[icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon][status]покайся[/status][nick]Клод Фролло[/nick]
Каждый день на рассвете на протяжении последних двадцати лет он сам открывает ворота, ведущие к церкви Сент-Эсташ. Конечно, у него полно служек, чтобы делать это, но пусть мальчишки поспят подольше - до службы еще немало, к тому же ему нравится эта тишина вокруг церкви ранним утром, и он наслаждается этим новым днем, посланным Парижу Господом.
Дом отца Клода в глубине сада, за широкими кустами сирени, теряется в тени церкви Святого Сердца, и к дому ведет другая дорожка, другая калитка, которая никогда не заперта: отец Клод предоставляет утешение всем, кто к нему приходит, в отличие от того, кто смотрит на входящих в церковь с распятия над алтарем.
Не все из входящих в заднюю калитку католики, не все - веруют, но Клод никого не осуждает, никого не порицает. Если уж на то пошло, думает он частенько, засыпая, он воплощает именно те качества священнослужителя, которые Иисус хотел бы видеть в своих слугах.
Его терпение безгранично - как и понимание. Что до награды... Ну, добрые дела должны вознаграждаться - и разве не на другие добрые дела он пускает свое вознаграждение?

С реки дует пронзительный сырой ветер. Клод плотнее запахивает на себе старое пальто, натягивает повыше шерстяные перчатки с обрезанными пальцами, любовно поправляет розовый куст, набухший бутонами, грозящий прорвать тонкую подвязывающую его ленту. Металлический изящный ключ, оставляющий на коже Клода привкус меди, со скрежетом проворачивается в замочной скважине церковной калитки, она медленно и со скрипом отворяется - нужно будет смазать петли, думает Клод, по более чем двадцатилетней привычке составляя в уме планы на день. У него хватает дел: его приход небольшой, но он активно занимается благотворительностью, известен в городе, кардинал парижской архиепархии Андре Вен-Труа благосклонно отзывается об отце Клоде, один из пятерых вспомогательных епископов дружит с Клодом с семинарии и частенько заходит через ту калитку, что скрыта в глубине сада и ведет в малый переулок, а не на набережную. Клод не сетует на то, что имеет, и не позволяет греху гордыни поднять голову, хотя, видит Господь, ему есть, чем гордиться.
Ему нравится его образ жизни таким, как сейчас - нравится Сент-Эсташ, построенная в середине шестнадцатого века по образцу кафедрального собора Парижа, нравится это сочетание готики и ренессансного объема, из-за чего Сент-Эсташ так часто открывает свои двери для ценителей органной музыки и нежного хора юных католиков. Нравится роскошный, пусть и небольшой сад за церковью. Он сам возделывает его, как и сказано в Писании - и это его деяние на радость другим.

Бездомные квартала знают, что на рассвете могут получить миску горячего супа, заглянув в заднюю калитку, но у Клода есть свои ритуалы: до рассвета он подравнивает розы, и только с рассветом открывает церковь, если не проводились всенощные.
Вот и сейчас он, сняв висячий замок с ворот и придерживая секатор подмышкой, отправляется по скрытой от посторонних глаз тропинке напрямик к другой калитке.
Сегодня поутру не так много людей ждет его супа: мамаша Дюпонд, полусумасшедшая старуха, прости, Господи, ему это высказывание, терпеливо переминающаяся с ноги на ногу рядом со своими мусорными пакетами, набитыми ее имуществом, да Поль Одилль, ветеран ливийско-чадского конфликта, потерявший ногу, подорвавшись на мине, будучи обдолбанным всем, что смог найти в расположении своей части, а потому любезно скинутый Союзом ветераном со счетов получателей пенсий...
- Эй, папаша! - кричит ему Поль, который лишь на пару лет младше Клода, и бодро ковыляет навстречу на своем костыле. - Я задрог как собака! Может, прибавишь стаканчик винца к супу, а?
Мадам Дюпонд беззубо улыбается, кивает из-под засаленной шляпы.
В этих людях есть понятия о такте - они ждут приглашения в пристройку, выделенную Клодом для этих целей, и Клод машет им приветливо и дружелюбно.
- Проходите, проходите.
Он оставляет секатор на кухне своего дома, снимает старую соломенную шляпу, защищающую его от росы с ветвей сирени, моет руки и выносит большую кастрюлю, томящуюся на огне, в пристройку.
Мамаша Дюпонд уже стоит у стола, держа в руках миску, и Клод наливает и ей, и Полю по половнику густой похлебки с колбасой.

