[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Клод радушно привествует журналиста - тот безупречно пунктуален, в меру льстив.
Присматриваясь к мсье Гренгуару, Клод пытаеся понять, что произведет на него наибольшее впечатление - на чем сакцентировать его внимание. Разумеется, рассказывать он будет обо всем - в архиепархии его очень прдрробно проинструктировали, даже коснулись разных неприятных вопросов, связанных с относительно недавними скандалами в лоне Церкви, на тот случай, если журналист прикормленного "Ле монд" окажется настроен враждебно, так что Клод и предупрежден, и вооружен - но он уверен, что статья выйдет лучше, если сам автор проникнется чем-то из увиденного или рассказанного.
В конце концов, не потому ли кардинал выбрал его, Клода, зная, как умеет Клод тронуть чужое сердце и расположить к себе собеседника?
Это доверие, ему оказанное, приятно греет душу священника, он прощает себе это маленькое невинное удовольствие.
Улыбается журналисту умиротворенно.
- И для меня это честь, молодой человек. Я люблю Сент-Эсташ, искренне люблю, и то, что меня облечили доверием рассказать о нем...
Клод кладет сухую широкую ладонь на сутану, над сердцем, и прикрывает веки, как если бы у него не хватало слов.
Как если бы он не заметил, что журналист сказал, что рад познакомиться с ним, рад выразить восхищение ему - а не что пришел узнать побольше о церкви.
Прости меня, Господь, я грешен.

Он смотрит на часы, поддергивая рукав, качает головой, но по-прежнему тепло улыбается, глядя на Пьера.
- Поистине, ужасающий выбор - но немногим меньше, чем через два часа я буду вынужден вас оставить: около четырех часов сюда начинают подходить те, кто нуждается в заботе своих ближних. Они с недоверием относятся к чужакам, простите меня, мсье, за выбранное слово, но мы беседуем с ними о боге и о надежде, об их прошлом и настоящем, и я очень ценю то, что они верят мне и прислушиваются ко мне: видите ли, для некоторых это единственный шанс обрести покой или вернуться в общество.
Клод снова качает головой, смотрит в сторону - на церковь, на ее светлые каменные стены, на устремляющиеся вверх готические башенки.
- Но вы, разумеется, сможете остаться и осмотреться здесь как следует - поверьте, Сент-Эсташ этого заслуживает, даже если вы не любитель архитектурных форм на стыке готики и ренессаса.  Рекомендую витраж в часовне Людовика Святого - на закате лучи солнца так преломляются, что невозможно удержаться от восхищения.... Но простите меня, я готов говорить о церкви вечно - а ведь у вас, должно быть, есть свои представления об интервью. Прошу, молодой человек, если хотите, мы можем прогуляться, пока я отвечаю на ваши вопросы, а как только устанем - выпить чаю у меня на кухне.
Он оглядывает журналиста внимательнее, не задерживаясь на выставленной напоказ фотокамере, и тут же снова улыбается.
- Я предлагаю прогулку, потому что знаю: вам, молодежи, вовсе ни к чему блокноты и карандаши, чтобы записывать - все делают мини-компьютеры, диктофоны в телефоне...

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
- Церковь перестраивали тринадцать лет назад - под набережной замечательная система вооотводов, - благостно отвечает Клод и тут же углубляется в повествование о других модернизациях, постигших церковь и прилегающую к ней территорию. Нудное, скучное повествование, пособное усыпить любого слушателя - неплохое подспорье, чтобы снискать репутацию тихого историка, помешанного на своем приходе. Идеальное средство, когда нужно рассказать многое, не расскказав ничего, и Клд позволяет речи литься самой по себе, мыслями блуждая далеко от розового сада, через который они проходят.

