Ночь в доме на Делэнси кажется бесконечной: больше всего Лестрейнджу эти ночи напоминают другие, азкабанские. Крохотные квартиры, пропитанные безнадежностью, отчаянием и, нередко, пониманием, как бездарно проходит жизнь, похожи на камеры, атмосфера сгущается, ему кажется, что он может учуять это отчаяние, вкус и запах которого ему хорошо знаком.
Днем все иначе - днем дом заполнен звуками чужой жизни, днем к нему приходит Вэнс, но ночью все меняется, и все, что у Лестрейнджа остается ночью, это усиливающаяся мигрень и сомнения в том, что у него хоть что-то выйдет. Сомнения тревожат его, мучают - может быть, он проклят, раз все, за что он не возьмется, оборачивается крахом?
Одного присутствия Вэнс достаточно, чтобы эти мысли уходили - но он не просит ее остаться на ночь. Пока не просит, потому что они говорят о том, что уедут - нужно еще немного подождать. Немного потерпеть.
Поэтому, когда после нервного, слишком громкого стука в дверь раздается голос Эммалайн, Лестрейндж сразу же понимает: что-то снова пошло не так.
Респектабельной миссис Мартелл не дело бегать по ночам в Камден, и Эммалайн Вэнс он знает достаточно хорошо, чтобы исключить нерациональные причины - Вэнс не теряет головы, они расстались едва ли два часа назад, и что бы не привело ее сюда снова, дело важное и срочное.
У него только одна догадка - муж.

В коридоре, плохо освещенном облезлом коридоре растворяются соседние двери - обитатели дома на Делэнси, подобно крысам, чуют опасность, а сейчас в голосе Вэнс, в перестуке ее каблуков по коридору, в том, как она барабанит в дверь Лестрейнджа, достаточно этой опасности.

Он еще не спит, но близок к тому: Эммалайн внятно оговорила дозировку сваренного ею зелья, но после ее ухода он позволил себе подумать о том, что сделает после решения вопроса с ментальными блоками, и от головной боли даже поесть не смог - тошнота делала это невозможным. Одна порция зелья погоды не сделала, он едва удержал ее в себе, в голове катался металлический шипастый шар, прямо по мягким тканям мозга, и незадолго до стука в дверь Лестрейндж выпил еще порцию - и теперь, наконец-то, мягко проваливался в полусон, но теперь тащится к двери, едва соображая, с задержкой узнавая голос Эммалайн, открывает ей.
- Заходи. Быстро.
В коридоре достаточно любопытствующих лиц - жители этого дома чаще в ночь уходят на промысел сами, посетители здесь бывают в рабочие часы, а Вэнс одета так, что нет сомнений: где бы она не жила, она живет не в Камдене.

От двойной порции зелья у него перед глазами ее лицо расплывается, однако он замечает волшебную палочку в ее руке, гасит жадный блеск в глазах усилием воли, опасаясь, что Вэнс неверно поймет его - на его деревяшке ограничения, и он не может не представлять, что мог бы сделать, имей в руках волшебную палочку Эммалайн.
Все, что угодно, думает Лестрейндж - урожденный Лестрейндж, Рабастан Родерик, еще недавно уверенный, что он последний представитель рода и последний представитель тех, даже сама память о ком почти вычеркнута из истории Магической Британии.
Он способен на все, если у него в руках волшебная палочка.

- Что случилось? - спрашивает он, и см слышит, как странно звучит его голос - будто пластинку проигрывают на более медленной скорости. Зелье действует хорошо - оно притупляет боль, путает нервные сигналы, которые должны донести до его мозга информацию о боли, но заодно путает и сам процесс мышления - сродни опьянению, только наутро он не получит похмелья, а мигрень не выведет его из игры на несколько дней. - Подожди, я выпил твое зелье - больше, чем следовало, но было нужно. Подожди.
Расплывается не только ее лицо - дверной проем двоится перед ним, когда-то белая раковина с засохшими потеками мыльной воды качается, и он качается вместе с ней, схватившись за треснувший керамический край.
Раскрывает на полную кран холодной воды, пальцы почти лишены чувствительности.
Наклоняется под кран, над раковиной, ссаживая висок о кран, и ледяная вода приводит в чувства - встряхивает, возвращает способность соображать. Где-то здесь же, неподалеку, еще удерживаемая заслоном зелья, притаилась боль, но это уже не так важно.
Вытирая мокрое лицо, Лестрейндж оборачивается.
- Теперь по порядку. Что случилось?
Очевидно, отсчет пошел - у них есть эта ночь и, если повезет, следующий день.
Все придется закончить за эти сутки.
Все и со всем.