Позже, когда они оба заканчивают - он знает, что другие его опекаемые редко встают так рано - Клод выходит за ними, провожая: старая кошелка волочет свой мешок куда-то вдоль набережной, Поль, куда более целеустремленно, направляется в сторону открывающему свою лавочку мсье Кабошу - тот наверняка угостит его стаканчиком вина и с этого стакана начнется запой Поля, через пару недель приводящий его в бесплатную лечебницу при Сен-Сюльписе.
Клод никак этому не препятствует - он очень, очень терпелив к грехам и слабостям других.
Его внимание привлекает девушка, совсем молодая, годящаяся ему в дочери, если не во внучки, дрожащая на одной из скамеек вдоль церковной ограды.
Отец Клод неторопливо подходит, садится рядом.
Над рекой стелется туман, съедая другой берег, вода в лучах поднимающегося солнца кажется жидким стеклом.
- В такое прекрасное утро я думаю - разве не должны мы быть благодарны Творцу за эту красоту, которую можем созерцать? - негромко говорит Клод. - Разве рассвет не есть зримое выражение надежды, которая живет в каждом сердце?
Заплаканная девушка в дешевой одежде на скамейке рано утром - сколько раз он видел подобную картину.
- Меня зовут Клод Фролло. Отец Клод. Я настоятель этого прихода. Если вам нужно где-то обогреться или укрыться на время, прошу, зайдите - церковь открыта круглосуточно, а у меня стоит на плите горячая мясная похлебка и свежезаваренный чай. По утрам милостью Господа я люблю выпить чашку чая, но с трудом смиряю себя с одиночеством, в чем постоянно каюсь. Составьте мне компанию, мадмуазель, в доме Божьем рады всем и все получают тепло и доброе слово.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Заблудшие дети попадают в Ад - так уж устроен этот мир, и не Клоду менять то, что установлено Всевышним.
Он хочет помочь всем, но знает: всем не помочь, и ему нужно усмирить гордыню и принять это. Всем не помочь.
Не помочь мадам Дюпонд, не помочь Полю Одиллю, другим, тем, кто еще придет в течении дня - приковыляет, притащится...
Не всем и не всегда. Спасение получают не все. Будет ли эта девушка спасена или нет - он еще не знает: такие вещи открываются ему много позже, после бессонной ночи, проведенной в молитве перед распятием. Клод знает, что это его удел - получать откровение, и благодарно принимает все, что Господь ему ниспосылает.
И радуется, когда может научить этому и других - принимать ниспосланное.
Многие ропщут, сопротивляются, богохульствуют - это пустое, это происки слабого духа или врага рода человеческого: Клод умеет донести истину, и в этом тоже его дар.
Еще в семинарии ему говорили, что он умеет подарить человеку тихую радость или даже покой - один его голос может подарить надежду, говорил ему монсеньор Кловэ, и ласково жал руку... Монсеньор Кловэ, от которого пахло фиалковыми пастилками, давно мертв, и Клод не разрешает себе вспоминать слишком многое: его миссия в другом и он не может позволить себе отвлекаться.