Он пожимает сухонькую старушечьи ладошку, не подая вида, что запах пудры и нафталина от шляпки смешон и противен ему. Улыбается и ей, и журналисту.
-  Передавайте Клэр мои наилучшие пожелания. Я с радостью окрещу малышку, мадам, как только вы сочтете это возможным. И, - Клод кидает на Пьера извиняющийся взгляд, подхватывает старую кошку под локоть, наклоняется к ее виску, - помиритесь с Мари Роше, мадам. Тридцатилетняя дружба должна выдержать испытание тем, что ее песик подрывает ваши нарциссы.
Старуха сопит недовольно, но локоть у Клода не вырывает, а он продолжает увещевать: напоминает о христианском долге, о важности прощения, о том, какой хорошей подругой показала себя Мари Роше, и, наконец, достигает своей цели.
Проводив мадам Паскуале через калитку, выводящую в переулок между магазинами, Клод вновь поворачивается к журналисту.
- Первым, чего я добился, получив это назначение, это разрешения не запирать калитки, ведущие на улицу. Поначалу прихожане отнеслись к этому как к дурной прихоти, многим не нравились те, кто приходил за помощью...
Он опять легко улыбается, качает головой.
- Церковь должна быть открыта для всех, вы согласны со мной? Открыта и готова приветить любого, кто войдет в приход. Если когда-нибудь окажетесь поблизости и будете голодны - заходите, молодой человек. Увидите своими глазами, как важны некоторые традиции, почти забытые в наши дни.

От калитки Клод ведет журналиста другим путем - они не возвращаются на главную дорожку, идут между кустов сирени вдоль высокой кованой ограды. Переплетение ветвей скрывает то, что происходит за оградой, но звуки доносятся - шум проезжающих вдалеке автомобилей, человеческие голоса, музыка. Здесь же, в саду, тихо и спокойно.
И Клод позаботится о том, чтобы так все и оставалось.
Однако музыка, как оказывается, доносится не из-за ограды: это переносное радио мадам Мертье, которое она включает, когда убирается или готовит. Она любезно разрешила пользоваться им своей новой помощнице - да что там, Аделаиа Мертье души не чает в Эсме, будто сердцем угадывая, что бедной девочке нужна вся любовь и понимание, которые она может ей дать. И даже не возражает, когда та находит другую волну - не ретро-хиты, а современную, популярную музыку.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]Отделавшись от мадам Паскуале, Клод провожает журналиста - тот задает еще несколько вопросов о деятельности Клода и функицонировании прихода, даже, будто из вежливости, об архитектуре средневековой церкви и уходит - а затем возвращается к пристройке, на сей раз скрывая свое присутствие, хотя и не думает, что будет замечен: за время, проведенное в Сент-Эсташе, Эсме освоилась, поверила, что она в безопасности.
В безопасности она и была, и Клоду Фролло, чтящему традиции спасения в церквях, немало удовольствия доставляла мысль, что этой безопасностью она была обязана ему, Клоду. От его воли зависела ее безопасность - от его воли зависело то, что она остается здесь: она просила остаться и он разрешил ей, и это было волнующе, даже греховно.
Остановившись под укрытием сирени, он заглядывает в окно пристройки, не зная даже, что стоит на том же месте, где недавно стоял журналист.
Не зная, что видит то же - однако  заворожен не меньше, чем Поль Гренгуар.
Под звуки незнакомой мелодии танцует Эсме - вряд ли она сама отдает себе отчет в том, как движется, думая, что за ней никто не наблюдает. Как двигаются ее бедра, руки, плечи, как взлетают и падают на плечи густые кудрявые волосы.
Клод хотел бы, чтобы в его наблюдении не было ничего, кроме восхищения красотой и молодостью Божьего создания - и да, восхищение там присутствует, однако ему понадобилась всего ли неделя, чтобы осознать: его восхищение отнюдь не невинно, отнюдь не подобно восхищению росписи в церкви или распустившимся бутоном.
В его восхищении достает и жажды, и власти - он наблюдает за Эсме ревниво, с желанием обладать этой молодостью и красотой, так напоминающими ему давно потерянное. Этим телом.
И что же делает отец Клод Фролло, когда осознает отнюдь не невинные свои мысли? Когда осознает, что он греховен?
Идет ли он молиться? Просит ли о прощении? Кается ли?
Нет.
Он не делает ничего из этого: он принимает то, что будит в нем Эсме.
Принимает и знает - ей некуда деться отсюда. Некуда деться от него.
Пусть считает, что в самом деле убийца, пусть будет уверена, что ее ищут не только дилеры, но и полиция. Пусть думает, что, стоит ей сделать шаг за ворота, как вся ее жизнь обернется кошмаром.
Это привяжет ее к Сент-Эсташу куда сильнее, чем любые его слова.
К Сент-Эсташу и к нему, к Клоду.