Ему в самом деле лучше, и он кивает, прислушиваясь к себе.
Полной четкости восприятия ожидать, пожалуй, не стоит, но, кажется, он относительно в норме.
Теперь Лестрейндж замечает чемодан, и первой мыслью - обжигает радость: она останется. Она пришла и останется здесь, этой ночью будет здесь, и утром тоже проснется здесь.

Он слушает, прислоняясь к дверному косяку в проеме, ведущем в ванную комнату - напротив Вэнс, которая кажется очень далекой в своем красивом платье, и стоит у стены, через всю комнату: теперь эта квартира кажется Лестрейнджу не такой уж и крохотной.
- Аврорат? - переспрашивает он, слыша эту презрительную улыбку в голосе Эммалайн еще до того, как она начинает улыбаться. - Прямо так и сказал, вызовет Аврорат?
Он по-прежнему говорит неторопливо, но теперь это не симптоматика того, что он так же медленно соображает - сейчас это показатель напряженной работы мысли.
Значит, Деррик Мартелл знает ситуацию целиком. Значит, он категорически против. Значит, он не собирается отдавать то, что принадлежит Лестрейнджу.
Ментальные блоки трещат, напоминают ему, что злость - да какая там злость, скорее уж, животная, звериная злоба - для него сейчас роскошь.
Рабастан в ответ на улыбку Вэнс не улыбается.
Просто смотрит на нее, зная, что это ее появление с чемоданом - отнюдь не бегство.
Это Деррик Мартелл, только сейчас догадавшийся, что Эммалайн опасна, может думать, что ее вот такой уход в ночь - это бегство, это признание его правоты, невысказанное согласие с его позицией или отступление.
Куда там. Это смена дислокации, и здесь, на Делэнси, Вэнс не нужно притворяться, не нужно изображать из себя миссис Мартелл, топя себя настоящую в виски.

- Хорошо, - говорит Лестрейндж, когда Вэнс обещает, что Деррик появится.
Он надеется, что в его голосе хотя бы в половину не слышна жажда убийства - человек, который должен был быть благодарен за то, что пятнадцать лет получал то, что принадлежало Лестрейнджу, никак не может решать, отдать ли Рабастану сына, или угрожать Авроратом.
Авроратом, Мерлин.
Зубы ноют, потому что он сжимает челюсть так сильно, будто хочет разгрызть что-то, достаточно крепкое.
- Хорошо, - едва ли не по слогам произносит Лестрейндж, и в голове все просто взрывается - и только благодаря зелью Эммалайн он может держаться на ногах, может еще о чем-то думать, что-то делать.
Хороший пес, к ноге, нельзя трогать Деррика Мартелла.
Да пошли бы они все.

Он не то что не доверяет Вэнс - доверяет, но. Всегда есть это "но", и для человека, который достаточно хорошо разбирается в предательстве, это "но" вырастает до невероятных размеров. И все же нужно решать: она доверилась ему, когда он сказал пятнадцать лет назад, что у Пожирателей нет шансов и что им придется самим позаботиться о себе. Доверилась и выждала, и дождалась, пусть даже спрятавшись в уютном чистеньком доме за белым забором, с мужем, с еще одним ребенком. Наверное, он ей должен кое-что - и за то, былое, и за это, новое. За то, что она позволяет ему делать с собой на этой убогой узкой койке, за то, что сама с ним делает - и за сына, и за зелье, и даже за то, что сейчас она стоит здесь с чемоданом.
- Смогу.
Как будто он может отплатить ей чем-то другим - или ответить иначе на это ее первое неприкрытое обещание - признание? откровение? - не важно.
- Давай. Если у тебя есть план, сработаем по нему. Говори, что ты хочешь, чтобы я сделал - и я сделаю.
Он сам укорял ее, что она не требовала - так вот сейчас она  требует, несмотря на просящий тон, на осторожные слова.
Требует - стоит только посмотреть в лицо.
- Он придет, и что ты хочешь, чтобы я сделал? - заговаривает Лестрейндж.
Он почти уверен, что она попросит о смерти - о смерти Деррика Мартелла, и уверен, что просьбы слаще ему выполнять еще не приходилось.
И плевать, как потом обернется дело - если он вообще сможет поднять палочку, если переживет конфликт жажды убить и психокоррекционных установок, который уже свирепствует в виде головной боли, если даже ему снова придется вернуться в Азкабан.
Сейчас-то что. У рода есть наследник, и это благодаря Вэнс. Он должен ей куда больше.

