Видимо, ей все же неуютно голышом под платьем, потому что в супермаркете она в первую очередь торопится в отдел с женским бельем. Айк, который вообще собирался дождаться ее в тачке, но передумал, когда она замялась на парковке, а потом посмотрела на него с вопросом, остается в центральном переходе, избегая таращиться на нее, бродящую между табличек с броскими надписями "распродажа" - будний день, вечер, в супермаркете немало людей, но все деловито спешат по своим делами, не особенно присматриваясь к окружающим.
После уличной жары в супермаркете прохладно, но Айк бы с большим удовольствием поторчал на парковке, выкурил бы сигарету, послушал радио - сопровождать ее в магазин кажется ему чем-то интимным, ничуть не менее интимным, чем купать или готовить ей завтрак: попранные границы сложно будет вернуть на места.
А придется, и он напоминает себе об этом: сейчас он отвезет ее в клуб и они оба забудут о произошедшем. Этот урод больше до нее не доберется - ни до кого больше не доберется - и Айк, если честно, сомневается, что его приятели будут ее искать. Для нее это будет хорошим уроком, напоминающим, что стоит быть осторожнее, а он останется наедине с вопоминаниями.
Воспоминаний у него целая коллекция, Айк знает, как это бывает - и даже допускает, что теперь она не захочет больше трепаться с ним о прочитанных книгах или приносить то, что ей понравилось. Это нормально, он ей сам велел забыть обо всем, а это значит, и о том, какую роль сыграл во всем этом, тоже - останется просто легкий дискомфорт и она начнет его избегать, как только немного придет в себя. Это совершенно нормально, повторяет себе еще раз Айк, разлядывая через стекло полки с носками, мужскими и женскими, всех размеров и цветов, сложенных по единой схеме - прямо-таки гипнотическое зрелище, хорошо отвлекает от размышлений о том, какие трусы ей нравятся, и выберет ли она что-то вроде того, в чем выступает, или отдаст предпочтение совсем другому фасону.

После окончания эпопеи с трусами - это не заняло, наверное, и двадцати минут, а кажется, как будто прошел целый час, и курить хочется еще сильнее - они отправляются в косметический отдел, и перед стендом с автозагаром она пасует. Впрочем, Айк и сам чувствует себя не слишком уверенно - в первую очередь, потому что продавшица отдела, высокая яркая блондинка, явно не пренебрегающая автозагаром, из-за чего ее белая майка кажется просто ослепительно белой на фоне смуглой кожи, разглядывает их обоих так, как будто собирается дать описание в полиции, но не подходит, чтобы предложить помощь.
Может, они и правда выглядят странно - Айк это допускает, особенно учитывая, что у Нади синяки и на лице, и на руках, и на ногах. Некоторые почти незаметные на улице, но в этом искусственном холодном свете бросаются в глаза, и в целом, ему понятно, почему она хочет сбежать - наверное, с нее вообще достаточно бесстыдных разглядываний, учитывая, что ночью придется выйти на сцену и завести публику.
- Должно, - коротко отвечает Айк, изучая этикетки в поисках знакомых - вряд ли за несколько прошедших лет косметологические компании полностью сменили и внешний вид своей продукции, и название, а на память он не жалуется.
Надя так и страдает рядом - ему кажется, что страдает, тяготится этим, потому что крутится на месте, смотрит куда угодно, кроме стенда, а затем и вовсе предлагает Айку выбрать самому.

Но и на этом не останавливается.
Он поворачивается к ней едва ли не испуганный.
- Что я люблю? - переспрашивает, удивленный донельзя.
Прослеживает за ее взглядом, натыкается на тележку с мороженым, и кое-что встает на свои места - кое-что, но не все.
Например, почему она спрашивает у него, можно ли ей купить чертов коктейль. Например, почему хочет купить и ему тоже.
Нам, говорит. Куплю нам, можно?
Интересно, если он скажет, что нельзя, она только кивнет и будет терпеливо ждать, когда он решит, какой автозагар ей взять?
Во Флориде это может быть очень опасным - вот так слушать другого человека, доверять тому, о ком практически ничего не знаешь, и она, видимо, уже поплатилась за это. Айк надеется, что урок усвоен - но вот она опять спрашивает у него, можно ли ей что-то сделать.
- Нет, не особенно. Слишком сладко, не люблю. Иди, купи себе, я разберусь здесь и догоню тебя.
Ему даже не приходит в голову, что она хочет его поблагодарить - и, наверное, это к лучшему: что ему делать с благодарностью в виде молочного коктейля?

Он покупает три флакона - два одинаковых для тела, ему показалось, что оттенок ей подойдет, чтобы ей наверняка хватило вымазаться с ног до шеи, и еще один, посветлее, для лица. Продавщица с сомнением заверяет его, что они стойкие, не стираются просто одеждой, а потом хорошо отстирываются - то, что нужно.
Айк находит Надю у тележки, она держит в руках нечто невероятное - целый замок в виде молочного коктейля, на украшение которого, кажется, пошло все, что нашлось в тележке. У него челюсть ноет от одного вида этого монстра, как будто он пропустил удар - он протягивает ей пакет с логотипом косметической фирмы, но у нее обе руки заняты стаканом, так что он хмыкает и кивает на выход.
- Девчонка-консультант обещала, что грим не потечет, если ты не влезешь с ним под душ. Но с одежды придется отстирывать вручную.
Впрочем, какая там у них одежда - шнурки, веревочки и ленты.
- Это то, что ты любишь? - все же спрашивает он, кивая на коктейль, на все это безобразие, разноцветное, пахнущее как кондитерское облако.
Да сколько ей лет, вдруг думает он. Сколько ей лет - с ее любовью к молочным коктейлям с детскими украшениями и четырехлетней дочерью.
- Сколько тебе? Лет, в смысле.

- Не тяни до выступления, - советует ей Айк в ответ на этот робкий вопрос - надо ли идти. - И Руби не жди. Загляни к шефу сама и отпросись на сегодня. Может, успею тебя отвезти и вернуться к открытию, поэтому не тяни.
И все же она сидит, цепко зажав в руках опустевший стакан, от удовольствия, с которым тянула эту холодную сладость через трубочку, следов почти не осталось, как будто одного вида "Катманду" хватило, чтобы забыть о радости.
Нет, думает Айк, сегодня она не выступит - или выступит так, что Эд на нее час орать будет, пока глотку не сорвет.
Он забирает у нее пустой стакан, еще хранящий прохладу, и она будто просыпается - благодарит его, как-то нервозно к нему качается, целует в щеку.
Айк, шарящий в поисках сигаретной пачки в кармане, вздергивает голову - но она уже спрыгивает с подножки, бежит ко входу.
Айк сует в зубы сигарету, встряхивает стакан - пусто, она до последней капли выпила, даже трубочку вытащила и облизала.
Двадцать два, ты подумай.

Чтобы не бросилось в глаза, что они вместе приехали, Айк курит прямо возле тачки, привалившись к нагретому солнцем боку пикапа - раздумывает о том, сможет ли полиция выйти на "Катманду" и на Надю. Автомобиль Эда уже тут - он сегодня рано, Айку кажется, что это как-то связано с копом. Коп приезжает все раньше, прямо к самому открытию - и Эд тоже, а что уж у них за дела, Айк не знает и знать не хочет: первое правило спокойной жизни - не лезь в чужие дела.
Это и к лучшему, что Эд уже приехал - Айк думает, сейчас Надя быстренько самые заметные синяки, которые из-под платья видать, замажет, у Эда отпросится, тот ее отпустит и он, Айк, ее у самого выхода и перехватит. Не то что есть большая необходимости ее отвозить - тут в квартале остановка автобуса, и время раннее, но Айку будет спокойнее, если он будет знать, что она ни в какое приключение не вляпалась по пути, что добралась до дома и вечер проведет в безопасности и порядке, да еще пока остальных девчонок не будет. Толком, может, в ванной поваляется, поспит еще - без расспросов и без дерганий.

