сейчас едва ли в самом деле отличается от животного.
И он, в таком случае, тоже - и Айк скрипит зубами от этой мысли, но все равно тянется к ней, к ее губам, когда она совершенно по-животному лижет его, оставляя на подбородке вкус своей слюны.
А затем она выскакивает из пещеры, на мгновение замирая на входе, расправляя черные крылья, резко взмахивая ими, а потом встает на цыпочки, отталкивается и взлетает...
- Семь бездн на кон! - вырывается у Айка - он вскакивает, подтягивая штаны, но удержать ее не успевает, она уносится в небо, проламываясь сквозь густую крону, на миг появляется над его головой, закладывая крутой вираж, крылатая ведьма в небе...
Айк не может не думать о том, что она может отправиться в столицу Виньеса - отправиться к своим сестрам, в Крепость ведьм, привести их сюда.
- Тамзин! - но перед пещерой лишь обрывки измочаленных стеблей, которые не смогли ее удержать.
Айк торопливо подхватывает винтовку, брошенную у костра, пытается разглядеть тропинку, которая привела их сюда две ночи назад, чтобы определить направление, в котором находится выход из леса, но это практически бесполезно. Со всех сторон поляна окружена темной хищной зеленью, тянущей к нему усики и лепестки, шипы и стебли, и едва он делает шаг с поляны, его ботинка касается темно-зеленый лист, будто чья-то живая рука. Айк сбрасывает этот лист, вдавливает в землю, но его локтя из плоти касается другое растение, обжигая, оставляя на смуглой коже след будто от ожога...
Он отступает, перекидывая винтовку на плечо, снова пытается найти путь - и вдруг растения вокруг приходят в волнение, по лесу как будто идет невидимая волна, Айк тоже оборачивается, задирает голову, ведомый тем же чувством ее возвращения.
Ведьма, раскинув руки, кидает на землю молоденького упитанного поросенка, его переломанное тело ударяется о землю неподалеку от Айка с влажным чавкающим звуком, и тут же Тамзин спускается, легко, будто всю жизнь проводит с крыльями, гибкая и светлокожая, опускается на корточки, подставляясь под его живую ладонь, как будто выпрашивая ласку, урчит, глядя ему в лицо.
Ее глаза полуприкрыты веками, крылья складываются за спиной, перья мягко шелестят под ветром.
Айк смотрит на поросенка, смотрит на ведьму - сейчас в ней нет ни грана той отстраненности, ни грана от той Тамзин, с которой он пришел сюда.
- Ты голодна? - спрашивает он, не особенно рассчитывая на ответ - а она реагирует на его голос, тычется макушкой в ладонь, и Айк очень осторожно гладит ее по голове, заправляет ей за ухо светлую прядь, касается щеки, шеи.

Поросенок запекается в углях, над поляной стоит запах жарящегося мяса.
Три дня, думает про себя Айк, поглаживая Тамзин между крыльями - она урчит, жмурится, растягиваясь на солнце, поигрывая хвостом. В этом состоянии она необыкновенно восприимчива к его прикосновениям - любым прикосновениям, должно быть, но сейчас у нее нет особого выбора - и ходит за ним, игривая и куда менее напряженная, чем день назад.
А на самом деле, это действует и на него - то, как она пристраивается рядом с ним, льнет к его живой ладони, фыркая, когда он забывается и касается ее тела металлом, женщина с сознанием прирученного, но все еще смертельно опасного животного, достаточно лишь взглянуть на ее когти, на принесенную ею свинью.