- Да, мадемуазель, здесь. Не в самой церкви, конечно - это дом Божий, и хотя Бог рад всем своим детям в своем доме, боюсь, у меня нет достаточно нарядного чайного сервиза, чтобы мы могли выпить чаю у алтаря, - Клод мягко улыбается, давая понять, что шутит.
Девушка не из числа его прихожанок - среди них прискорбно мало молодежи, квартал давно и плотно застроен под коммерческие цели, еще бы, центр города, близость Центрального рынка, так что он знает свой приход практически поименно и ревностно следит за каждым юным сердцем, обратившимся к Богу, а потому уверен: это лицо он ранее не видел в Сент-Эсташе.
К тому же, девушка явно не принадлежит к числу коренных парижан, разве что во первом поколении - но Клод сомневается и в этом. Он следит за тем, что происходит вне церковных стен, за оградой, а потому не может игнорировать ни стремительно разрастающихся национальных кварталов, ни появления мечетей... Он смиренно принимает и это - и не обрушивается с амвона с порицанием, ибо Иисус проповедовал терпимость и любовь к ближнему, и охотно прощал грешников... Клод тоже прощает - и поэтому не напускается на девушку с порога с расспросами о том, к какой вере она себя относит.
- Вот мой дом, - говорит он, когда они, обогнув величественный неф Сент-Эсташа сбоку, как мыши, крадущиеся по буфету, оказываются с той стороны церкви, которая обращена к задкам магазинов, открытых вдоль Центрального рынка. Там-то хоронится дом настоятеля - не такой роскошный, каким мог бы быть, учитывая положение отца Клода и значение Церкви Святого Евстафия для Парижа, но, как скромно замечает Клод, даже больше, чем он нуждается.
- Эта калитка, через которую мы вошли, никогда не закрывается - и здесь любой всегда может получить помощь и чашку чая, - Клод указывает на дверной колокольчик, приделанный к дверям, относящийся явно к прошлому веку, но любовно отреставрированный его собственными руками. - Я чутко сплю и всегда рад компании.

Суп на переносной плитке, вытащенной в пристройку, еще долго не остынет. Клод считает, что может позволить себе небольшой перерыв - он встал задолго до рассвета, а следующие его призираемые появятся не раньше десяти. Он открывает перед Эсме дверь своего дома - в отличие от мадам Дюпонд и Поля Одилля, ее он приглашает в дом.
- Чашка чая и, может быть, тост? Подсушенный хлеб - это то, что даже я не сумею испортить, а еще капелька джема и немного масла... Господь простит нас за эти невинные слабости.
Он снова улыбается, ставит чайник на плиту, вынимает из изящной хлебницы круассаны и домашний багет - еще свежие.
- Мадам Мертье приходит убирать ко мне раз в два дня, в основном, по вечерам, после другой работы... Бедная женщина давно подыскивает себе помощницу, у нее больные колени и спина - но все равно находит время порадовать меня свежим хлебом, - Клод кидает на Эсме внимательный взгляд, продолжая выставлять на стол масленку, несколько симпатичных голубых пиал с вареньями, ставит заварочный чайник и молочник, а еще сахарницу, серебряные ложечки, фарфоровые тонкостенные чашки, которыми так восхищается мадам Мертье.
Иногда он помогает и тем, что подыскивает нуждающимся работу. Иногда - жилье. Иным достаточно лишь разговора. В чем нуждается эта девушка - пока для него загадка.
- Если хотите умыться - следующая дверь по коридору. - Предупредительно говорит он.