Но, видимо, он слишком оптимистичную картинку себе напредставлял, потому что когда входит в клуб, здоровается с Фрэнком, который уже расставляет столы, Шейла кружит по залу как акула, вкусившая крови, даже к ним подходит, хотя обычно считает ниже своего достоинства болтать со стаффом. Она вроде как была тут номером один, пока не появилась Руби - но до сих пор свою публику имеет, и на нее мужики ходят месяц за месяцем, так что у нее есть эти замашки кинозвезды, от которых Айка коробит: много мозгов не надо, чтобы трясти на сцене сиськами, а она так держится, будто Шекспира читает.
Коробит его и от этого обращения снисходительного "мальчики" - ему за сорок, у него Пурпурное сердце и Бронзовая звезда, награды ему вручал трехзвездный генерал, прикативший прямо из Белого дома ради такого, и ему не нравится, когда стриптизерка ведет себя с ним как с мусором, но, понятно, куда больше его цепляет то, о чем она говорит.
- Высококлассным это место не станет, даже если тут не только администратор, но и швейцар на входе будет, - говорит Фрэнк - Айк знает, что Фрэнку это место не по душе и работает он тут не по зову души: его подружка ждет ребенка, через пару месяцев рожать, и для него в клубе - это подработка, временное место, чтобы к семье поближе держаться, а так-то он собирается в частный сектор к друзьям податься, в частную военную компанию, и его там только и ждут, чтобы послать за океан. Айк, когда узнал - они быстро друг друга вычислили, сказалась профессиональная, что ли, чуйка - все думал, не попросить ли и за него словечко замолвить, они с Фрэнком вроде поладили, но так и не решился: и так знал, что с его прошлым никто его к пушке близко не подпустит, даже в частном секторе, ну и не хотелось Фрэнку всю подноготную вываливать, не до такой степени у них дружба окрепла.

Шейла зло прищуривается, от чего сразу становится похожа на глубоководную рыбу.
- Так что тебя здесь держит? Может, мне сказать Эду, что охранник считает клуб недостаточно хорошим? - она поворачивается к Айку. - А ты? Тоже чем-то недоволен?
Айк ставит на пол стул, пододвигает к столу, мотает головой:
- Все ок... А что Эд с девчонкой сделает? Вернет паспорт и пусть идет куда хочет?
Шейла тонким мизинцем стирает помаду, собравшуюся в углу рта - наверное, это должно смотреться эротично, но сейчас, пока не выключен верхний свет, пока она еще не играет роль, выглядит это просто неопрятным жестом.
- Это вряд ли, - наконец говорит она многозначительно. - В последнее время дела у нее шли так себе, она почти не зарабатывала, а сама обслуживала кого-то на стороне. Эд ей сейчас такую неустойку насчитает, она ему еще и должна окажется, если не захочет, чтобы за ней бюро иммиграции бегало.
- И будет бесплатно тут танцевать? - снова спрашивает Айк, но Шейле уже надоел этот разговор о ком-то кроме нее любимой.
- Чтоб атмосферу портить? - фыркает она. - Нет, у Эда есть способы с нее поиметь, даже если здесь она больше никому не интересна.
Она снова улыбается, еще многозначительнее, и отплывает, покачивая задницей в короткой узкой юбке, настолько короткой, что видны резинки чулок.

Значит, отпросилась.
Айк надеется, что не выглядит слишком довольным этим фактом - за годы в тюрьме привык все держать в себе, чем меньше о нем знают, тем меньше рычагов давления, расчет простой, так что он коротко кивает, ставит очередной стул, который держал.
- Я быстро, - говорит Фрэнку - тот пожимает плечами: до открытия еще есть время, он справится и один.
Шейла, наклонившись над стойкой, что-то говорит Дюку, который расставляет пивные стаканы - расставляет-расставляет и вдруг как глянет на Надю. Айк из-за расстояния не видит его лица, но что-то в позе Дюка, в развороте плеч его цепляет - в том, как он смотрит на Надю.
Это заставляет и самого Айка посмотреть на нее внимательнее - вроде, она должна быть довольной, не придется выходить на сцену сегодня, сможет передохнуть, прийти в себя, только она не выглядит довольной. Ни следа от той девушки, которая жмурилась от счастья, потягивая коктейль, подставляя локоть солнцу, выставляя его из окна пикапа. Ни следа, как будто ее и не было, как будто ему показалось - и это странно, с чего бы ей быть такой бледной.
Или слова Шейлы оказались правдой - и Эд просто избавляется от девушки, которую счел бесперспективной?

Они снова садятся в тачку, там совсем душно - Айк опускает стекло, впуская в салон плотный влажный воздух с океана, выворачивает с парковки.
- Тебе придется объяснить, куда ехать... Эй. Эй, Надя? Все в порядке? Тебя отпустили на сегодня?
Слова Шейлы, которая казалась вполне уверенной в своей правоте, последний взгляд Дюка, то, что сама Надя сказала - что Эд велел отвезти ее.
Айк работает в "Катманду" чуть больше полугода - и ни разу еще Эд не дергал вышибал, чтобы отвезти девушек куда бы то ни было, даже под Рождество, когда до Флориды докатилась волна БЛМ и тут были беспорядки. А теперь такая щедрость - отвезти на квартиру, хотя еще даже не глухая ночь и такси не вот перегружены.
- Все в порядке? - еще раз спрашивает он, поворачивается - дорожное движение в этой части города не так чтобы интенсивное. - На тебе лица нет, он тебя уволил? Выкинул из клуба?

За ней кто-то приедет, чтобы забрать ее из квартиры - потому что Эд ее продал. Продал, она так и говорит: он ее кому-то отдает, кому-то продает.
Есть способы с нее поиметь, вспоминаются слова Шейлы.
Айк, должно быть, на секунду теряет фокус происходящего, потому что подрезает какую-то тачку, не заметив ее поворотников, и водитель сигналит. Сигнал отрезвляет, помогает вернуться - помогает услышать, что она еше говорит.
О чем просит.
Помочь ей сбежать, вот о чем, как будто у них тут ебаная работорговля, подземная железная дорога и все в этом духе - потому что один человек кому-то продал другого человека.
Это ни на чем не основано, но он думает о том контейнере - о камере, о матрасе под чехлом. Почему-то он сомневается, что речь идет о том, что она попадет куда-то, где получит нормальную работу - может быть, помощницы по дому, официантки или администратора. Скорее всего, дело в том, что кто-то хочет получить то, что нельзя получить никак иначе, чем за деньги, чем от нелегалки с просроченной визой, которая даже не может обратиться в полицию, если не хочет получить огромный штраф и тюремный срок.

Каким-то чудом прямо перед пикапом выпарковывается форд - Айк дергает пикап в этот просвет, ему опять сигналят, кто-то высовывается из окна и орет, что он водит как ниггер, что было бы смешно, если бы Айк мог посмеяться, но ему не до напряженной дорожной ситуации на бульваре.
Сначала, вот умора, он даже хочет спросить, почему - что не так, почему Эд решил ее кому-то отдать, продать, может, можно с ним поговорить, пообещать придумать новый танец, новый образ, новый костюм, а потом думает: да какая разница. Какая разница, почему - даже если она уговорит Эда сегодня, как-то с ним договорится, то когда наступит следующий раз? Завтра? Через неделю?
Он не заглушил двигатель, пикап слабо потряхивает, аварийка отражается в хромированных деталях стоящего позади мерседеса.
Айк барабанит по рулевой оплетке - неритмично, просто чтобы заглушит ее голос, все еще звучащий в ушах.
Такой жалобный, такой... Как вчера.