Действует так, что он может думать только об этом - о ее теле, о ее податливом жаре, о том, что она впустила его в себя, как она впускала его в себя.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Он слышит, как она встает - рано, слишком рано, и в пещере еще темно и прохладно, за ночь мох и камни остыли, и эта прохлада даже приятна, была приятна разгоряченным телам, когда они делили на двоих эту ночь, - но не просыпается: уснуть им удалось только под утро, когда чувство сытости, казалось, поселилось даже в костях, наполнив каждый дюйм тела ленивым удовлетворением, все же пришедшим на смену жадному голоду и желанию, которому, казалось, не будет конца... Уснуть удалось только под утро, так что Айк не придает значения тому, что она выползает из-под его руки и покидает пещеру: он уже успел понять, что она вернется. За прошлый день она несколько раз улетала - ненадолго, как будто ей просто нравилось вдруг уноситься в небо, взмывая над лесом, и никогда не отсутствовала столько, чтобы он, потеряв ее из вида, всерьез мог решить, что она его бросила - зато когда возвращалась, то возвращалась в охоте, льнула к нему, подставляясь, принимая позы, которые сочла бы слишком непристойными любая проститутка в борделях Империи, и ее хвост извивался и подрагивал, пока она припадала плечами к земле, не то мурлыкая, не то рыча, бросая на него из-за плеча откровенно призывные взгляды.
Животное - и Айк думал, что ошибался, когда говорил, что никто в здравом уме не счел, не сравнил бы ведьму с животным.
Не эти несколько дней в году, когда она вела себя как животное - и его тоже превращала в животное.
Он не хотел - и пытался удержать себя, уходил на другой конец поляны, в пещеру, но единственный путь отсюда вел прямиком в хищные заросли, и она находила его без труда, приходя в восторг, кажется, от этих пряток, и все вновь заканчивалось их совокуплением, животным, лишенным нежности, наполненным стонами и рычанием.
И этого каждый раз было недостаточно - и спустя час желание возвращалось, и они снова делали это, и день сменился ночью, а ночь утром, и Айк сонно думает, что она ушла ненадолго, чтобы полетать, или проголодалась, потому что он тоже голоден, но еще больше он хочет спать, однако под этой ленью есть и другое: уверенность в том, что она вернется горячей и готовой, и его тело реагирует на эту мысль, все так же остро и жарко.

Но она не возвращается - и его дрема постепенно сползает: голод не дает снова провалиться в крепкий сон, а еще она не возвращается, и Айк не слышит даже сквозь сон ни хлопанье ее крыльев, ни похожих на птичьи гортанных криков, с которыми она парит в небе, наслаждаясь полетом.
Он заставляет себя проснуться, потирает несколько свежих царапин - надо бы намазать той травой и грязью. Она не хотела его покалечить - после того, первого момента, когда он всерьез решил, что она хочет его убить, она была ласковой, игривой, насколько может быть игривой кошка в человеческий рост, обладающая десятью когтями, оставляющими царапины на даже в камне, так что несколько новых шрамов ему гарантированы: на плечах, на груди, на ребрах, но все это несерьезно, несмертельно, и они лишь саднят, а не наливаются настоящей болью. Взрытый их телами мох рассыпан по полу пещеры, но между ним темнеет что-то другое - Айк приглядывается: это перья. Черные перья из ее крыльев - длинные маховые, матово-черные, плечевые, кроющие, длинные и совсем короткие, и те, что больше похожи на пух...
Он понятия не имеет, что это значит - то, что она сбросила перья - но обеспокоен этим, по-настоящему обеспокоен, так что выскакивает из пещеры на ее поиски, не тратя время на то, чтобы одеться.
Она сидит у костра, спиной ко входу в пещеру - костер разожжен, сухие сучья потрескивают в пламени, а ведьма одета, полностью, от ботинок до куртки, хотя не так уж и холодно, и Айк тут же вспоминает, что он голый, голый и весь покрыт ее высохшими соками, покрыт ее высохшей слюной и их смешанным потом, и если вчера это было не важно, потому что она была животным, и он был животным, а для животных это в порядке вещей, метить друг друга, оставляя друг на друге свои запахи, то сейчас он чувствует себя грязным, неопрятным, отталкивающим.
Возвращается в пещеру, благословляя Бездну за то, что его одежда находится тут же, одевается не менее тщательно, чем она, как будто если они как можно больше скроют голого тела, то это как-то отменит все, что произошло.
Его форменная куртка лежит у костра, там же, где он ее оставил две ночи назад, но Айк останавливает себя от желания надеть и ее, когда все же подходит к костру, садясь в нескольких шагах от ведьмы, там, где лежат на траве вытащенные ею из углей запеченые в листьях куски свинины.