Вэнс обнимает его, прячет от него лицо, как будто тоже боялась, что он откажет, крепко вцепляется ему в плечи, даже сквозь майку крепко - как будто ей нужно держаться за него или как будто это не даст им снова расстаться, если все пойдет не так.
Он ждет этой просьбы, и именно так понимает это объятие - после ничего уже не будет - а потому тоже обнимает ее в ответ с силой, ничуть не желая быть осторожным или аккуратным, а наоборот, желая сжать ее так, чтобы она тоже запомнила, навсегда запомнила, потому что, ну да, следующего раза у них может не быть.
Играть с Министерством у него получается плохо, а в этот раз у него совсем плачевные карты - зато на кон он поставил все.
Впрочем, теперь Вэнс тоже в игре, и не за его спиной, а наравных, и это и ее игра тоже, и, проиграй он, проиграет и она - Деррик Мартелл заберет у нее сына и теперь Министерство будет на его стороне, потому что Лестрейнджу уже нечем торговаться.
В этот раз они проиграют оба, и эта мысль режет без ножа, и все, что ему нужно - это палочка Вэнс, потому что со своей он и Ступефая не скастует, не то что Аваду.

И он обнимает Эммалайн, слыша, как колотится ее сердце рядом с его, и только через этот звук различает ее голос - тихие, уверенные слова. Ее план.

Хорошо, что прямо сейчас она его не видит - потому что на его лице сначала возникает недоумение, потом злость - уже на нее, и только затем, когда она договаривает, что-то вроде слабого понимания.
В голове крутится миллион вопросов, но он знает, что, начни задавать их, только хуже сделает - и они провозятся до послезавтра, вот сколько у него вопросов.
Вот сколько возражений - он не хочет просто разговаривать с Дерриком Мартеллом, он не сможет просто разговаривать с ним, если тот начнет угрожать Авроратом - ему, Вэнс, сыну.
Но он обещал, обещал, что сможет - и Эммалайн в самом деле так мало просила у него, вообще ничего никогда не просила до этого дня, так вот самое время сейчас сделать то, что она просит.
Наверное, она знает его лучше, чем он думает - потому что отпускает плечи, задрав голову, смотрит в лицо, и ему приходится совладать с собой, скрыть даже признаки сомнения, скрыть желание убить Деррика Мартелла, едва он только переступит порог его квартиры - потому что никто не смеет угрожать ему, никто не смеет угрожать Эммалайн, никто не смеет отбирать то, что принадлежит Лестрейнджу!..
- Я просто скажу ему правду, Эммс, - кивает Лестрейндж, смиряя себя, и это слово - правда - применительно к словам Вэнс кажется ему просто восхитительным - и что она ждала, и что то, пятнадцать лет назад, было не просто так, а начало вот этого нового.  - Скажу правду и она ему не понравится. Очень не понравится. Он захочет меня ударить - пусть ударит. А мне нужно сделать так, чтобы ему захотелось.
Он меряет людей по себе - он уверен, что это труда не составит.
У него есть слова, чтобы заставить Деррика Мартелла злиться и кричать. Есть слова, чтобы заставить его захотеть убить - или хотя бы ударить.

Лестрейндж сглатывает, снова смотрит на чемодан.
- Наверное. Не знаю. Думаю, что почувствую.
Он почти уверен, но почти - это все равно что ничто.
Лучше исходить из вероятности, чем из уверенности.
Он знает - они достаточно говорили об этом - когда блоки спадут, согласно его теории. Значит, Эммалайн отправится в Мунго - и совсем скоро.
Может быть, прямо сейчас - когда Деррик постучит в его дверь.
Прямо сейчас - и через час или чуть больше его брат будет мертв.
Эта мысль кажется почти святотатственной - Рудольфус до сих пор кажется ему бессмертным, но за эти годы Рабастан уже привык не чувствовать себя младшим, а только единственным.
Единственным оставшимся, последним - и эта мысль горчила, но теперь, благодаря Вэнс, он не последний, и Рудольфус умрет не напрасно.
Это знание порадовало бы его, отдает брату должное Лестрейндж. Он бы сам поторопил их, если бы мог.
- И Беллатрису. - Через ментальное сопротивление произносит он, сжимая кулаки, выравнивая дыхание. - Поверь мне, ее тоже нужно убить. Я расскажу позже, но это необходимо.
Он снова сглатывает, привкус зелья в горле вызывает тошноту, несмотря на ментол.
- Не жди, чем тут у нас закончится. Отправляйся, как только твой муж явится - я оставлю дверь открытой, пусть увидит чемодан, пусть решит, что ты в ванной или вышла за виски... Что мы празднуем. Так мне будет проще вывести его из себя.