Она сидит на соседнем сиденье, обхватив себя за плечи - какая-то сломанная, потерянная.
Айк вцепляется в руль, чтобы не вцепиться в нее - это желание похоже на волну, которая накрывает с головой и под которой сложно дышать, так ему хочется сгрести ее в руки и отвезти к себе.
Впрочем, насчет того, куда отвезти, это хорошая мысль: Эд не знает, где он живет, даже при устройстве на работу спросил лишь о том, сколько Айку добираться до клуба и не станет ли дорога причиной опозданий. Там он не будет ее искать - а Айку будет спокойнее, если она будет под присмотром, пока не решит, что делать дальше.
- У тебя есть мысль, куда пойти? - может, она просто не хочет говорить ему, не хочет, чтобы он знал, где она - доверять ей ему особенно не с чего, вчера все объяснялось шоковым состоянием, сегодня она может не хотеть оставлять свой новый адрес человеку, работающему на Эда. - Я не выспрашиваю, не хочешь, чтобы я знал - без проблем, но тебе есть, куда пойти?
Она смотрит в ответ - в огнях проезжающих мимо автомобилей, в электрических отстветах вывесок и реклам синяк почти не заметен, но она выглядит еще моложе.
На свои двадцать два, приходит ему на ум.

- Хорошо, - говорит Айк, хотя нет ничего хорошего - и куда бы она пошла? Просто слонялась бы по улицам? Ночевала бы на пляже, избегая патрулей?
- Я знаю, куда тебя отвезти, пока ты не придумаешь, как быть. С этим разобрались. Дальше. Что с вещами? Надо забрать вещи? Паспорт, водительское удостверение? Мне в любом случае хорошо бы знать, куда я тебя отвез, а тебе хорошо бы показаться, если не все девушки уже уехали в клуб - на тот случай, если Эд решит, что все не так просто. Когда за тобой приедут, ты знаешь? Мы успеем до того?
А если не успеют?
Айк прикидывает варианты: в этом случае ему лучше идти с ней.
Не так уж ему и нравится работа в "Катманду", как и квартира, которую он снимает - не настолько, чтобы просто высадить ее прямо здесь и забыть.

Айк смотрит на этот ее телефон, будто из прошлого века телефон, потом снова кивает:
- Избавься от него. Оставь там, не забирай с собой.
Он не знает, можно ли по нему вычислить ее местонахождение без участия полиции, не шарит во всех этих технических штуках, да и телефон старой модели, но, думает, на всякий случай. Чтобы быть уверенными.
Она все еще немного заторможена - все еще похожа на себя вчерашнюю (Айку кажется, он теперь любое ее состояние будет измерять по шкале ее-вчерашней), но разговаривает намного более связно, участвует в происходящем, даже находит точный адрес, где находится квартира.
Это недалеко - на автобусе приличный крюк, но на автомобиле всего ничего, значит, нужно будет придумать для Эда какое-нибудь объяснение своей задержки, ставит мысленную пометку Айк, трогая пикап с места и встраивая его в поток автомобилей.
У них есть час - вполне хватит, чтобы забрать вещи и свалить, а для Эда он придумает что-то вроде спущенного колеса или аварии на съезде на бульвар: если попасть к самому происшествию, то можно потерять не меньше получаса, пока копы не разберутся с затором и движение не восстановится. Но это все успеется - пока же он выжимает из пикапа всю разрешенную скорость, следя только за тем, чтобы не среагировал дорожный патруль или камеры, и до района, где находится квартира, они добираются за рекордные или типа того минут десять.

Он ждет на площадке - в квартире одна из девочек, так что ему лучше не светится. Ждет, закуривает, поглядывает на часы - и когда она выскакивает из дверей чуть ли не к нему в объятия, он обхватывает ее, прижимая к себе, чтобы затормозить инерцию. Она снова дрожит, даже заикается - снова едва говорит, акцент проступает ярче, этот мягкий, напевный акцент, совсем другие звуки, чем те, к которым привычно его ухо, ухо уроженца Иллинойса.
Она вновь сыпет отдельными словами, будто разучилась говорить - но Айк понимает, сразу же понимает, выкидывает сигарету, растирает подошвой, кладет руку ей на лицо, закрывая рот: старается не нажимать, старается не напугать, гладит по спине, как испуганную кошку.
- Тихо. Все в порядке. Мы сейчас уйдем.
И уходить нужно очень быстро: потому что девчонка в квартире скажет, что Надя только что была здесь, так что прятаться этажом выше не вариант, лучше убраться как можно быстрее и дальше.

Волоча Надю за собой - так и прижимая ее к своему боку, стараясь не обращать внимания на ее грудь, прижимающуюся к его предплечью, упругую и мягкую одновременно, - Айк оказывается возле узкого окна лестничной клетки, смотрит сквозь пыльное стекло, держась так, чтобы его было не видно снизу.
Черная машина - внедорожник, занявший чуть ли не весь двор у подъезда - как она и сказала. Двое крупных парней, неторопливо заходящих в подъезд.
Всего третий этаж - Айк слышит, как приходит в движение лифт, тащит Надю к лестничной клетке, прислушивается, но не похоже, чтобы кто-то поднимался по лестнице: они не ждут, что она попытается удрать, наверняка зная, что бежать ей некуда, поэтому не разделяются.

Айк перехватывает у нее сумку - мог бы и не стараться, сумка совсем легкая - крепко держит Надя за руку
- По лестнице, - говорит одними губами: снизу слышно, как переговариваются те двое, пока ждут лифт, слов не разобрать, зато хорошо слышны веселые интонации, затем раздается смех, они оба смеются, наверное, шутка очень удачная.
Смех скрывается за лязганьем лифта.
Айк подталкивает Надю перед собой - и вот теперь они принимаются спускаться, выметаются из подъезда, Айк сразу забирает за угол, торопясь уйти в тень, куда не попадает свет от тусклого фонаря над подъездной дверью, чтобы не дать себя заметить, если одному из них придет в голову выглянуть в окно.

Пикап стоит на своем месте, Айк забрасывает сумку ей под ноги, едва дожидается, когда она запрыгнет, и выжимает газ, не включая габаритных огней - вообще не хочет, чтобы пикап заметили.
Только когда они снова оказываются на бульваре, в плотном потоке машин, где легко затеряться - около десяти вечера, Майами просыпается - он выдыхает, перестает всматриваться в зеркало заднего вида.
- Я вернусь в клуб, - говорит, не поворачиваясь к ней. - Но ты не дергайся. Я не скажу Эду, где ты.
Она может и не верить - и может уйти, пока его не будет, и Айк знает об этом, и намерен оставить ей эту возможность, но это не важно: он все равно не собирается говорить Эду, что увез ее от черной машины.

Они почти возле его дома, ехать осталось с минуту, когда ему звонит Эд. Айк молча показывает Наде экран телефона, удерживая руль второй рукой, делает знак молчать и нажимает на "ответить".
- Черт возьми, ты где?! - взрывается трубка голосом Эда, очень злого Эда. - И где, черт возьми, эта шлюха?! Куда ты ее отвез?
- Что, босс? - переспрашивает Айк, поворачивая на съезд. - Не понимаю. У меня тут кое-какой напряг...
- Что ты несешь! Какой напряг! Где эта дырка, я спрашиваю! Куда ты ее отвез! - вопросительная интонация полностью исчезает из голоса Эда, он просто орет, Айк меняет руки, чтобы переложить телефон к другому уху, чтобы Надя слышала.
- В квартире, босс. Я отвез ее в квартиру, куда она показала.
- Нет ее там! Нет ее! Куда ты ее дел?!
Айк называет адрес, останавливая пикап возле подъезда, лезет в задний карман за ключами, и, сжимая их, чтобы не звенели, сует Наде в руку, а потом кивает на подъезд, мол, иди.
- Она сказала, вы велели отвезти ее в квартиру, я туда и отвез. Да что не так-то? - Айк надеется, что недоумение и возмущение в его голосе в правильных пропорциях. - Куда надо-то было? В душе не ебу, где она сейчас, меня тут копы остановили, босс, я почти у клуба...
- Ладно. Давай возвращайся. Расскажешь как следует, куда ты ее отвез, - буркает Эд и заканчивает вызов.