Ведьма, очевидно, ходила к водопаду - ее волосы до сих пор мокрые, кое-где ткань формы намокла.
Он больше не видит ее хвост, и почему-то Айка наполняет разочарование. Ни хвоста, ни крыльев - ничего от той, кем она была вчера.
Вот бы и ему было так просто избавиться от воспоминаний об этом, что было, как она избавилась от крыльев.
- Рад, что ты, гм, в порядке, - нарушает он тишину, повисшую после звуков его приближения, тишину, которая кажется ему напряженной, почти враждебной, и поясняет. - Ты говорила, что если крыльев нет - то все в порядке. Что ты не опасна...
Уже договаривая, он понимает, как это прозвучало - она и не была опасна, после того первого момента, когда, наверное, боль и страх взяли верх.
- Или это снова случится позже, днем? Вечером? Ты говорила - три дня, - торопливо меняет он тему, поглядывая на нее едва ли не украдкой, и злится на себя из-за этого - из-за этого и из-за всего остального. - Прошел только день. Ты голодна? Осталось еще немало, хватит надолго, можно вообще не беспокоиться о еде...

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Ему случалось и прежде просыпаться со случайными женщинами после проведенной вместе ночи - как правило, это были либо шлюхи, либо вдовы и подружки сгинувших за почти четверть века тянущейся войны имперских солдат, пускающие на ночлег за часть пайка и несколько часов иллюзии близости с другим мужчиной - и обычно он старался не тянуть вот этот неудобный момент, когда незачем больше оставаться, незачем изображать, что им еще есть дело друг до друга...
Случалось - но сейчас они не могут разойтись каждый своей дорогой: лес не выпустит его живым, и ведьма обещала проводить до приграничной полосы, где расположился аръергард имперских сил.
Айк смотрит между ботинок на опаленную пламенем костра траву, отыскивая в себе это - желание убраться подальше, вычеркнуть произошедшее, сосредоточившись на чисто физическом ощущении полной удовлетворенности, и даже голод и недосып не мешают, не умаляют этого чувства, к которому примешивается и разочарование, когда она говорит о том, что им нужно как можно скорее отправиться в путь.
Неожиданное, удивляющее его самого разочарование от того, что все закончилось - и это тоже странно, потому что все и правда заакончилось, и он больше не чувствует того жадного, полного нетерпения желания, которое она будила в нем вчера видом своего обнаженного тела, призывным не то мурлыканьем, не то клекотом большой хищной птицы, позами, которые принимала, выгибаясь, стоило ему дотронуться до нее живой рукой... Как будто ручей, берущий свое начлао в горах, полноводный весной из-за таяния снега, к концу лета обмелел - вот так и он себя чувствует, пустым, обмелевшим.
Усталым и одновременно с этим разочарованным.
Она не смотрит на него - и, наверное, поэтому ему проще смотреть на нее, выискивая любые отличия, изменения, но нет, она все та же, как будто не было этого вчерашнего дня, как будто они не трахались грубо и жадно на этой поляне, в пещере и под водопадом, узнвая друг друга куда глубже и прихотливее, чем иные любовники.
Она не хотела этого, догадывается Айк.
Не хотела этого с ним, и потому и просила связать себя, завалить камнями вход в пещеру, не входить туда - и эта мысль становится ему поперек горла, едва не лишая аппетита.

Он коротко кивает, берясь за ближайший кусок свинины, пропитавшийся собственным соком и пряной терпкостью листьев, в которых он запекался. Мясо покрыто нежной корочкой, еще теплое, сочится прозрачным соком - аппетит возвращается почти моментально, стоит ему почуять этот запах, Айк вгрызается в свиную лопатку, обжигаясь, облизывая кость - это куда лучше, куда вкуснее, чем заяц, и почему-то он думает, что вчера она ела мясо, полусырое, истекающее соком и кровью, урча от удовольствия, облизывая пальцы и свои, и его, даже металлические...