Он не спорит - Вэнс соображает сейчас намного лучше, не вынужденная отвлекаться на головную боль.
Не задает вопросов, не спорит - она просила его довериться, это он и сделает.
И все же вопросы, которые он не задает, все еще здесь, никуда не делись - их слишком много, и даже доносящийся из-за не до конца опущенного окна шум с улицы, и ругань за тонкими стенками не могут заставить эти вопросы замолкнуть в его голове.
Ему это не нравится. Ему нужно выпить и он почти хочет, чтобы Деррик Мартелл пришел как можно скорее - чтобы как можно скорее это ожидание прекратилось.

Вэнс деловита и собрана - как всегда, и даже появление флакона с золотистым зельем, в котором он даже не сразу узнает Фелицис, не особенно удивляет, а лишь доказывает, что Эммалайн готовилась.
У нее сладкие губы, сладкий язык - и он допивает свою половину флакона, чувствуя, как просыпается уверенность в том, что у них все удастся.
В этот раз они могут рассчитывать только дрруг на друга - и им некого больше спасать.
В этот раз все получится.
Натыкаясь на ее ждущий взгляд, Лестрейндж вытряхивает последние капли из флакона, позволяет этой уверенности распространиться по телу. Его будто что-то мягко подталкивает к крохотному закутку, служащему кухней - еще днем здесь хозяйничала Вэнс, причем обходилась безо всякого фартука, прекрасно справлялась в одном белье, а то и без него, потому что иногда зелью требовалось то настояться, то томиться на медленном огне и они находили, чем скрасить ожидание.
Лестрейндж достает бутылку виски, отпивает  прямо из горлышка.
- Будешь? - протягивает он бутылку Эммалайн - и тут в дверь стучат.
Громко, неровно, отрывисто - не соседи, желающие одолжить сахар, и не лэндлорд, желающий навестить арендатора.

Еще не открыв, он знает, кто это - это Деррик Мартелл.
У Вэнс застывает лицо ровной маской - он не часто видел ее такой, настолько сосредоточенной.
- Все будет нормально. Я все запомнил. Вывести его из себя, заставить кричать, дать себя ударить.
Насчет последнего у него кое-какие сомнения - но если Вэнс нужно выставить мужа агрессивным ревнивцем, на то наверняка есть причины.

Зелье удачи также мягко толкает его к двери.
- Что вам? - спрашивает он, открывая, разглядывая мужчину, стоящего на пороге.
Когда их взгляды встречаются, Лестрейндж понимает - тот сам не знает, что его сюда привело.
- Мистер Мартелл, полагаю.

Деррик встряхивает головой, толкает Лестрейнджа в грудь - тот неожиданно упирается, торчит на пороге.
- Мистер Лестрейндж, - пытается Деррик скопировать эту ровную - будто механическую - интонацию. - Мистер Рабастан Лестрейндж. Рабастан Родерик Лестрейндж.

Лестрейндж ждет - нового тычка или еще чего-нибудь другого, но Мартелл только повторяет его имя, раз за разом, как будто боится, что Рабастан забыл.
- Это я, - подтверждает он, когда пауза затягивается. - Мы знакомы. Вы, возможно, забыли, но мы знакомы. Нас познакомила Эммалайн, в девяносто шестом, у вас дома. Ее ранила ваша... опекаемая, а вы извлекли пулю.
Лицо у Деррика темнеет. Он хватается за дверь, смотрит на Лестрейнджа с ненавистью - чего бы он не ждал, но не такого приема. Не такого почти равнодушного, очень светского приема - да еще упоминания имени жены, как будто в том, что они стоят сейчас здесь лицом к лицу, нет ни малейшего напряжения.