В ночи ему плохо спится. Мадам Мертье ушла рано, жалуясь на больные колени и до смерти довольная тем, что с появлением добровольной помощницы у нее сокращается количество работы.
Она ушла, и Клод с Эсме вдвоем держали на плите остатки трапезы на тот случай, если забредут опоздавшие постоянные посетители, немного разговаривали, и когда, наконец, разошлись, он еще долго не мог уснуть. Перед глазами стояла Эсме - черты ее лица менялись на глазах, она превращалась в Катерину и уже та шептала Клоду, что все еще можно вернуть, раз она сама смогла вернуться...
Она шептала ему и другое - то, что шептала почти тридцать лет назад, то, что тогда его и влекло, и пугало, но больше пугало. Он был слаб тогда, почти тридцать лет назад, слаб и боялся всего, что не мог понять, но с тех пор прошло немало и он больше не боялся, зато винил себя и жил с этой виной до тех пор, пока не здесь, в Сент-Эсташе, не появилась Эсме.
Он больше не боялся, не винил себя - он принял то, что чувствовал, и то, чего хотел.
Принял и позволил себе это - потому что заслужил за столько лет безупречной службы и помощи тем, кто нуждался в помощи.

Его мучает жажда - на ужин Эсме приготовила что-то по рецептам своей матери, что-то пряное, острое, и Клод пил стакан воды за стаканом, но никак не мог унять пожара. Он отправляется на кухню, набрасывая халат, бредет по дому, выделенному ему как настоятелю Сент-Эсташа, чувствуя себя тут как надо. Это его дом, его церковь. Его мир. Все, что тут происходит, зависит от него, от его воли - и вот это по-настоящему опьяняющее ощущение.
Клод наливает полный стакан прохладной воды, медленно выпивает его до половины, разглядывая темный сад за окном, но обратно в спальню не возвращается, нет.
Он выходит прямо в ночь, на улицу, обходит свой дом, зажигает свет над неприметной дверью. Там, как он объяснял Эсме и мадам Мертье, церковное имущество - отслужившие свое подушечки для преклонения колен, нуждающиеся в штопках, истрепанные Библии.
Все так, но дальше, за этими коробками и стеллажами еще одна дверь, ведущая в подвал дома - а тот длинным тоннелем соединен с церковным подвалом, вход в который из церкви давно считается замурованным. Этому ходу и церковному подвалу больше сотни лет, ими пользовались члены французского Сопротивления во время второй мировой войны, и Клод узнал о нем лишь благодаря своей искренней любви к церкви и ее истории.
Узнал и использовал.
Он включает фонарик, лежащий на полке у входа в сарай, закрывает за собой дверь, идет к следующей, ведущей в ход в церковный подвал. Там, в одном из углов, он оборудовал место, где он укрепляет свою веру.
Небольшой стол, сейф, стеклянный стеллаж с медикаментами, которые без рецепта не достать. На столе - тяжелое стекло, а под ним пара десятков полароидных снимков. Мужчины, женщины - все молодые, на вид здоровые. Кто-то на карточке спит, кто-то смотрит в камеру одурманенно и сонно, кто-то в ужасе.
Два десятка мужчин и женщин, которые числятся без вести пропавшими в Париже и его окрестностях.
Два десятка мужчин и женщин, которых отец Клод спас - от бедности, от наркомании, от необходимости торговать собой или вступать в одну из банд парижского гетто.
И с чьей помощью были спасены и другие мужчины и женщины - белые, богатые, нуждающиеся срочно в почке, печени, другом внутреннем органе и способные заплатить и за орган, и за срочность.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Клод ставит стакан на стол, когда дверь, через которую он пришел, снова открывается.
Не оборачиваясь, слыша тяжелое дыхание, Клод кладет обе ладони на стекло, скользя взглядом по всем этим лицам, застывшим для вечности, будто пойманные и наколотые на бархат бабочки.
- Жеан, почему ты не спишь? - ласково спрашивает он.
- Я ждал тебя, - сипло отвечает тот, кто стоит за спиной у Клода. - Посмотри, что я принес тебе.
Клод все же оборачивается - и ласковая невозмутимость на его лице сменяется чем-то, что больше всего напоминает гнев, если бы католический священник мог позволить себе испытывать гнев.
- Он шел за тобой по коридору, я выследил его, - сипит тот, кого отец Клод назвал Жеаном.