Вчера она ела мясо - сегодня и позавчера нет, даже смотреть не хочет.
Вчера она трахалась с ним, подставляясь сама, льнула к нему, шла охотно - сегодня даже не смотрит.
Все так, как он догадался: она не хотела этого на самом деле. Это все эта ее магия - то, о чем она рассказывала, несколько дней в году, предназначенных для ритуала, нежеланных, неприятных ей дней.
- Съешь ягоды, - он дергает плечом, кивая на несколько свертков свинины - поросенок, упитанный и жирный, и правда мог бы прокормить их все три дня, а теперь, раз уж она вновь вернулась к орехам и грибам, ему хватит даже надольше, если мясо не подтухнет. - Нелепо мне съедать то, что ешь ты, раз у меня полно другой еды, которую ты не хочешь, и оставлять тебя полуголодной или вынуждать искать другого пропитания.
Это звучит почти обвиняюще - он и сам слышит это, этот упрек в своем голосе, как будто она виновата перед ним в том, что ее вкусовые пристрастия меняются в зависимости от того, крылатая она или нет.
Не в этом же дело, с тоской думает Айк. Не в том, что она ест, а чего не ест. Совсем не в том.
И когда она спрашивает у него, все ли нормально, он снова удивляется - удивляется, поднимает голову, смотрит ей в лицо, пытаясь понять, в чем дело.
- Да, - соглашается осторожно. - Абсолютно.
Разве что он сбит с толку, растерян и, пожалуй, смущен - неожиданная смесь. Ну и наверное, ему жаль - действительно жаль, что она не хотела на самом деле, что все вышло так, как вышло, что он не сделал то, что она просила, пока была в себе.
- Почему ты спрашиваешь? - задает Айк прямой вопрос: в конце концов, он ничего не знает об этой магии, об этой стороне жизни ведьмы, и, может, у ее опасений причинить ему вред были куда менее очевидные причины чем ее кровожадность в первые минуты после обретения крыльев. - Я в порядке, в полном. Ты не... Никаких проблем. Или это не так? Я не знаю чего-то еще?
Он прислушивается к себе, пытаясь понять, честно ли ответил на ее вопрос, хмурится - в тех историях, что рассказывали в Империи, ведьмы, крылатые, хвостатые ведьмы, убивали любого, кого встречали на своем пути, и хотя Айку сейчас сложно поверить, что это может случиться с ним, после вчерашнего, после этих дней, что они провели бок о бок, он все же хмурится.
- То, что я... Чего я... В общем, это уже не так, как вчера. Не так сильно, если ты об этом. Не придется искать котел и кипящее масло. У тебя не будет со мной проблем, - поясняет он неуклюже, хотя, в сущности, это глупо - она явно вновь обрела возможность колдовать в обмен на крылья, даже если бы он попытался взять ее силой, много ли от него осталось бы после этой попытки? - Это пройдет совсем, да? Пройдет, как у тебя?
Его тянуло к ней и до того, как она проснулась животным и разбудила его животное - влекло раньше, и он помнит, почему остался спать у костра, почему злился, когда она разделась перед грязевой лужей, но сейчас Айк очень хочет верить, что это объсняется ее магией, той самой магией, которая вчера кидала их друг к другу, кипела внутри, заставляла желать ее, как желают мяса или воды после долгого голода.

[nick]Айк[/nick][status]имперский пес[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0019/ec/62/4-1600576645.png[/icon]
Айк даже жевать перестает, смотрит на нее через расстояние, их разделяющее, не моргая единственным глазом, пока пытается сформулировать то, что хочет сказать.
Что это он хотел - все-таки он, и, если уж не врать самому себе, захотел еще до того, как у нее появились крылья. Ну, может, не так - не так дико, не так по-животному, но он ее хотел и поймал себя на этой мысли еще до того, как она проснулась в пещере, сходя с ума от боли.
Захотел с ней лечь - как с человеческой женщиной или так, как это принято у ведьм, а то, что случилось потом, стало лишь продолжением этого, возможно, умноженном на ее магию, но не взялось ниоткуда.