- Не произноси ее имени, - Мартелл снова толкает, и на этот раз Лестрейндж делает шаг назад, пропуская Деррика в квартиру - совсем маленькую, больше похожую на ординаторскую в Мунго, почти без меблировки, с единственной дверью в стене напротив, ведущей, вероятно, в ванную.
Одного взгляда Деррику хватает, чтобы убедиться - здесь не место его детям. И мысль о том, что Эммалайн проводила здесь дни, что готова променять на этот угол их отличный комфортный дом, свою прекрасную жизнь, утверждает его в догадке, что она просто больна.
- Не надо. - Он качает головой, проходит еще дальше за отступающим Лестрейнджем, оставляя дверь в квартиру распахнутой. - Не смей!
От его крика на мгновение многоголосый шум в других квартирах затихает - но тут же возобновляется снова, почти сразу же, возвращая фоном всю эту уже привычную Лестрейнджу какофонию.
Взгляд Деррика натыкается на чемодан, он морщится болезненно, оглядывается.
- Она здесь? - спрашивает почти неверяще.
- Она вышла. Хочет купить что-то на завтрак в круглосуточном магазине и зубную щетку, - Лестрейндж наблюдает за тем, как озирается Мартелл. - Вам лучше уйти.
Деррик, все еще разглядывающий чемодан, медленно поднимает глаза на Лестрейнджа.
- Мне - уйти? - он будто искренне изумляется, и, что важнее, чувствует издевку в этом ровном тоне. Насколько Рабастан помнит, Деррик Мартелл из тех людей, которых называют хорошими - а значит, ему придется постараться.
- Да, мистер Мартелл. Я благодарен вам за то, что вы сделали для Эммалайн и моего сына, но сейчас вам придется уйти.
И Деррик вскипает - эта благодарность, заслуженная, но тем еще более ядовитая, его задевает.
Слово за слово - и он повышает голос. Слово за слово - и он выкрикивает все эти подходящие случаю оскорбления в адрес и Лестрейнджа, и Эммалайн. Слово за слово - и он повторяет, что сына он никому не отдаст, что никто его не заставит отдать Родерика.
Слово за слово - и Лестрейндж включается в игру: соседи по этажу в своих однотипных картинках затихают, прислушиваясь к разворачивающейся за стенкой драме. История, будто целиком позаимствованная из мыльных опер, которые смотрят эти женщины, история про давнюю страсть, про тайную беременность, про пятнадцать лет брака и измену, про возвращение любовника из тюрьмы - последнее знакомо многим из обитательниц дома на Делэнси, и они слушают, стараясь не пропустить ни слова, чувствуя мысленное удовлетворение от сознания того, что эта богатая дамочка, повадившаяся сюда бегать с утра пораньше, такая же, как они, с теми же заботами и теми же проблемами, от которых не спасают деньги и что, может, сейчас ее мужики подерутся, а если верх одержит муж, то наверняка еще и разукрасит физиономию и ей - проста и понятна как Люмос, и Лестрейндж, проговаривая все то, что велела ему сказать Вэнс, ничуть не кривит душой, и с особенным мстительным и немного постыдным удовольствием ставит Деррика перед фактом: его жена бегает сюда каждый день, чтобы прыгнуть в постель с ним.
И Деррик, разумеется, переходит от слов к действиям.
Он бьет неумело, довольно слабо, хотя решительно. Лестрейндж, которого били куда сильнее и куда профессиональнее, пропускает удар, памятуя о просьбе Эммалайн, но Деррику этого мало - одного удара мало. Решая, что от драки вреда не будет, ответить Лестрейндж уже не может - с мыслями о насилии зелье Вэнс еще справляется, здесь все отлично, но вот сжимая кулак, он едва может поднять руку, и Деррик снова толкает его, пока они оба не валятся на пол, опрокидывая ящик, используемвй вместо стола, сбивая койку и чемодан Эммалайн, аккуратно стоящий возле стены.
Лестрейндж тут же группируется, перекатывается в сторону, готовый вскочить на ноги - а вот Деррик Мартелл не поднимается: упал куда неудачнее, ударился об ящик, но дышит - его грудь рывкам поднимается под рубашкой.

Пока Вэнс раздевается, Лестрейндж раздевает ее мужа и складывает его одежду рядом, в стопку рядом с одеждой Эммалайн - брюки, рубашка, легкий пиджак, туфли на пол, рядом с койкой.
Вокруг тихо - в соседних квартирах прислушиваются к происходящему.
Ждут. Не пропустят ни слова.

Принимая у Вэнс палочку и второй флакон оборотного зелья, он кивает - волшебная палочка теплеет в руке. На ней нет ограничений, и все, что удерживает его, это ментальный блоки  - но и это ненадолго.
- Я аппарирую с этой палочкой и, если придется, буду ее использовать для самообороны.
Но, скорее всего, не придется.
Лестрейндж встряхивает флакон, выдергивает пробку, но не торопится бросать в него волосы Мартелла - зелье удачи действует, ему приходят в голову исключительно удачные идеи.
- Обойдемся без простыни. Когда завтра я не явлюсь в группу и мой надзирающий аврор узнает об этом, он придет сюда - и выяснит, что сегодня ночью меня куда-то увел неизвестный человек после громкой ссоры и драки. В неизвестном направлении.
То, о чем он говорит - намеренно выбирая нейтральные формулировки - почти безопасно, если не вдумываться, если сосредоточиться только на том, о чем говоришь, и единственный дискомфорт ему доставляет упоминание о том, что он пропустит группу.