Жеану чуть больше тридцати, хотя выглядит он моложе - Клод знает, что у тех, кто страдает синдромом Дауна в легкой форме, возраст не так бросается в глаза, да и в любом случае, моложавость далеко не самая отличительная черта Жеана, полуслепого горбуна с несоразмерно большой головой, искривленным торсом и непропорционально короткими ногами. С неподвижного лица на Клода пристального смотрят ассиметричные глаза - один карий, живой и полный злобы, а второй светло-зеленый, затянутый катарактой.
- Зачем он следил за тобой, отец? - продолжает спрашивать Жеан, без видимого труда удерживая оглушенного Поля Гренгуара на руках, будто уснувшего ребенка.
Клод касается лба урода, убирает спутанные волосы.
- Не называй меня отцом, Жеан, я говорил тебе об этом, - мягко напоминает он.
Горбун громко сопит, не двигаясь с места.
- Ты сфотографируешь его? Как всех остальных? - несмотря на даунизм, Жеан обладает достаточно развитым сознанием - и Клод гордится тем, что его усилия, годы, затраченные на то, чтобы пробудить искру разума в уроде, которому место только в спецприемнике, имели успех.
- Нет. Нет, Жеан. Я не стану фотографировать его. Он не подходит.
Горбун смотрит в запрокинутое лицо журналиста.
- Он красивый? - спрашивает у Клода, и священик быстро моргает, с трудом возвращая маску невозмутимого спокойствия. - Он красивый?
- Да. Да, Жеан, а теперь будь добр, идем за мной - нам нужно отнести его на улицу. Ему здесь не место.
Горбун разворачивается, идет неожиданно быстро и ловко, хоть и косолапо, невнятно напеввая что-то - колыбельную, как понимает Клод, прислушиваясь.
- Можно я оставлю себе его вещи? - просит Жеан, прервав пение на пороге. - Ты иногда разрешаешь мне оставить то, что понравилось...
- Да, мой дорогой. Но только что-то одно.
Клод наклоняется над столом, вытаскивает из кармана халата небольшую связку ключей, выбирает один из них и отпирает ящик стола - там, в коробке, лежат пистолет и деньги - то, что Эсме закопала в саду в первую свою ночь в церкви.
Жеан выследил ее - от него мало что могло укрыться на земле Сент-Эсташа - и откопал ее схрон, а после принес Клоду то, что нашел.
Жеан был чрезвычайно полезен - бдил за всем, пока Клод блестяще играл роль мечтательного священника, любителя средневековой архитектуры.