- Я не помню вас среди своих прихожан, - также мягко начинает Клод, когда чайник закипает. - Если хотите, я проведу для вас экскурсию - церковь открыта для посещений во время, когда не проводится служба. Поверьте, она того стоит - она поистине уникальна в своем роде, - с искренней любовью замечает Клод.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Клод понимающе кивает, ловит ее взгляд, двигает ближе сахарницу, и сам, подавая пример, сыпет себе в чашку две ложки - он не любит сладкий чай, но девушка кажется очень робкой, хотя язык знает хорошо, и нет акцента, едва ли вчерашняя беженка.
- Не из наших? - он тихо смеется, берет круассан, разрезает его пополам, щедро намазывает сливочным маслом, кладет толсто варенье из инжира - о да, он склонен к греху чревоугодия и искренне раскаивается в этом. - Но разве есть наши и не наши? Разве для Создателя не все мы - его дети?
Он кладет круассан на тарелочку и двигает ее к девушке, растроганный ее немудрящей просьбой - она трудолюбива, эта девочка. Может быть, сирота?
Клод не одобряет то, как работает служба опеки - то, с какой неумолимой жестокостью обитатели парижских интернатов выкидываются на улицу по достижению совершеннолетия с нелепым и чаще всего не таким уж впечатляющим аттестатом, низкооплачиваемой профессией и отсутствием даже малейшего представления о том, что делать дальше, после того, как всевидящее око государства перестало о них заботиться.
Как правило, эти дети попадали в дурные компании в первый же год - а затем оказывались на улице, по уши в проблемах, больные, подсаженные на иглу, уже давшие жизнь собственному нежеланному ребенку, без денег и без надежды.
Эта девушка казалась ему одной из таких заблудших - и Клод задавался вопросом, что, какую уже известную ему истоию расскажет она, если хочет говорить? Проституция? Торговля наркотиками? Собственная зависимость? Или бросил дружок - и вот откуда эти слезы на скамейке?
Ему в самом деле хотелось бы, чтобы дело было в последнем - чтобы это потерянное состояние Эсме объяснялось лишь первой неурядицей в любовной жизни, чтобы, за исключением бойфренда-засранца у нее все было хорошо, но он был готов и к другому: к тому, что она пополнит список той его паствы, что не приходит на службе и нуждается в куске хлеба больше, чем в спасительной проповеди.
- Завтракайте, а позже, если вы никуда не торопитесь, я покажу вам церковь. Она включена в обзорную экскурсию по Парижу, правда, совсем коротко, только внешнй осмотр со стороны ворот, и мне было бы очень приятно показать вам ее изнутри. Хотите паштета к тосту? У меня осталось слишком много для меня одного, а мадам Мертье не успокоится, пока не закормит меня до смерти...
Он заварил чай с мелиссой, специально, видя состояние девушки - то, как она нервно поправляла волосы, как посмотрела на него в первый раз там, на лавке у ограды. У нее явно была тяжелая ночь - и мелисса помогала справиться с этим не хуже, чем покой, которым была наполнена поутру Сент-Эсташ.

- Эта цековь построена в тысяча пятьсот тридцать втором году, - Клод легко толкнул неприметную дверь, ведущую в церковь - здесь петли были смазаны как следует, несмотря на кажущуюся массивность, она распахнулась легко, пропуская их обоих через одну из боковых капелл внутрь.
Сквозь витражные стекла солнце освещало величественный зал, и в этом золотистом теплом сиянии будто плыли скамьи из красного дерева, алтарь, украшенный расшитым покровом, орган вдали, за хорами, и сладковатый, дурманящий аромат ладана, будто навечно впитавшийся в дерево и камень, окутал обоих вошедших.
- Раньше на этом месте находилась часовня Святой Агнессы - но ее снесли для постройки этой церкви, правда, сама стройка заняла более тридцати лет, и за это время архитектор обнаружил, что ренессанс сменил готику, и ему пришлось быстро менять уже готовые планы постройки, - рассказывает Клод, проходя к алтарю, поправляя пока пустующие вазы - мадам Мертье опустошила их ночью, чтобы утром он мог поставить свежие цветы, налила воды, чтобы та отстоялась и розы не погибли из-за неправильной температуры... Клод подозревал, что его пожилая домоправительница сбывает цветы после того, как они пару дней простояли в церкви, а потому так часто опустошает вазы, но никогда не заговаривал об этом: мадам Мертье не трогала его сад, и этого уже было достаточно.
Его голос прекрасно слышен - акустика здесь потрясающая, и церковь Сент-Эсташ довольно часто открывает свои двери ценителям органной музыки.
- Одно время Церковь Святого Евстафия считалась придворной  - крайне удачное расположение обеспечило ее этой привилегией, но постепенно город менялся: вокруг не так уж много жилых кварталов, а королевских особ и того меньше... Простите, я не наскучил вам своей болтовней? В семинарии я изучал историю пирижских церквей и соборов с особым рвением, боюсь, это отразилось и на моем желании обрушить на бедного посетителя, не умеющего отказать мне в этой слабости, тонны исторических справок...
Он снова смеется - мягко, извиняясь, и этот смех плывет вверх, к самим небесам, в капеллы, вдоль высоких готичеких окон прямо к объъемному, воздушному потолку в стиле возрождения.
- Это ничего, если вы не католичка, Эсме - Бог любит вас такой, какая вы есть
Бог любит всех своих чад - и всем уготовил спасение, так или иначе.
Одной из тайных слабостей Клода является гордость за то, что Господь избрал его одним из своих орудий - и дал эту церковь, этот сан, умение глядеть в чужих сердцах.
- Я очень благодарен вам за ваше предложение, Эсме. Мне совсем не помешала бы помощь - видите ли, я сам выращиваю цветы для этих ваз и вдвоем мы управимся намного быстрее... Может быть, вы хотите кому-то позвонить? Сказать, где вы, дать знать, что вы в порядке? В моем доме есть телефон - я должен был предложить вам воспользоваться им раньше...