Он споласкивает стакан под краном, отливает туда пару глотков оборотного - много и не нужно, им с Дерриком нужно только выйти из подъезда. Бросает туда свой волос, размешивает и, приподняв и усадив Мартелла к стене, вливает ему в безвольно полуоткрытый рот получившееся зелье. Мартелл без сознания, но Рабастан достаточно долго опекал брата в то время, пока тот был в коме, и даже без магии - он запрокидывает Мартеллу голову, встряхивает его как мешок, инициирует как может глотательный рефлекс. Зелье частично разливается по подбородку и голой груди Мартелла, но все же изменения начинаются - волосы темнеют, лицо теряет холеную округлость, черты заостряются...
Остатки волос Мартелла, которые использовала Эммалайн, Лестрейндж использует для себя, торопливо надевая на Мартелла снятую с себя одежду - и когда у стены обмякает тело Рабастана Лестрейнджа, переодевается сам, надевая пиджак Мартелла - достаточно для случайного свидетеля, мужчина в светлом пиджаке пришел в дом - мужчина в светлом пиджаке ушел отсюда.

- Встретимся в коттедже, - говорит он Эммалайн, которая уже готова - готова изображать своего мужа там, куда собирается отправиться. У него есть мысль, куда она собирается отправиться - но он старательно не думает об этом, это он умеет.
Головная боль от того, что происходит, пока еще купируется выпитым вечером зельем - он еще может выполнять свою часть плана Вэнс, и еще способен двигаться.
Наверное, стоит сказать что-то еще - вроде того, что у них все получится - но Лестрейндж не говорит: у них и так все получится, и Феликс Фелицис им поможет.

Когда он поднимает Мартелла на ноги, обхватывая его за ребра, придерживая за плечи, тот громко стонет, но на большее его не хватает.
Лестрейндж выходит из квартиры, практически таща Мартелла за собой, идет мимо чужих дверей - большинство закрыто, но за некоторыми слышна напряженная, выжидающая тишина.
Когда они спускаются по лестнице, им навстречу попадается женщина, замотанная в темные платки с головы до ног, одни глаза видны. Она опускает голову, торопливо проскальзывая мимо спускающихся, обдавая их запахом баранины и мускуса, и Мартелл снова стонет, дергается, приходя в себя.
Рабастан без затей хочет ударить его головой о стену, но его собственная голова реагирует на это предсказуемой вспышкой боли, куда сильнее, чем прежде, и зелье не справляется. в глазах двоится, ступени уходят из-под ног, они оба падают с лестницы, с грохотом, с проклятиями, даже Мартелл подает голос - стонет, ругается, но недолго: задевает в падении стоящие в подъезде на цепи велосипеды, обрушивает их на себя с лязгом и шумом, и снова затихает.
Лестрейндж вытаскивает его из подъезда - во многих окнах, особенно третьего этажа - видны темные силуэты.
Тащит в сторону, прочь от дома, туда, где Делэнси заканчивается мрачным тупиком - и оттуда уже аппарирует, убедившись, что никто за ними не следит.

Аппарирует почти к самому гаражу за белым забором, тащит Мартелла на крыльцо, собирается использовать алохомору, думая, как Эммалайн затем объяснит, что ей потребовалось открывать чарами, но все же пробует дверь - она не заперта! Еще немного удачи - совсем капелька.
Деррик снова стонет, его волосы светлеют, он тяжелеет.
Лестрейндж торопливо вталкивает его в дом и закрывает дверь за своей спиной под женский крик:
- Деррик! Деррик, это ты? Что-то случилось?
- Ничего! Все в порядке! - отзывается он, прислоняясь спиной к двери, слыша, как женщина ходит за разделяющим участки забором.
- Ты уверен? Тебе не нужна помощь?
- Уверен. Спасибо, все в порядке.
Если она все же решит постучать в дверь, что он будет делать?
Что он сможет сделать?
Но тишина не нарушается стуком - женщина оставляет его в покое, и Лестрейндж перешагивает через тело Мартелла, направляясь на кухню, где в луже разлитого виски валяется разбитая бутылка.
Он пьет из-под крана, садится за стол, кладя руки на столешницу.
Ему не нужен свет. Закрывая глаза, Лестрейндж принимается ждать - либо Эммалайн, либо другого знака. Знака, что у нее все получилось.

Он это чувствует - как будто приливная волна, к нему приходит это ощущение. Нет, не силы - он чистокровный маг из рода, в котором поколение за поколением не было магглов, он и так силен - но другого. Целостности. Власти. Ответственности.
Если это чувствовал Рудольфус ежедневно, ежеминутно...
Эту связь с поколениями предков, с магией, которая всегда рядом.
А как, должно быть, это ощущается на землях рода.