Клод выходит вслед за горбуном на улицу, сжимая в кармане халата прохладную рукоятку пистолета, быстро нагревающуюся в его руке. Ночь, напоенная запахом цветов, встречает его духотой - будет дождь.
- Подожди меня, - Клод возвращается в дом, быстро переодевается в неприметные брюки и легкую куртку, перекладывает пистолет в ее карман, прихватывает подушечку с кресла, и снова выходит. Жеан терпеливо, будто животное, дожидается его у крыльца. Вместе они пересекают сад, минуют всеггдда открытую калитку - сейчас удачное время, никого из подопечных Клода не видно - и быстро теряются срееди узких улочек, окружающих район бывшего Центрального рынка.
В паре кварталов ниже, где пешеходная набережная заканчивается заброшенным тупиком, снова появляются у самого спуска к Сене - прогулка не заняла и двадцати минут, Жеан не выказывает ни единого признака усталости. Подчиняясь кивку Клода, останавливается у чугунной решетки, сплывывает в ттемную воду. Клод вытаскивает из запазухи подушечку, подаренную ему кем-то из прихожанок - на полушечке аккуратно вышито библейское изречение из послания к коринфянам - прижимает подушечку к лицу журналиста и вдавливает в центр ствол пистолета. Звук выстрела выходит глухим, как будто неподалеку завелся с хлопком мотор. Из развороченной подушки поднимается стуйка дыма, пахнет опаленным пером. Жеан тупо оглядывает забрызганный кровью и частицами мозга рукав.
- Скинь его в воду, - говорит Клод, тщательно обтирая рукоять пистолета платком, а затем выкидывает пистолет в Сену. Жеан с небольшой задержкой делает то, что ему сказано - темная воды принимает тело Поля Гренгуара с жадным всплеском и смыкается над ним.
Тем же путем священник и горбун возвращаются к церкви.
- Я оставил себе его камеру, - говорит Жеан, облизывая мясистые губы. В его лице нет ничего от прекрасных черт Катерины, но иногда - совсем редко, вот так, почти случайно, Клод узнает ее в том, как урод наклоняет голову или поворачивается. Ее и, прости его, Господи, себя.
- Там много фотографий, - продолжает Жеан. - Красиво. Красивая женщина.
Клод прикрывает глаза. Прости их всех, Господи.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Рано или поздно, думает Клод, стервятники начинают чуять неладное. Этот мальчик, журналист, один из них, один из этих стервятников, и хотя Клоду его искренне жаль - он жалеет о смерти молодого человека и будет каяться в том, что стал виновником этого несчастья - Клод понимает, что иного пути не было. Господь много требует от него, но и многое прощает.
Он ласково кладет руку на плечо Жеана, когда может преодолеть свой гнев, свое желание приказать уроду держаться подальше от девушки.
- Помнишь, о чем мы говорили с тобой?
Глаза Жеана зажигаются мрачным тусклым огнем, он переминается с ноги на ногу, и на его туповатом пустом лице Клод с легкостью читает его эмоции.
- О том, что я не должен покидать подвал, - нехотя выговаривает он, злобно фыркая и мотая головой. Клод задается вопросом, как скоро горбун перестанет подчиняться ему, и просит Господа отдалить этот момент.
- Да, Жеан, - терпеливо подтверждает он. - Тебя не должны видеть, мы говорили об этом. Если тебя увидят, тебе придется уйти отсюда, тебя заберут в другое место, и ты больше никогда не увидишь меня, не увидишь Святого Евстафия.
Жеан низко опускает голову, мотает ею, низко и тупо мычит - это крайнее отрицание, как знает Клод, и священнику приходится снова потрепать горбуна по плечу.
- Ну, полно. Ты получил камеру этого человека. Идем.
Но Жеан, подняв голову, смотрит за плечо Клода.
- Женщина. Красивая женщина, - повторяет он, снова облизываясь. - Я видел ее раньше. Она красивая.
Поднимает руку и тычет за спину Клоду, туда, где под отцветшей сиренью стоит скамейка.

Клод подходит к Эсме, зная, что Жеан не уйдет без жесткого приказа - и не отдает этого приказа.
Напротив, будто не замечая горбуна, садится на скамейку, смотрит вверх - туда, где даже сквозь электрический свет столицы проглядывают редкие звезды.
- Час поздний, Эсме. Что ты здесь делаешь? Не могла уснуть?