Айк убирает трубку, смотрит на Надю.
- У меня тебя не будут искать, так? Идти тебе некуда. Побудь у меня, пока не придумаешь, что делать, а я посмотрю, что можно сообразить насчет твоего паспорта и телефона. В холодильнике есть яйца, в морозилке что-то еще. Ешь, если захочешь. Я вернусь утром, после закрытия.

Эд мурыжит его, наверное, целый час - Айк снова и снова пересказывает выдуманную историю: девчонка сказала адрес, всю дорогу молчала, , Айк так и понял, что она уволена, за подробностями не лез, высадил возле подъезда и уехал, а на обратном пути его остановил патруль, пришлось объяснять за превышение, дуть в трубочку и ждать заполнение протокола.
Эд явно считает его туповатым - Эд всех считает глупее себя, сейчас это на руку Айку, он даже намеренно прикладывает кое-какие усилия: рассказывает, отвлекаясь, все время переводя тему на выписанный штраф, ругает копов, как будто это все, что его сейчас волнует, под конец, когда Эд, наверное, уже поняв, что ничего большего от Айка не получить, перестает наблюдать за ним слишком придирчиво, даже просит аванс. Наглость - но, кажется, именно это убеждает Эда в том, что Айк к бегству Нади не имеет никакого отношения.
Айк получает свой аванс - и Эд отправляет его работать: клуб уже открылся, охраннику стоит торчать на виду.
После разговора хочется курить; Айк встает на входе, подменяя Фрэнка, проверяющего возраст посетителей (где-то до полуночи "Катманду" изображает из себя нечто приличное), закуривает - и тут на парковку клуба въезжает тот самый внедорожник, который был у дома Нади. Айк узнает номера, ждет, что сейчас из него выйдут и те двое, уже знакомые ему - но вместо этого из "Катманду" выскакивает Эд, торопливо бежит к внедорожнику и скрывается на заднем сиденье. Взревев двигателем, внедорожник уезжает.

Ночь тянется спокойно - если кто из девушек и заинтересован отсутствием Нади, Шейла, должно быть, удовлетворяет их любопытство. С Фрэнком Айк тоже ничего не обсуждает, чтобы не вызвать подозрений - он и прежде не отличался разговорчивостью, да и Фрэнк не горит желанием поболтать. Девушки отматывают свою программу - Айк и не смотрит на сцену, больше занятый своими заботами, но попасть в кабинет Эда не выходит: тот заперт, и Айк не хочет привлекать к себе внимание, мозоля глаза возле кабинета.
Эд так и не возвращается - даже несмотря на то, что приезжает коп. Приезжает и увозит Руби сразу же после ее выступления. Шейла пытается воспротивиться, наверняка всерьез восприняв собственную фантазию насчет будущей должности администратора, но Руби отбривает ее парой хлестких фраз и сваливает, оставив желающих ее приватного танца ни с чем.
Может, Айк и ошибается, но ему и правда кажется, что сегодня веселье в "Катманду" какое-то вымученное, как будто у всех мысли заняты совершенно другими вещами - он прислушивается к разговорам, но никто не обсуждает ни отсутствие Куколки, ни вчерашний пожар в складах, и когда ночь, наконец, заканчивается, Айк чувствует себя разбитым и уставшим.

Возвращаясь домой - в квартиру, которая даже не тянет на дом - Айк не знает, будет ли там Надя. Не уверен, что она не предпочтет уйти, чуть собравшись с мыслями, останавливает тачку возле вагончика с уличной едой, долго смотрит на то, как креолка-владелица печет первую партию вафель, а потом покупает двойную порцию со всеми топпингами, что здесь есть, как будто эти вафли могут как-то повлиять на то, будет ли Надя сейчас в квартире, или нет.
Из-за вафель салон пикапа пропитывается ванилью, шоколадом и корицей - Айк поглядывает на промасленный пакет с сомнением, и с тем же сомнением поднимается по лестнице, держа пакет подмышкой, толкает дверь.

Она там, у него - ждет его, раз сварила кофе и приготовила омлет.
Ждет его возвращения - глядит неуверенно, чуть ли не с опаской, как будто не уверена, чего от него ждать, не уверена, чего бояться.
Айк осторожно прикрывает дверь, стараясь не глазеть на нее, в тонкой майке и коротких шортах она выглядит едва ли не более голой, чем прошлой ночью, и это даже странно.
Когда в последний раз кто-то варил кофе к его возвращению? Айк копается в памяти, но не может вспомнить - и чтобы не стоять столбом, стучит пальцем по закрытой двери, поворачивая замок.
- Закрывайся, когда меня нет. Не из-за Эда, но это не очень хороший район для тебя.
Но другого у него нет - ничего больше нет.

Айк тяжело проходит на кухню - на крошечной плите (большая ему ни к чему) и правда сковорода, накрытая крышкой - садится за стол, кладет пакет с вафлями, неопределенно жмет плечом.
- Эд уехал еще до полуночи с ребятами из той черной тачки и не вернулся. Про тебя никто не спрашивал - девушкам, наверное, что-то рассказала Шейла, но я старался прислушиваться к тому, что говорят у сцены, если вернутся приятели того ублюдка со складов. Я, вроде, не под подозрением, по крайней мере, ничто об этом не говорит. Кабинет он закрыл, когда уехал, завтра попробую приехать пораньше - договорился с Фрэнком, что открою сам, ему нужно задержаться, сходить с женой к врачу, так что погляжу, что там с замком, пока буду один. Скудный улов, нечем тебя порадовать. Это вафли, тебе. Ты ешь вафли? Они сладкие. Ты спала? Ела? Как ты вообще?

Она шуршит пакетом, чтобы добраться до вафель - тонкие руки, почти не загоревшие, со следами синяков, длинные ноги, волосы, собранные в хвост. Он видал ее одетой куда более провокационно, видал куда более раздетой - не далее, как прошлой ночью, и все равно никак не может перестать глазеть, пока она заглядывает в принесенный им сверток.
- Я положу, сиди.
Ему не трудно - просто немного странно. Немного странно, что она как будто ждала его, сварила кофе, приготовила что-то, и вот он пришел и может поесть готовое и завалиться спать, а не стоять у плиты, разогревая что-то из полуфабрикатов. Странно и как-то его смущает, как будто все неправильно, все одна большая ошибка.
Но омлет тут, в сковороде, немного опустился, но по-прежнему отлично выглядит: залитая взбитыми яйцами овощная смесь прогрелась, куски помидоры проступают сквозь яйца, виднеется горошек и морковь.
Айк накладывает в тарелку сразу половину - омлет еще дымится, уже не обжигающе-горячий, но и не остывший и превратившийся в резиновый блин. Ставит тарелку Наде - но она использует ее под вафли, мало интересуясь омлетом.
Наверное, потеря аппетита могла бы быть дурным признаком - но даже если ее не привлекает омлет, про вафли такого не скажешь.
Запах ванили и выпечки становится еще гуще, перебивая даже запах кофе и табачного дыма, въевшегося в обои и жалюзи.

Он как завороженный смотрит на то, как она ест - зажмуривается, облизывает вилку, слизывает крем с губы, и у нее на щеках проступает краска. Вздох, который Айк слышит, кажется ему вздохом наслаждения - чистого, неприкрытого наслаждения, физического наслаждения, и это настолько эротично, что Айк против воли испытывает всплеск возбуждения: кухня небольшая, он слышит каждый ее вздох, видит ее очень близко, особенно вот так, стоя. Видит ее опущенные ресницы, влажный блеск губ, грудь, натянувшую майку, сомкнутые бедра, и желание дотронуться до нее становится почти невыносимым.
Дотронуться, сжать, прикоснуться к каждому дюйму ее тела - это даже не про трахаться, точнее, не только про это, этого он тоже хочет, захотел с первого взгляда на нее, но есть и что-то кроме, иначе он бы давно закрыл этот вопрос.
Что-то еще - вот это, название чему он не дает намеренно.