Головная боль не проходит, но родовая защита справляется, делает ее едва заметной, даже когда Рабастан позволяет себе подумать о том, как именно Деррик Мартелл должен умереть - в этом у него нет сомнений. Они оба должны умереть, и не потому что Лестрейндж ревнив или хочет реванша за годы, которые Мартелл провел с Вэнс - а потому что это правильно. Потому что Мартелл не отступится, не угомонится. Потому что убийство Рудольфуса и Беллатрисы должно сойти с рук Эммалайн и Рабастану.
Потому что Рабастан должен исчезнуть - пасть жертвой Мартелла вместе с остальными. Мстительного, оскорбленного, сошедшего с ума Мартелла.

Он впускает Эммалайн, оглядывает ее с головы до ног.
- Беллатриса тоже? - в смерти Рудольфуса нет сомнений - он это чувствует, знает, неозможно ошибиться, и, будучи главой Рода, он должен знать, жива ли Беллатриса - но Рабастан еще не освоился в этом новом статусе, с него пока хватает и этих ппервых впечатлений, он еще не научился распознавать, как ощущается каждый член рода, как ощущается их жизнь или смерть.
- Почему бы тебе не вызвать Аврорат? - Лестрейндж отгоняет это желание прямо сейчас начать разбираться с тем, что дает ему этот статус главы рода. - Догадавшись, где мы, ты аппарируешь сюда...
Он с помощью волшебной палочки Вэнс перемещается на пару футов правее, протягивает деревяшку ей.
- Не забудь переодеться в свою одежду. Итак, аппарируешь сюда, видишь нас - определенно, дела плохи, не так ли? Мы оба в крови - один из нас в чужой, - Лестрейндж бросает короткий взгляд на по-прежнему оглушенного Мартелла, требовательно вытягивает руку - на сей раз за его палочкой. - Что же ты делаешь? Ты не желаешь вреда своему мужу - но и искренне переживаешь за меня. Ты кастуешь чары вызова - ты уверена, что дракклов Аврорат тебе поможет, потому что это их работа - помогать тем, кто в опасности. Что ты делаешь потом? Пытаешься обезвредить мужа - ничео серьезного, может быть, Ступефай? Петрификус? Мимо! Зато он отвечает тебе Империо - он знает, что все кончено, он только что стал убийцей. Может, ему понравилось? Может, он возненавидел себя? Может, он хочет, чтобы все закончилось не только для него?..
Он переводит дыхание, зная - чувствуя - что прямо сейчас они с Вэнс создадут нечто гениальное. Феликс Фелицис заставляет его говорить, развязывает язык.
- Как близко ты сможешь подойти к огню, Эммс? Насколько близко, чтобы прибывшие на твой вызов авроры поверили, что ты была под Подвластием и собиралась войти в Адское пламя, чтобы присоединиться к мужу и уже мертвому или умирающему к этому моменту любовнику?
Адское пламя уничтожает все следы - тела, волшбные палочки, все - если его вовремя не затушить, а сейчас Лестрейндж способен сжечь пол-Англии.
И Феликс Фелицис позаботится о том, чтобы знание Деррика Мартелла о темномагических чарах объяснялось чем-то очевидным.
- Я исчезну - буду считаться мертвым, официально. Никаких проверок блок-корректоров, никакой, даже поверхностной легиллеменции, никакого веритасерума. Мартелл станет моим убийцей и убийцей моего брата и его жены. Ты - жертва, и на это Министерство должно пойти, если не хочет объяснять, почему я не мог даже прибегнуть к самообороне, почему Мартелл смог сделать все это... Я наконец-то смогу уехать - без поводка, без этого вечного ошейника, без Рудольфуса. Англия сидит у меня в печенках, я сыт по горло и Англией, и Азкабаном, и Министерством. Ты поедешь со мной?
Она может сказать "нет". Может остаться в Англии - и знать, что он не оставит в покое ни ее, ни сына.
Но может сказать "да" - и эта мысль по-настоящему нравится Рабастану.
Эммалайн Вэнс может просто сказать ему "да".