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Клод смотрит внимательно.
Некому звонить? Бедное дитя.
Вот тот знак, которого он ждал с того самого момента, как увидел ее на скамейке, замершую, запутавшуюся, явно не знающую, куда податься
Ей некому звонить, некуда идти - и она не наркоманка, слава Господу.
Конечно, Клод не исключает, что она может солгать - разве не принес Дьявол ложь в этот мир? - но, глядя на Эсме, думает, что она не лжет.
Это не интуиция - он называет это чувство божественным откровением, в конце концов, кто, если не господь, направляет его руку и привел эту девочку сюда?
Ей здесь самое место - она будто ангел, оказавшийся в церкви.
Клод проводит рукой по прикрытым векам, но, даже закрыв глаза, он вновь видит эту картину - Эсме, раскинувшая руки, в потоке солнечного света сквозь стрельчатые высокие окна. Ее лицо сияет неземной благодатью, кудрявые волосы откинуты на спину, губы полуоткрыты... Так, должно быть, выглядела Пресвятая дева - темноволосая, темноглазая Мария, мать Спасителя.

Священник чуть болезненно улыбается.
- Присядем, Эсме. У нас есть достаточно времени, чтобы поговорить, а розы подождут.
Он ведет ее за руку к деревяннной скамье под статуей Святой Агнессы, расписанной нежными красками. Святая Агнесса смотрит добро, любовно - и Клод черпает в ее доброте.
На отполированной скамье лежат вышитые подушечки для коленопреклонений. Клод сдвигает их в сторону, садится, все еще держа Эсме за руку.
Она так несчастна - так боится, что Господь лишит ее своей любви, что Клоду хочется уверить ее, что этого не произойдет - никогда не произойдет.
Что она ангел, и что бы она не сделала - это не ее вина, не ее грех, а грех этого города, тех людей, что отвернулись от Господа, этой чумы, что захватила не только Париж, но, кажется, весь мир.
И даже если ее грех огромен - неужели она не получит прощения? Неужели не может быть спасена?
Она, так похожая на Деву Марию со старых репродукций христианской живописи.
Она, так похожая на давно потерянную им Катерину.

- Клод!.. Клод, прошу, разреши мне остаться! - молила Катерина сквозь слезы, обеими руками вцепившись в его кисть, но он, тогда так ужасно ошибающийся, отвернулся от нее, вырывая рукав - так убежденный в своей правоте, в том, что ему открыт замысел Господень.
Она ушла - ушла, чтобы не вернуться, и только много позже он понял, что эту незаживающую рану в своем сердце он нанес сам себе, отпустив ее.
Неужели Господь в своей великой милости дает ему шанс исправить содеянное, убежденный искренностью раскаяния Клода?