- Нет, нет, - он торопливо отводит глаза, боясь, что она застигла его за тем, как он глазел. - Это тебе. Подумал, тебе захочется чего-то... Сладкого.
Ему хотелось, чтобы она поняла: здесь ей будет совсем не плохо, не только из-за того, что здесь до нее не доберутся Эд и его приятель на большом черном внедорожнике. 
Здесь ей может быть хорошо, вот, наверное, что он хочет ей сказать - но, конечно, не говорит: она скоро уйдет, как только поймет, что делать дальше, а у него выйдет достать ее паспорт, скоро уйдет, и ему нужно это помнить.
И не пугать ее - он достаточно наблюдал за ней в клубе, чтобы заметить: она не из таких девушек, которым польстит стояк, и внимание полупьяных посетителей "Катманду" ее больше пугало и напрягало, чем развлекало.
Айк садится на свободный табурет, отправляет в рот добрый кусок еще теплого омлета - еда помогает перестать глазеть, он одобрительно мычит сквозь жевание.
- Отлично вышло, - говорит неразборчиво, снова зацепляя вилкой огромный кусок. - Просто отлично.
Наливает в кружку кофе - с кофе ему спится ничуть не хуже, чем без него - отпивает, трет лицо, пряча зевок.
- Слушай, мне надо вздремнуть пару часов. Ничего не соображаю после ночи на ногах. Почитай, или, если хочешь, у меня в телефоне есть интернет, только не пиши никому из тех, у кого Эд может тебя искать. Я немного посплю, а потом подумаем о том, что дальше. Придумаешь, чем заняться? Хорошо бы полистать местные новости, ну, насчет складов. только не выходи из квартиры.
Ему в самом деле нужен душ и кровать - к ночи вновь придется вернуться в клуб, и нужно хорошо соображать, чтобы придумать, как попасть в кабинет Эда.

Просыпается он от того, что ему чертовски жарко - шторы опущены, но без кондиционера днем в квартире все равно адское пекло, сколько не принимай душ. Высокая влажность делает жару еще тяжелее, одежда липнет к мокрому от пота телу, даже голова мокрая, с каким бы охлаждающим эффектом подушку не купи, и он просыпается от этой жары, выныривает из сна, пустого, ничуть не освежающего, но все же дающего бодрость.
Просыпается на чистой простыне - он не менял, значит, это она, Надя - и сразу же чувствует рядом чужое тело. Диван не отличается размерами - в отличие от Айка - и стоит ему проснуться и чуть повернуться, чтобы нарушить их хрупкий баланс. Она зажата между ним и стеной - вот, наверное, почему еще ему так жарко, из-за ее тела рядом, и едва он поворачивается, как она оказывается практически под ним.
Тело к телу - грудь к груди, бедра к бедрам, ее майка задралась, над шортами полоска живота, мягкость груди прижата к его грудной клетке. Спросонья он проваливается в это ощущение, не успевая подумать, что не так - любые подобные соображения вытеснены другим: она сама легла к нему, сама пришла к нему на диван, легла рядом.
Эта мысль - тягучая, как жвачка, растаявшая на жаре, и такая же сладкая - заполняет его без остатка, эта мысль - и ощущения ее тела.
Он уже знает, как оно ощущается, если трогать ее - если держать ее на руках, обнимать, вести за собой за руку. Знает, какая наощупь у нее кожа, сколько она весит. Как дышит, как зовет его по имени, как улыбается - столько всего о ней знает. Как пьет кофе, какого цвета волосы у нее на лобке и как вздыхает во сне - столько всего о ней знает, как будто они знакомы куда дольше полугода, как будто за вчерашний день, за эти чуть больше суток, они прошли то, что с другими людьми занимает годы.

Они в одной кровати - Айк заворожен этой мыслью, и его желание, оно все тут же, никуда оно не делось, несмотря ни на что, он ее хочет, а сейчас она слишком близко, чтобы он мог подумать о чем-то еще. О том, что останавливало его раньше, или о том, что у него просто нет второй кровати - ей некуда было лечь кроме этого дивана.
Или о том, что, возможно, ей все еще дискомфортно - физически дискомфортно после того, что с ней случилось, и уж точно не до секса.
Эти мысли, здравые мысли, просто не успевают его остановить - он бы обязательно вспомнил об этом, как и о том, почему в принципе ни разу не попытался с ней сблизиться, но все это работало, только когда она находилась хотя бы на расстоянии вытянутой руки, пока он не чувствовал запаха ее кожи, не чувствовал жара ее тела под тонкой майкой.

Ему не видно ее лица - у них слишком большая разница в росте - и Айк трется подбородком о ее висок, щетина вытягивает несколько светлых прядей из хвоста. Его рука ложится ей на грудь, замирает между их телами - он приподнимается, сдвигается, нависая над ней, коленом раздвигая ей ноги, гладит живот, еще выше поднимая край майки, грудь, удобно помстившуюся в его ладони. Ее тело сводит с ума - как будто все эти месяцы в нем это копилось, не имея выхода, и вот сейчас вскипает, опасно доходит до самых краев. Айк ведет пальцы ниже, через пояс шортов, через строчку на молнии, шов в промежности, гладит там, прямо поверх шортов, гладит там, задевая гладкую горячую кожу внутренней поверхности бедра, шумно выдыхает от того, чем отзывается в нем самом это прикосновение, кажущееся намного более интимным, чем все другие прежде.
Вчерашняя ночь будто в принципе выпадает из памяти, он не хочет об этом думать - потому что тогда пришлось бы задаться вопросом, что он делает, что собирается делать, не причинит ли ей боль то, чего он хочет. Хочет ли она - после вчерашнего, хочет ли она секса хотя бы в половину так, как хочет он.
- Снимешь? Снимешь это все?

Она как-то вся съеживается, Айк, просыпаясь окончательно, понимает это как-то вдруг - и почти сразу же понимает, что она повторяет, раз за разом повторяет, пытаясь увернуться, сжать ноги, выбраться из под него.
Отпусти. Только не это. Не надо. Пожалуйста.
Она не хочет - да что там, она не просто не хочет: он слышит ее ломкий шепот, из последних сил эти просьбы сквозь всхлипы, и это не то, не так. Это вообще не так.
Это понимание - оно как удар, ему приходится столкнуться с этим, лобовое столкновение, вот что это такое. В глубине сознания что-то напоминает: он может. Даже сейчас, он все равно может это сделать - она вытерпит, она и не такое терпела, он не будет грубым и все это будет совсем не страшно, для нее-то, ничего такого, чего с ней не делали раньше, но, наверное, эта мысль и заставляет его остыть.
Он не хочет, чтобы с ней это повторялось - вот так, до слез, против воли, с просьбами остановиться. Это вообще не секс, он знает это, любой знает это - так какого черта.

Стоит ему отпустить ее - перестать прижимать к дивану, как она выбирается, как-то вываливается из комнаты в крохотный коридорчик, как перепуганное животное, бросившееся в бега. Сейчас уйдет, понимает Айк, убежит, как прошлой ночью убежала из контейнера - лишь бы не оставаться здесь, лишь бы не спать с ним.
Эту мысль приходится прожевать и проглотить, как горькую пилюлю - но он справляется, следом скатывается с дивана, нагоняет ее в коридоре, пока она пытается разобраться с замком.
Вот теперь он видит ее лицо, мокрые щеки, дрожащие губы. Ужас написан на ее лице крупными буквами, ужас, а еще какая-то затравленность, беззащитность, как будто она тоже это понимает - что он может сделать с ней это.
Сделать с ней все, чего ему захочется, что взбредет в голову, трахнуть как угодно.