Его состояние сродни лихорадке - он едва можт стоять на месте, едва может дождаться ответа Вэнс.
Он разыгрывал эту партию несколько лет: пятнадцать лет назад он пошел на предательство того, во что верил в прошлом, того, что имело смысл и за что и он сам, и его семья убивали - и все ради того, чтобы получить возможность выйти из игры, уехать. В каком-то смысле, начать все заново.
В чем была его ошибка в прошлый раз, Лестрейндж зает и сам: он запросил слишком многого. Думал, что сможет держать под контролем слишком многоею Думал, что успеет обеспечить себе как можо лучшие пути отхода - и тянул. Положился на Скримджера и забыл, что даже Министр Магии ничего не решает в одиночку.
Сейчас Лестрейндж такой ошибки не допускает.
Он больше никого не спасает - только себя.
Он больше ни с кем не договаривается и ни на кого не рассчитывает, кроме себя и Вэнс.
Когда не думаешь о других, принимать правильные решения легче.
Рудольфус мертв, руки Рабастана развязаны. Мартелл тоже должен умереть, чтобы Эммалайн могла рассказать подходящую историю.

Когда она отвечает - вполне официально, называя его по имени, на его вполне официальное приглашение - это становится еще одним камнем в основание будущего, которое начинается прямо сейчас.
- Спасибо. Я дам тебе знать, где меня найти. - Он переводит дыхание, позволяет себе коснуться щеки Вэнс, потянуть ее за прядь волос. - Заканчиваем здесь.

И они заканчивают.
Переодевают Мартелла обратно в его одежду, тщательно воссоздают декорации к последнему акту - под Империо приведенный в чувство Деррик Мартелл крушит кухню. В соседнем доме вспыхивает свет, за шторами видны вытянутые силуэты мужчины и женщины - свидетелей этой последней вспышки ярости.
Ссора выплескивается на крыльцо, на глаза беззащитного садового гнома. Мартелл выкрикивает проклятия и обвинения в адрес неверной жены, однако кое-что в его речах должно показаться бредом, и не только магглам-соседям, но и всем, кто будет чистить их память ради сохранности Статута - бредом, свидетельствующим о поврежденном рассудке или состоянии аффекта.
Мартелл угрожает Эммалайн волшебной палочкой, позади него, в доме, разгорается Адское пламя, с жадностью поглощая занавески модного оттенка, серебряные рамочки для колдо и фотографий, полированнную мебель...
Что остается Эммалайн, которой чудом - муж отвлекается на любовника, отбрасывает его Петрификусом обратно в горящую гостиную - удается выскочить из дома?
Только вызвать Аврорат.
- Империо! - кричит Мартелл, вновь появляясь на крыльце. Его глаза блестят как стеклянные шарики, движения чересчур дерганные, неестественныее, но у состояния "не отвечает за свои действия" одни и те же симптомы, чем бы это состояние не было вызвано.
- Империо! Ты должна умереть вместе с ним! Ты должна умереть! - выкрикивает Мартелл, размахивая палочкой.
Прибывающие авроры обезоруживают его Экспеллиармусом, палочка отлетает к самому забору, Феликс Фелицис не даст ей потеряться или сломаться - чары на ней должны частично подтвердить историю Эммалайн. а частично заполнить недостающие пробелы.

Лишившись волшебной палочки, Мартелл не ждет, когда разберутся с ним - с неразборчивыми проклятиями он скрывается в доме, охваченном пламенем и клубами дыма.
Рабастан ждет его в центре гостиной, на нетронутом пламенем пятачке, останавливает, смотрит в дикие, затянутые Империо глаза.
- Жди здесь Эммалайн. Никуда не уходи.
Что-то, похожее на судорогу, пробегает по лицу Мартелла, его плечи расслабляются, он довольно кивает - Империо у Рабастана всегда получалось лучше двух остальных непростительных.
Когда от жара лопаются стекла, перед самым взрывов газа, Лестрейндж аппарирует.

В своей квартире в Камдене, убедившись, что никто из соседей еще не воспользовался тем, что входная дверь только прикрыта, но не заперта, Лестрейндж торопливо перебирает чемодан Эммалайн, находит несколько колдографий Родерика, на обороте одной из них пишет "Мутабор". Вэнс должна быть убедительна в своем незнании, где он, на тот случай, если ее спросят под сывороткой правды - должна быть максимально правдивой, говоря, что в последний раз она видела Рабастана Лестрейнджа, когда ее муж оглушил его в горящем доме.
Затолкав колдографии подальше в чемодан, Лестрейндж аппарирует вновь.
Пятнадцать с лишним лет назад Шарлотта Трэверс сказала ему, что младшие в роду должны помогать друг другу. Они оба больше не младшие в роду, но Лестрейндж уверен, что это ничего не меняет: Шарлотта даст ему безопасное место, чтобы дождаться Вэнс, даст оборотное и возьмет совсем немного за это, услышав о Родерике.