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Итак, момент настал.
Клод внимательно смотрит на Эсме - в ее прекрасное лицо, совсем молодое, чистое, будто лицо Святой Девы.
В ней - и грех и прощение, и Клод даже рад, что может больше не лгать - не ей.
Он объяснит ей все - и дальше они пойдут вместе. Она - сама дитя улиц, нашедшая убежище в лоне святой католической церкви - поймет, что он делает. Поймет, что пути спасения, как и Господа, неисповедимы.

Он снова поднимает голову к небесам, как будто ждет ответа сверху. Это не так, ответ у него уже есть, всегда был, где-то в нем, и теперь этот же ответ должна в себе отыскать Эсме - заглянуть в себя и найти ответ.
Жеан пожирает ее глазами - убогий урод, вечное напоминание о грехе, наказание.
- Иногда Господь посылает нам испытание, - не отвечает ни на один из вопросов Эсме Клод, - и только от нас зависит, поймем ли мы, что этот момент настал, и сможем ли выдержать уготованное испытание, исполнив волю Господа.
Он поднимается на ноги - сейчас, без сутаны и привычного облачения священнослужителя он чувствует себя куда ближе Сент-Эсташу, и в то же время невыразимо дальше.
- Пойдем со мной. Ты все поймешь, я обещаю.
Клод протягивает ей руку.

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
- Он - мое наказание. Он умеет хорошо прятаться, - говорит Клод, опуская взгляд на пальцы Эсме в его руке, подавляя дрожь, прошедшую по его телу от одного этого единственного прикосновения.
Если Жеан - вечное напоминание о его грехе, то Эсме явилась вестницей прощения.
Какого еще знака он ждет? Она появилась здесь в ответ на его молитвы, появилась как награда, как символ того, что его служение принято, богоугодно - и что его грех, его давнее преступление, прощено.
В темноте сада, напоенного цветочным жарким ароматом, он ведет ее по ухоженной, выложенной светлой галькой дорожке - будто Адам Еву по Райскому саду, и святотатственность этой мысли не тревожит Клода.

В пристройке горит тусклая  лампочка над самой дверью, обернутая темно-синей бумагой, придающей теням между старым церковным имуществом призрачный, ирреальный оттенок.
Жеан следует за ними - бесшумный, не спускающий глаз с девушки, жадно втягивающий ее запах, и только звук его тяжелого дыхания наполняет ночь.
Клод, по-прежнему держа Эсме за руку, уверенно проходит через пристройку, двигаясь к ее дальней стене, казалось бы, совершенно глухой - он мог бы пройти здесь и вслепую, ему нет нужды в этом тусклом свете от лампочки - и почти наощупь он находит дверь за узким проходом между поставлеными стоймя скамьями и кипами отсыревших записей церковного архива в твердых папках. Несколько лет назад архив был оцифрован, самые старые записи отданы в музеи и историкам, а это - это мусор, не привлекающий более ничье внимание, захороненный здесь, подальше от глаз.
Найдя запорный механизм, Клод снимает блокировку, толкает неприметную дверь, ведущую вниз, в узкий проход в каменной кишке, по каменным ступеням.
- Вот здесь он обычно прячется, но для тебя в Сент-Эсташе не будет больше тайн. Не бойся, - говорит он, теперь оборачиваясь к Эсме, вглядываясь в ее лицо, в темные и блестящие будто мокрые речные камешки глаза. - Ничто и никто в Сент-Эсташе не причинит тебе вреда. Я лишь покажу тебе то, что мало кому показываю - но тебе я могу доверять. Ведь могу, Эсме?
Его голос прерывается, сейчас в нем нет прежних ласково-отрешенных нот - сейчас его голос полон веры в то, что он не ошибается.
- Господь послал мне тебя - это знак. Ты хотела помочь, спрашивала меня, чем ты можешь помочь, и теперь я знаю - идем, идем, там, на том конце прохода, ждет тебя миссия, ждет смысл, которого ты искала. Там я отвечу на все твои вопросы.