Он просто глупец, как же это было глупо, как он только мог позволить себе поверить - и как теперь исправить дело.
Айк не большой специалист по исправлениям, зато портить умеет отлично - и сейчас не знает, как поступить, хватает ее за руку, отчего, кажется, она приходит в еще больший ужас.
- Подожди... Подожди! Прости меня. Я не хотел тебя напугать. Надя, Надя, послушай меня, послушай меня, пожалуйста, я не хотел тебя пугать, но я проснулся, а ты лежала рядом, и я подумал... Не знаю, что я подумал, мне, должно быть, что-то снилось,- частит он скороговоркой, заглядывая ей в лицо, не давая ей отвернуться, удерживая ее за обе руки - надо бы отпустить, надо, конечно, отпустить, но где ему ее потом ловить, где искать, куда она пойдет.
- Мне что-то снилось, я еще толком не проснулся, я очень давно не спал с кем-то в одной постели - понимаешь? Прости меня, хорошо? Ничего не надо, ничего не будет, все в порядке, не надо уходить. Я решу этот вопрос, это не повторится - прости меня. Не надо убегать, я тебя больше не трону.
Ему бы хотелось - ему и сейчас хочется, на таком, физическом уровне, но, конечно, это исключено. Он не герой, ничего такого, не человек высоких моральных принципов - и прошлое у него то еще, но изнасилование, а по другому это и не назвать, не его грех.
- Я не за это сидел, не за изнасилование, - поясняет он, если вдруг это имеет значение. - Не бойся. Все нормально. Ты можешь вернуться, не нужно уходить. Не плачь. Надя, не плачь, мне очень жаль, что я тебя напугал, это ошибка, больше не повторится. Хорошо? Я отпущу тебя и схожу прогуляться, ладно? Чтобы ты успокоилась. Принести тебе чего-нибудь? Молочный коктейль? Хочешь молочный коктейль?
Он и сам понимает, что его заносит - затыкается, осторожно отпускает ее запястья, все еще держась настороженно, надеясь, что стояк не слишком заметен в джинсах.
- Прости меня, - повторяет для ясности. - Это недоразумение. Тебе не нужно бояться. Не нужно со мной спать. И уходить тоже не нужно.

Больше всего ему сейчас хочется оказаться где-то как можно дальше от этой квартиры и этого коридора - но она, все еще всхлипывая, съезжает по двери на пол, и теперь, чтобы выйти, ему как минимум нужно ее отодвинуть, освобождая проход, и это не кажется Айку хорошей идеей.
Вообще, он и не знает, что сейчас будет хорошей идеей - она так и сидит, сжавшись в комок, спрятав лицо, вся от него спрятавшись, одни голые колени и локти, и светлые волосы, и вздрагивающие плечи.
Что ему делать, как быть - как сделать так, чтобы она поверила, чтобы перестала... Чтобы перестала его бояться, наверное.
И он осторожно гладит ее по голове, и на пальцах как будто остается это ощущение - шелковистая гладкость ее волос.
И, как будто это сравнимо с нажатием какой-то кнопки, она поднимает голову, смотрит на него - и вдруг хватает за руку.

Он сперва не слышит - она шепчет, очень тихо шепчет, как будто боится, что ее кто-то услышит - но в коридоре слишком тихо, он даже дышать перестал, чтобы расслышать, и тут же жалеет об этом: не хочет он этого слышать, не хочет и знать даже.
Никогда не было с тем, с кем нравится - а как же Мила.
Так же не может быть. Не может такого быть, чтобы никогда - даже за ее двадцать два года должен же был быть кто-то, хотя бы отец ее ребенка, потому что, разумеется, он и не думает, что она хотела всего этого на тех складах, с той машиной.
Неприятно, больно - ему становится еще гаже, прямо мерзко от самого себя, и то, что он не мог предположить, его ничуть не оправдывает.
Но она все еще держит его за руку, все еще говорит - что она бракованная, что никогда не хочет этим заниматься, что у нее все не так, как у других, раз ей больно.

Айк так и не забирает у нее руку, садится рядом - коридор узкий, тесный, но она сейчас как будто и не обращает внимания, что они снова слишком близко, бок о бок.
Он нашаривает свободной рукой полку на стене, такую затейливую полочку, куда можно положить ключи - а у него там лежит пачка сигарет и зажигалка, вынул когда-то из кармана и забыл.
Управляясь одной рукой, Айк открывает пачку, зубами вытаскивает сигарету, прикуривает - ладно, тут везде воняет дешевым табаком, это не страшно, и ей, вроде, тоже не мешает запах.
И что ему ей сказать?
Что она не бракованная? Что это нормально, не хотеть секса, если секс связан с насилием, с болью и унижением? Что он ее понимает - в смысле, в самом деле понимает, потому что семь лет строгого режима не прошли для него даром?

- Не надо. Все в порядке. - Опять говорит Айк, затягиваясь - ему до смерти не хочется касаться этой темы, но куда же деваться, если все это уже здесь, как огромная куча дерьма посреди прихожей, которую никак не выйдет игнорировать. - И ты не бракованная. Это пройдет. Просто... Надо подождать.
Она не выглядит убежденной, когда смотрит на него в ответ - наверное, и не верит, Айк и сам не верил, так что хорошо понимает ее состояние.
Может, в этом и дело - в том, что он слишком хорошо понимает ее состояние, и поэтому, может, вчера не прошел мимо и не отвел ее в клуб, чтобы сдать на попечение Эда.
- В тюрьме... У меня были неприятности. Вот такие неприятности, - выговаривает он сквозь дым. - Кое-кого я крупно бесил, не важно, я не сразу сориентировался, что там и как, и, в общем... В общем, дело не в тебе. Ты не бракованная, не думай винить себя, это не так. В том, что с тобой случилось все это дерьмо, нет твоей вины, ни унции твоей вины. Нужно это пережить. Нельзя дать этому дерьму определять, какой будет твоя жизнь, определять тебя. Ты и не должна хотеть любого. Все нормально, если сейчас ты не хочешь и думаешь, что не захочешь никогда, но не думай, что это навсегда. Не позволяй этому стать главным, не позволяй тому ублюдку тебя победить - эй, помнишь? Помнишь, что с ним стало? Это ты его победила, ты, а не он. Думай про это, а не про то, что с тобой что-то не так.

Он ей про одно - а она в ответ про другое, но Айк не сердится, наоборот, слушает внимательно, качает головой, когда она уточняет, что это не была победа.
Как по нему - самая настоящая победа, потому что тот ублюдок больше никогда ни с кем такого не сделает, а уж что и как - это дело десятое, и он примеривается, как бы ей это сказать. Сказать, что она, может, не только себя спасла - пусть и не сразу, не с первого раза, а что вообще с первого раза выходит?
Главное, что в итоге, вот на это и нужно смотреть, на то, что в итоге, в сухом остатке, а в итоге урод мертв, его трах-машина сгорела вместе с его норой, и Надя больше не танцует и не ложится под любого, кто пообещает ей денег.
Если смотреть только на это, думает Айк, то можно жить дальше, а он хочет, чтобы она жила дальше.
Не то что обязательно с ним - о таком он и не думает, само собой, - но вообще. Чтобы нашла работу получше, решила проблемы с просроченной визой - заплатила штраф, дала кому-нибудь на лапу, она же не какая-то мексиканка, она европейка, она грамотно разговаривает, ей нужны деньги не на кокс и проституцией она занималась не ради наркотиков или бухла.
Чтобы заработала столько, сколько нужно ее дочери - чтобы та выздоровела и Надя смогла вернуться домой, а лучше - Айк и сам не знает, почему ему кажется, что это лучше, но это лукавство, все он прекрасно знает - чтобы привезла дочь сюда и жила с ней тут, подальше от матери, которая говорит, что болезнь ребенка - это проклятие, Надино наказание.

- Конечно, победила. И дело не в этом. Не в том, что ты слабая. Людям просто нравится делать плохие вещи, и если они знают, что могут с тобой это сделать - то не важно, слабая ты или нет. Потому что их может быть трое. Четверо. Десяток. Никто не может быть настолько сильным, чтобы победить всех, но это не значит, что нужно перестать сопротивляться.
Он не переставал, и вспоминать об этом совсем не хочется - было бы проще, если бы он не сопротивлялся, но у него никогда не получалось, и у него на память осталось немало: сломанный нос, шрам под глазом, сломанные пальцы на правой руке, которые сейчас напоминают о себе к дождю, не считая всяких мелочей.
Надя тоже сопротивлялась, даже если сейчас и говорит, что слишком слабая - сопротивлялась, и поэтому тот ублюдок мертв и сгорел прямо в своем складе.