- Это не обитель, принимающая тех, кому некуда пойти, - начал Клод, - но ты можешь остаться в моем доме, насколько захочешь. Мадам Мертье в годах, ей нужна помощь по дому - этого будет достаточно, Эсме, ты не будешь нахлебницей, хотя я не настолько ограничен в средствах к существованию, чтобы упрекнуть тебя за тарелку супа или кусок хлеба. Оставайся настолько, насколько тебе будет нужно, ибо Господь любит тебя, в самом деле любит, что бы ты не совершила - и разве это не знак его любви, что он направил тебя сюда, в Сент-Эсташ, когда тебе больше некуда было идти?
Он вытирает ее смуглю щеку, стирает слезы, не позволяя дрожи, родившейся в самом его сердце от прикосновения к горячей коже Эсме, дойти до руки.
- Но расскажи мне, чего ты боишься. Если ты попала в беду, расскажи - и я постараюсь помочь тебе, как смогу. Облегчи душу, Эсме, это называется таинством исповеди - я сохраню твою тайну, а милосердный Господь дарует тебе прощение, если ты искренн покаешься... Не для этого ли он привел тебя в церковь, не для того ли, чтобы ты сбросила здесь этот тяготящий тебя груз?

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Я убила человека, говорит она.
Что он должен почувствовать в этот момент?
Ужас? Отвращение?
Клод не чувствует ничего - ни-че-го.
Ничего, кроме желания исправить свой собственный давний грех.
Кто он такой, чтобы судить других?
Монсеньор Кловэ учил его, что у каждого есть свой путь - и каждому надлежит пройти его. Монсеньор Кловэ был добр к нему, даже когда Клод прибежал к нему, захлебываясь сухими рыданиями, с признаниями, которые, он был тогда уверен, навсегда захлопнут перед ним дверь к покою и спасению. Монсеньор Кловэ утешил его, научил увидеть путь к прощению Господа - и Клод до сих пор был ему благодарен за тот урок.

Он слушает рассказ Эсме, все так же держа ее за руку, не отворачивается, не позволяет ни единой эмоции, кроме ласкового, доброго внимания, отразиться на его сухом, костистом лице.
Она убила человека - но кто может сказать о себе обратное? Умышленно или нет, оружием или словом - кто из нас, открыв свое сердце, не может признать, что стал причиной смерти другого?
Он слушает этот рассказ запутавшегося ребенка о других запутавшихся детях - и о мужчине, который таковым уж точно не является - слушает и черпает безмятежность в гипсовой безмятежности святой Агнессы.
Между ним и Эсме нет исповедальной решетки - и Клоду с трудом удается сохранять эту приличествующую ему безмятежность.
Когда она замолкает, смотрит на него с обреченностью приговоренной к смерти, не замечая прилипшей к мокрой щеке пряди, не замечая, как сильно в ответ сжимает его руку, он в первый момент не может выдавить ни слова, это он-то, способный, как шутили в семинарии, уговорить даже Святого Петра оставить свой пост у райских врат и сыграть со школярами в футбол...
- Нет, - тихо говорит Клод, когда Господь возвращает ему способность говорить. - Я не вызову полицию и не прогоню тебя. Ты совершила дурное - но ты сделала это без умысла, спасая себя. Я не могу судить тебя, это удел Того, кто неизмеримо выше меня, я могу лишь принимать решения, основываясь на моей вере в Его любовь и доброту. Я повторяю - оставайся, сколько потребуется, не бойся, что кто-то узнает твой рассказ от меня. В тебе нет зла, Эсме, я вижу это.
Клод подниматся на ноги, кладет сухопарую широкую ладонь на спутанные кудри девушки, ласково гладит ее по волосам - едва касаясь.
- Тебя здесь любят. Здесь ты в безопасности.