Она принадлежит Сент-Эсташу, приходит в голову Клоду, когда он ведет Эсме по древнему коридору. Сент-Эсташу и ему.
Здесь, в коридоре, света еще меньше, но коридор не длинный и совсем скоро они выходят в зал, куда проник журналист, поплатившийся за свое любопытство. Жеан, следующий за ними по пятам, загораживает проход - его кривые, но широкие плечи касаются каменных стен, на старом растянутом свитере остаются полосы меловой пыли.
Он время от времени протягивает руку, дотрагивается до волос Эсме - совсем легко, стараясь, чтобы она не заметила - но попадается на этом, когда Клод оборачивается.
- Не трогай ее, - резко, даже повелительно говорит священник, за руку притягивая девушку ближе к себе. - Исчезни. Ты получил, что хотел.
Но горбун уже забыл о камере, он не спускает глаз с девушки.
- Красивая, - говорит он.
- Прочь! - требует Клод, и Жеан все же отходит в угол, подальше от священника, устраивается обиженно на низком, детском стуле, как раз подходящим под его непропорционально короткие ноги, и принимается просматривать последние фотографии, сохраненные на флэшке в камере журналиста.

Клод длинно выдыхает, успокаиваясь, но полного покоя достичь не может. Сейчас его это не пугает - напротив, он жадно впитывает это волнение, свой покой. Обхватывая широкими ладонями лицо Эсме, он вглядывается в черты ее лица, так напоминающие ему другое лицо.
Она здесь, с ним - он больше не одинок.
- В прошлом, когда мне было лет столько же, сколько и тебе, я совершил ужасный поступок - я едва не отрекся от Бога и поставил под сомнение его мудрость и его заповеди. Затем я раскаялся, о, как же я раскаялся! Как я ужаснулся самому себе! Как я ужаснулся той, кто толкнула меня к этому греху! И когда она просила о помощи, я отказал ей - отказал даже в том немного, что мог ей дать, думая, что тем самым я исполняю Божью волю!
Он начинает говорить громче, сжимает ладони сильнее - на его обычно спокойном, полном умиротворения лице проступает совсем другое.
- Я ошибался! Она умерла - по моей вине, оставив мне это в качестве напоминания! - Клод поводит подбородком в сторону - туда, где скрылся горбун. - Таким было мое наказание, и я терзался виной, не зная, не понимая, как мне искупить мой грех, пока, однажды, мне не был дан знак!..
Он отпускает Эсме, разворачивается к столу - и десяткам фотографий под толстым оргстеклом. Его длинные пальцы обводят несколько фотографий - он помнит их имена, помнит их истории...
- И я начал служить Господу и так, - вдруг успокоившись, продолжает он. - Спасая тех, кто не мог спасти себя сам. Избавляя одних от боли и страданий, даруя другим еще один шанс... Господь услышал мои молитвы, дал мне службу, дал дело по моим силам, и я свято чту Его волю... Тот мужчина, который пробрался сюда сегодня ночью, был ведом дьяволом - он хотел помешать мне, но Господь помог мне остановить его, а после послал тебя в сад, чтобы я открылся тебе, чтобы дать мне спасение, дать знак, что я не одинок более...