Сигарета дотлевает до фильтра, обжигает пальцы. Айк тушит окурок о подошву валяющегося тут же ботинка, смотрит строго на сигаретную пачку на полу рядом с ее ступней.
Она все еще держит его за руку, все еще не отпускает - и слушает, кажется, слушает, ему становится даже немного смешно, потому что кто его вообще слушает, что такого он может рассказать миру, но, выходит, кое-что может. Кое-что, что ей сейчас нужно услышать - и если ей это поможет, если ей это нужно, ну, наверное, он не помрет, если она будет знать. Не то чтобы он хочет о себе такие вещи рассказывать - а кто бы на его месте хотел, кто вообще о себе такое рассказывать хочет, а уж тем более вспоминать - но ему кажется, что ей это нужно. Поговорить с тем, кто понимает - или почти понимает. И, может, ей его слова не покажутся пустым трепом - раз он знает, о чем говорит.

- Нет, я пережил, потому что хотел пережить. И у тебя получится, если ты захочешь. Ты же прекратила все это - там, в складах. Положила этому конец, так или иначе. Самое сложное позади. Теперь просто живи. Не дай этому поселиться у тебя вот тут.
Он касается свободной рукой ее лба, поворачиваясь - а сам думает: если она еще раз скажет, что он хороший, ему, наверное, придется сдохнуть, чтобы не совершить ничего, что бы это уничтожило.
Потому что он не такой, как она думает - так какого хрена ему так хочется и самому поверить в это.
- Я тебя не трону. Все в порядке. Не бойся меня, хорошо? Не уходи. - И сразу же поправляется, потому что не хочет, чтобы она решила, что он на нее давит. - Не уходи, пока не решишь, что делать дальше, пока не вернешь паспорт. Может, получится найти чиновника, который сделает тебе документы, вид на жительство или вроде того задним числом, и тогда ты ни от кого не будешь зависеть, ни от какого Эда и таких как он.

Вот до чего дошло - теперь она перед ним извиняется. Он к ней полез, распустил руки, облапал, терся о нее своим стояком - и она извиняется, что ей захотелось спать и пришлось лечь рядом.
Просто прекрасно - Айк готов сам себе пинка отвесить, так ему не по себе из-за этого, вот из-за того, что теперь она извиняется, хотя это он должен, а еще из-за того, как это все теперь выглядит.
Как будто ему все равно было - вот так. Все равно, кто с ним в одной постели - и будь другая девчонка, он бы полез на другую девчонку.
Хуже некуда, теперь Надя, наверное, так и думает - что ему вообще наплевать.
Ну вот, он не хотел, чтобы она узнала, что нравится ему - теперь и не узнает.

Айк задумывается, что он тут сделать может - разве что сказать ей, как на самом деле дела обстоят, сказать, что когда она рядом, он про это ни забыть, ни из головы это выкинуть не может, и спросонья, когда решил, что она ему дать не против, после того, как она сама к нему забралась, после того, как поцеловала его в тачке, это было как подарок, он себя прямо счастливым, что ли, почувствовал... Но раздумывает: сейчас, после того, что она ему рассказала, это вообще не в тему, да и она еще может подумать, что он на нее давит, требует секса в обмен на то, что с ней возится.
Это не так - не в том смысле, что он отказался бы, если бы она сама предложила, но она не предложит, и для нее это все вообще не в радость, не в кайф, и это Айк понимает.
Понимает и молчит, отпускает ее пальцы, когда она сама его отпускает и на ноги поднимается, смотрит на нее снизу вверх - у нее от слез губы опухли, щеки покраснели, но больше она не плачет, больше не плачет и говорит, что ей с ним не страшно, просится рядом побыть.
- Нет. Все нормально. Ничуть не раздражаешь.
Квартира тесная даже для него одного - вдвоем же они и вовсе едва помещаются, Айк, когда вез ее сюда, не представлял, как это будет, не успел подумать, что тут невозможно будет им своими делами заниматься, даже по разным комнатам толком не разойтись, потому что тут и нет второй комнаты, разве что кому-то на кухне сидеть придется.
И до того, как ему в клуб идти, еще несколько часов - он думал пройтись, может, просто в тачке посидеть, чтобы ее не напрягать, но вот она сама просится с ним побыть, а это Айк себе плохо представляет, что они делать-то будут.
Разве что спать опять завалиться - но тогда ей что весь день делать, торчать на кухне? Ждать, пока он проснется?

Он тоже поднимается, втягивает запах с кухни - и правда, пахнет лазаньей. Омлет давно превратился в воспоминание, но до настоящего голода еще далеко - обычно он ужинает позже, перед тем, как отправиться в клуб, и вроде как есть есть у него одно небольшое дельце.
- Я ненадолго выйду. Совсем ненадолго, на час или чуть меньше, быстро вернусь. Ты побудешь одна? Закройся на всякий случай, я постучу.
Она сказала, что с ним ей не страшно - но одного дивана им точно мало, ему мало.
Айк умывается, меняет пропотевшую мокрую майку, потом собирает по карманам рассованные десятки и пятерки - с полученным от Эда авансом дела совсем не плохи, на первое время им хватит даже двоим, а надолго Айк не загадывает: так и думает, что она найдет какой-то вариант, вариант получше. Сейчас деньги кстати, а потом, когда она уйдет, он разберется с этим - ему одному особо ничего и не надо, на полуфабрикатах жить можно.
- Закройся, - напоминает перед уходом - и выходит.

Маршрут у него короткий - всего две остановки: в магазинчике на углу он покупает сим-карту с тридцатью предоплаченными гигабайтами. Продавец, мальчишка кубинец, у которого Айк покупал и свою трубку погода назад, его узнает - здоровается как со старым приятелем, вытягивает ладонь, чтобы Айк хлопнул, предлагает косячок и зовет "бро" - без вопросов активирует симку на своем телефоне, предлагает пару тарифов с выгодным роумингом - но там нужна регистрация, Айк пока отказывается, на всякий случай берет карту для пополнения счета, либо тридцать минут роуминга, либо еще двадцать гигов интернета, все держит в уме, что Наде надо звонить домой, и забирает покупки.
Вторая остановка подальше - это ломбард через две улицы. На полках выставлена техника, перешедшая в собственность ломбарда, чьи владельцы так за ней и не явились.
На небольшой плазме на стене крутятся местные новости - Айк, стоя у витрины с телефонами, оборачивается, когда дикторша начинает рассказывать о пожаре на территории бывшего рыбного завода. Явно довольная тем, что новости набирают обороты, она поясняет, что убойный отдел Майами занимается найденным телом, но никаких комментариев пока не дал. Айку кажется, что на заднем плане съемок с места пожара он замечает копа, который ездит в "Катманду", но полной уверенности нет - к тому же, он не хочет показывать, что слишком заинтересовался новостями.
- Еще один труп на складах, - доверительно сообщает ему мужик за стойкой. - На прошлой неделе те мигранты в грузовом контейнере в порту, сегодня вот это... Ты читал, кстати? Говорят, тот контейнер был из Ливии, поверить не могу, что те люди проплыли в нем почти три недели безвылазно, на тех запасах, что взяли с собой... Трое уже умерли в изоляторе в местной больнице, не хватает еще, чтобы они привезли нам свою заразу...
Айк, не следящий за новостями, пожимает плечами - эпидемия в Африке его мало трогает, как и судьба тех, кто предпочел бежать из охваченной гражданской войной страны в грузовом контейнере - и тычет пальцем в один из телефонов по приемлемой цене.
Трубка подержанная, чуть поцарапанная сбоку, но экран цел, и цвета яркие - на заставке щенок, гоняющийся за бабочкой, Наде должно понравиться.
Продавец вставляет в телефон данную Айком симкарту, они проверяют дозвон - звук хороший, четкий, интернет-модуль исправен. Заряд держится недолго - модель не новая - но Айк все равно соглашается на покупку.
А затем прикупает еще и автомобильный телевизор - восемь дюймов на шесть, но для его крошечной квартиры в самый раз, зато Наде будет, чем заняться, пока он спит или в клубе, чтобы она не скучала.
Со всеми этими покупками возвращается к квартире, стучит, прислушиваясь - вдруг она ушла? Вот сейчас, пока его не было, еще раз все обдумала - и ушла?
- Это я, - говорит запертой двери. - Я вернулся.