Но затем он все же не говорит этого - она же ясно выразилась: она не хотела, чтобы его это коснулось. Его не хотела - и поэтому Айк молчит, опускает глаза, занимается свиной лопаткой с удвоенным усердием: он и в самом деле голоден, а впереди день не менее утомительный, чем предыдущий, проведенный в любовных играх с крылатой кошкой, в которую, будто в волшебной сказке, превратилась эта отстраненная не слишком разговорчивая ведьма.
Нужно забыть, она права. К следующему дню они пойдут разными дорогами - вот что нужно держать в уме, а не пытаться прочесть между строк, лелея какие-то иллюзии.
Ведьмы не ложатся с мужчинами в другое время, кроме своей поры - и все закончилось, и ему лучше бы благодарить Бога-Императора за то, что она в самом деле не разорвала ему горло...
- Ты предупреждала, - соглашается он - в памяти тут же возникает воспоминание о том, как она, обхватив себя за плечи, как будто в попытке остановить прорывающие кожу крылья, просит его бысть осторожным, требует обещания, что он не даст причинить себе вред. - Ты предупреждала, и ты не причинила мне вреда.
Если она плохо помнит то, что с ними происходило, то, может, не помнит и этого - что она не причинила ему вреда.
Интересно, думает он тут же, а что она помнит? Помнит, как они делали это? Помнит, как она каталась по нагретой солнцем траве, как сладко стонала под ним?
Тебе же было приятно, хочет спросить он. Было же?
Но не спрашивает - а она рассказывает о том, чему однажды была свидетельницей.
- Но не сделала, - напоминает Айк, вот сейчас готовый в любом первом попавшемся храме заказать молитву-восхваление Бога-Императора, не пожалев кредитов, за то, что оделся и она не может видеть царапин и порезов, которые ему оставила.
Он не стеклянная безделушка, чтобы разбиться от любого прикосновения, к тому же, рядом это озеро с грязью и целительная трава - и если у нее не было настроения его убить, он наверняка выжил бы, а то и отбился благодаря металлу протеза, но ей, кажется, это важно. Важно не быть тем животным - похотливым хищником в охоте.
- Не сделала, - повторяет он, чтобы она услышала и поняла, глядя ей в лицо. - Не знаю, в чем дело было в твоей истории - может, этот Гончая сделал что-то, что не понравилось той ведьме...
Он останавливается - это звучит так, как будто он ждет похвалы, и это Айку не нравится, так что он мотает головой.
- Мне показалось, тебе было больно. Вчера, когда я вернулся в пещеру - мне показалось, тебе больно, слишком крепкие петли или крылья режутся слишком болезненно... Я хотел отдать тебе остатки стимуляторов - те, успокаивающие, унимающие боль, от которых легче заснуть, вот зачем я вернулся. Не ради чего-то еще, ведьма, не ради того, чтобы... воспользоваться твоим состоянием.
Но воспользовался. И ей нравилось - вчера, а сегодня правила изменились, и это только он не поспевает.
Но это пройдет, напоминает себе Айк. И он забудет.
- И ты была... Ну, наверное, растеряна. И тебе было больно - может, и той ведьме было так же. Тем ведьмам. Может, им было больно и страшно, и те люди сделали что-то не так. Ты никому не  причинила вреда. Это не было опаснее, чем... Бездна, чем сидеть сейчас здесь, говорить с тобой и не знать, не испепелишь ли ты меня на месте за то, что мы вообще об этом говорим, или за то, что я видел твой хвост!
Айк, окончательно запутавшийся, швыряет в костер обглоданную кость и вытирает руки друг об друга, поднимаясь на ноги - первый голод он утолил, свинья, жирная и молодая, заполнила ему живот, даря бодрость и ощущение прибавившихся сил.
- Не опаснее, чем вчера идти по этому лесу, который норовил меня сожрать, и уж точно не опаснее, чем участвовать в атаке на Виньес! Я не какая-то из ваших Гончих, а ты не становишься кровожадной тварью, ведьма! Ты не хотела причинить мне вреда, не хотела меня убивать - и не сделала этого!