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
Клод прикрывает веки, касается сухой ладонью лба, смаргивает слезы - закрывая лицо от Эсме, он как будто пытается спрятать от нее свои мысли, но разве можно спрятать мысли от ангела?
- Да, с ними теперь все хорошо, - отвечает он только на последний вопрос девушки, когда снова способен разговаривать: вопреки ее наивности, она все же понимает главное - что все, что он делал, было спасением. - Они нашли покой и награду.
Она продолжает разглядывать фотографии, а Клод смотрит только на нее, пытаясь отыскать в ее лице осуждение или отвращение - но нет ни того, ни другого, и Клод укоряет себя в том, что хоть на миг, но позволил себе усомниться в божественной мудрости, пославшей ему Эсме.
- Он хотел... Он хотел помешать мне. Для тех, кто, подобно этому молодому человеку, не знает, как живут их братья и сестры, кто не слышит безмолвной мольбы улиц, то, что я делаю...
Клод опять проводит пальцами по столу, по всем этим лицам, запертым во мгновении перед освобождением.
Это его миссия, его крест.
- Но Господь помогает мне, и этот человек больше не явится сюда и не сможет мне помешать.
- Он мертв, - хрипло и монотонно отзывается Жеан из своего угла, отрывая взгляд от камеры.
Проворно соскальзывая со своего насеста, он, несмотря на непропорционально короткие и кривые ноги, приплясывает, сверкая глазами.
- Мертв, мертв, мертв! - вопит горбун, прекрасно зная, что над головой, в церкви, не слышно ни звука - камни фундамента скрывают все, что происходит под полом, но зато отлично доносят звуки сверху: прекрасные звуки органа, пение, слова службы. - Мертв!
Клод морщится в отвращении, накрывая ладонью пальцы Эсме, пока горбун продолжает тянуть свой припев, расходясь все сильнее - его голос взлетает все громче, все выше, Жеан указывает коротким толстым пальцем с грязной каймой под ногтем то на Клода, то на Эсме, изображая пистолет.
- Мертв! Мертв! Мертв!

[nick]Клод Фролло[/nick][status]покайся[/status][icon]http://s8.uploads.ru/dq2L9.jpg[/icon]
- Замолчи! - кричит Клод, и его искаженное яростью лицо на миг почти теряет человеческие черты. - Замолчи, горбун!
Он поворачивается к Эсме, шагает за ней, загоняя ее в угол у самой стены, каменные блоки которой аскетичны и ничем не прикрыты.
- Да, я убил - все равно, что своими руками, - Клод поднимает к лицу свои руки - костлявые, широкие ладони, сильные пальцы. - Но и спас!
В глазах Эсме ужас - ужас и что-то еще, что-то, что вытаскивает из него душу, будто подцепив ее на острый мясницкий крюк - как будто на конце скальпеля, только что рассекшего ему грудь, чтобы добраться до внутренних органов.
Как было с теми, чьи фотографии ледат под стеклом.
- Спас от нищеты, от наркотиков, от жестокой смерти в подворотне от холода или забитыми ногами других нищих. От несправедливости, от жизни, хуже которой ничего нет...
Она не понимает, возникает в голове Клода.
Ангел, посланный ему Господом - она должна понять! Она послана ему, чтобы уверить, что он на верной стезе - она несет ему прощение...
Она сама и есть прощение!
- Прошу, - просит Клод, придвигаясь еще ближе, а затем падает на колени перед Эсме, обхватывая руками ее бедра, вжимаясь лицом ей в живот, вдыхая ее запах - пряный, горячий, греховный. - Прошу, не уходи, не отталкивай меня!..
Жеан дышит с присвистом, роняет камеру, а Клод все сильнее сжимает руки вокруг бедер Эсме, глядя ей в лицо снизу вверх.
- Ты послана мне - послана как знак! Не осуждай меня, мое дело угодно Богу - эти деньги идут на благие дела, на помощь другим, на то, чтобы здесь. в Сент-Эсташе, все остальные получали горячую пищу и кров, несколько евро и теплую одежду... Моя помощь нужна этим людям - одним, чтобы покончить с тем, с чем они без меня не могут покончить, а другим - чтобы пережить еще один день, неужели ты не понимаешь? Неужели - не понимаешь?! Подожди, и поймешь! Посмотри, послушай меня - посмотри на меня!..
Он молит ее об одном, заключая это в столько слов - молит о том, чтобы она вновь посмотрела на него с восхищением, с безграничным доверием.
Клод находит ее руку, горячую, пахнувшую простым мылом из ее комнаты, и прижимается щекой, губами к ее ладони.
- Ты принадлежишь Сэнт-Эсташу, как и я...