Он как-то неуклюже, боком, обтираясь спиной о стену коридора, пробирается мимо нее на кухню, вываливает покупки из пакета. Телефон с фирменной коробкой, должно быть, сдавал владелец - владелица, потому что телефон явно женский или детский, но Айк поставил бы, что женский - а вот телевизор, наверное, вытащили из чьей-то тачки, потому что с ним ни инструкции, ни родной упаковки, продавец просто завернул его в пупырчатую пленку, сразу и не разберешь, что это за ком, поэтому в первую очередь Надя обращает внимания на трубку.
Трогает с каким-то восхищением, осторожно так, как будто он принес ей невесть что - Айк скупо улыбается в ответ на ее улыбку, улыбается, как ему кажется, с вопросом: у нее все в порядке? Между ними все в порядке?
Порадовать ее несложно - молочный коктейль, подержанный телефон, вафли утром. Айку не хочется думать, о чем это говорит - скорее всего, жизнь у нее не сахар, раз ее такие мелочи радуют - но это вроде как ему на руку, куда сложнее было бы, люби она изумруды или кататься на выходные на Гавайи.

- Тебе, тебе. Раз ты без своего осталась, - говорит он, намеренно сводя все к тому, что это вроде как необходимость. - Там сим-карта с предоплаченным интернетом, и я еще карту тебе взял, в коробке, посмотри, можно будет активировать, как эти гигабайты закончатся, ну и чтобы ты на связи была... Там, вроде, скайп стоит, ты свой пароль помнишь?
Не хочет стоять у нее над душой, чтобы она не подумала, что он еще какой благодарности ждет - так что занимается телевизором. Разрывает скотч, который упаковочную пленку скрепляет, вытаскивает саму панельку и зарядный блок. Переходник у него есть, Айк оглядывается, находит его в ящике стола, куда скидывает вот такие мелочи, тянет из шкафчика стакан, на который облокачивает экран.
Всовывает переходник со шнуром в розетку и включает - телевизор шипит, плюется несколькими тактами мелодии из рекламы, снова шипит, но затем сигнал становится стабильнее, картинка перестает рябить, на экране какое-то популярное ток-шоу.
- Ну вот, - говорит Айк, двигая к Наде пульт. - Теперь тебе не будет скучно.
Под его пальцами канал переключается - опять новости.
- Поешь со мной? - спрашивает Айк. - Мне пора собираться, хочу приехать в клуб пораньше, пока точно никого нет. И набери меня, я продиктую номер.

Почти два свободных дня - в воскресенье клуб закрывается пораньше, все равно посетителей почти нет, и открывается только во вторник, так что утро они проводят на пляже.
Айк редко ездит к океану - ему не слишком по душе вся эта социальная жизнь, но торчать два дня в тесной квартире тоже не слишком хороший вариант: он беспокоится, что Наде уже надоело вынужденное затворничество, а еще беспокоится, что за два дня наедине опять сделает что-то такое, что ее напугает или напряжет. В этом смысле поездка на пляж хорошее развлечение, особенно учитывая, что она сама тоже мало куда выбиралась за то время, что провела в Майами. День на пляже, как кажется Айку, может дать ей новые хорошие впечатления - что-то, что ее порадует, отвлечет от ситуации.
Пока нельзя сказать, что дела совсем плохи - с паспортом у него так и не выгорело пока, Эд явно серьезно относится к сохранности своего кабинета, но и полиция еще не явилась в клуб расспрашивать о Наде в связи со смертью в складах. Может, все и обойдется - к тому же, как успела растрепать Шейла, явно хвастающаяся своим статусом доверенного лица Эда, тот больше бесится из-за потерянных в связи с побегом Нади пяти штук, чем из-за того, что лишился танцовщицы.
Пять штук - деньги немалые, и хотя Айк понимает, что Эд и Престон заработали бы на Наде куда больше, так же он понимает и тот факт, что о пяти штуках Эд не забудет. Будь у него пять тысяч, он предложил бы выкупить Надин паспорт - или отдал бы ей, но у него нет даже десятой части, да и потом, она пошлет эти деньги домой, потому что там они нужнее.

С Надей Айк об этом - о пяти тысячах - пока не говорил: не видит смысла, но вообще собирается - как и о том, что она собирается делать дальше, сколько еще денег ей нужно, какие у нее планы.
Пока у нее планы искупаться - она стаскивает шорты, стаскивает майку, Айк почти на автомате оглядывает почти пустой пляж, заставляя отвернуться пару глазеющих серферов, явившихся поучиться стоять на досках, пока волны не слишком высокие.
В купальнике она напоминает ему саму себя из клуба - Айк старается не таращиться, раздевается, снимает часы, чуть не улыбается, когда выясняется причина ее нерешительности - она не умеет плавать.
Солнце пригревает сверху, к полудню будет настоящее пекло - но пока из-за близости океана жар почти не ощущается, и песок под ногами теплый, а не горячий, а вода кажется холодной, когда они вступают в набежавшую волну, из-за перепада температуры.

- Холодно? - спрашивает Айк, когда они заходят поглубже, где вода ей по пояс. - Присядь, чтобы намокнуть целиком, тогда вода перестанет казаться слишком холодной.
Держит ее за руку, как она и просила - чем глубже они заходят, тем сильнее волны, в соленой воде тело кажется легче, неустойчивее.
Ему немного неудобно - неудобно раздеваться перед ней, пусть даже так, без джинсов и майки он сам себе кажется каким-то слишком голым, слишком уязвимым, и он думал, что ей тоже не захочется раздеваться, что, возможно, они просто посидят на покрывале одетыми, подставив солнцу руки и ноги, но она храбро расправилась с одеждой, оставшись в веселеньком купальнике, и ему было бы странно оставаться на песке, тем более, раз она не умеет плавать.
Под тонким веселеньким купальником у нее отчетливо проступают соски - слишком много для Айка, он отворачивается, находит взглядом буйки, отмечающие безопасную зону.
- Сейчас я окунусь и вернусь к тебе. Не утони.

Ему приходится пройти еще немного вперед, потом он ныряет - уходит под воду с головой, крепко зажмурив глаза от разъедающей соленой воды, плывет на самой границе слегка прогретой на солнце воды и холода, плывет, пока хватает воздуха, а потом выныривает недалеко от буйка, проплывает оставшееся расстояние, касается буйка, оставляя на желтом пластике мокрую отметину ладони, оборачивается. Надя стоит на месте - плечи торчат из воды, и вдруг она кажется ему такой одинокой, такой потерянной, что он сразу же разворачивается, плывет обратно кролем, только изредка поворачивая голову, чтобы вдохнуть через гребок.
Касается ногами дна, встает, отфыркиваясь, вытирая лицо.
- У тебя дома было негде плавать? Почему не научилась?
Он вырос в Иллинойсе - они почти каждый уикэнд в теплое время года ездили на озера, и когда он сам стал взрослым, то сохранил эту привычку. В пустыне ему не хватало возможности поплавать - но после переезда во Флориду пришлось привыкать к океану, к волнам, которыми не могло похвастаться ни одно из озер Иллинойса, и к соли, разъедающей глаза, если не жмуриться, выталкивающей тебя на поверхность.
- Хочешь сейчас научиться? - предлагает он прежде, чем успевает оценить риски, если она согласится. - Я научу.